Заговор маски (СИ) - Костылева Ляля (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Бежать? — учитель задумчиво посмотрел на друга, — теоретически… Но откуда взять столько денег? И… Ты же понимаешь, что добровольно нас не выпустят, а если поймают на границе…
Живко, нахмурившись, задумался.
— Денег у нас немного, что верно то верно. А со всеми этими налогами их и того не остается. Не живи мы возле леса, так голодали бы… Но знаешь, у меня эта мысль об уходе давно крутится, — он еще больше понизил голос. — Лес я хорошо знаю, а он наполовину наш, наполовину лигийский. Коли б были у меня возможность и несколько дней, я бы сходил вглубь, осмотрелся, есть ли ход. А что касается денег — мы с тобой не белоручки. Ты вон сколько наук знаешь, да и я в лесу, как дома. Неужто не сможем прокормить семью?
— И кому я там нужен? — пожал плечами Козарин. — В Лигии я тоже оставаться не хочу. Они и сами все бегут на запад. А там, куда нам надо, с учеными людьми, знаешь ли, лучше, чем у нас. Что мы будем делать? Резные ложки на улицах продавать? Сможем ли мы на это семью прокормить? А то, что ты в лесу, как дома, тебе в Люнденвике или Лютеции особо не поможет.
— Может, ты и прав, — вздохнул Живко, на глазах теряя запал. — Хотя можно было бы и в деревне где-то там поселиться… Но у границ — нет. Лигийцы сами напуганы этими православными, а, стало быть, если бежать, то уходить с родной земли далеко на запад. Как можно дальше. Но то что в городах нам делать нечего, ты прав, друг… Только что мы делать будем, если останемся, Козарин? Девочки всю жизнь свою бояться будут, а мы спины гнуть перед православными?
— Я не знаю, — Козарин тоскливо взглянул на запад, где уже почти угасли краски закатившегося солнца, и растерянно повторил, — не знаю я, Живко. Идем, спать надо. Завтра в церковь вставать рано.
Лесничий, такой же растерянный, как и друг, неловко похлопал того по плечу.
— Пошли. И не трави себе душу раньше времени, Козарин. Может, уберегут боги… — он снова закинул хворост себе на спину. И знаешь… Ложки ложками, но я все-таки завтра после церкви в лес схожу… К тому, что я там иной раз сутками пропадаю все привыкли, поп наш ничего не заподозрит. А я тем временем осмотрюсь хотя бы. А то, если нет другого пути, я словно в волчьей яме себя чувствую. Идем…
Друзья побрели по тропинке в сторону домов. В полном молчании они дошли до дома лесничего, который был одним из самых близких к лесу.
— Покурим напоследок? — вздохнул Козарин. — Горя все равно у вас, наверное, а Ждана меня дома с головомойкой ждет. Очень она испугалась, когда поп этот пришел: мы с девочками за книгами сидели.
Живко угрюмо покивал.
— Покурим, — согласно сказал он. — Стояна тоже наверняка будет злиться… Это все от страха. Женщины боятся, да и мы, в общем-то, тоже…
— А мне кажется, — учитель достал заранее свернутую самокрутку и закурил, — что Ждана проникаться начала. Если ее в оборот монахини возьмут — не знаю, что будет дальше.
Живко помрачнел, доставая из-за пазухи кисет и сворачивая свою самокрутку.
— Что ж такое творится, — угрюмо бросил он. — Стояна уже давно на молитвы Христу сбивается. Говорит, он вроде милосердный, может и поможет. Но она это от страха, она бы кому угодно молилась, лишь бы никто из нас не пропал.
В этот момент скрипнула дверь, и во двор вышла невысокая темноволосая женщина. Ее когда-то миловидное лицо покрылось морщинами от постоянных тревог.
— Живко? — позвала она, разглядев в сумерках мужа. — Припозднился ты. Здравствуй, Козарин, — она кивнула учителю с явной прохладцей.
— Добрый вечер, Стояна, как ваш теленок? Оправился? — спросил тот и без перехода продолжил, — Горюшка у вас?
— Теленок вроде ничего, — кивнула женщина. — У нас Горя, сидят там с Ярушей, шепчутся. То ли сказки сказывают, то ли стихи читают. Заканчивал бы ты их учить, Козарин, не доведет это до добра, — внезапно добавила она, покосившись на мужа.
— Стояна, — резко выдохнул лесничий. — Я тебе уже все сказал по этому поводу.
Козарин опустил глаза и тихо прибавил:
— Я учитель, Стояна, этого ничто не изменит. Позови сюда дочку, пожалуйста.
— Ступай, — угрюмо велел Живко. — И не мели чепухи.
Женщина снова покосилась на него и смолчала. Только развернулась и, сгорбившись, пошла в дом.
— Прости ее, — буркнул Живко. — Боится она, вот и мелет. Из-за попа этого заезжего тоже страху натерпелась. Девчушки-то небось рассказали, что он заходил.
— Я не обижаюсь, — махнул рукой учитель, — права она. Девочкам проще было бы, если бы я их учить перестал. Ведь понимающему человеку видно, когда женщина помимо хозяйства еще о чем-то думает. Так бы росли дурами, а теперь им притворяться придется, а это сложнее… Ну… Недолго мне, я думаю, мою пташку учить осталось. Выйдет за Остромира, нарожает детей и все забудет, — он усмехнулся печально, но ласково.
— Хоть бы дети счастливы были, — вздохнул и Живко. — Все ради этого отдал бы. Может и прав ты. Хоть бы уж тогда Яруша нашла себе кого по сердцу, мельников сын вот на нее поглядывает, да она не дает ему надежды.
— Найдет, куда денется, — пожал плечами Козарин, — она молодая, красивая, кровь горячая, а хороших парней у нас хватает — сам учил, знаю. Ну и куда мы с тобой бежать собрались, Живко? Глядишь, устроим дочерей, а сами свой век доживем… Пусть сыновья думают, как им быть. Старший мой почти взрослый, да он, как Ждана, все больше к попам прислушивается. Глядишь, и не пойдет со мной, если я позову с места насиженного подняться. Ну а мелкий… Ему главное, чтоб каша на столе была, да играть бы пускали.
— Тут ты прав, — со вздохом ответил лесничий. — У моего старшего уже семья своя, а младший только и знает, что по улицам бегать с друзьями. Яруша вот только все сама не своя. Ну твоими бы устами, Козарин… Может и придется ей кто по душе, а там, глядишь, выйдет замуж. А до того, да и после, все равно у меня будет душа болеть за них всех. В тюрьме ведь живем, в остроге самом настоящем. А выхода не видно.
— В Остроге, — злобно ощерился учитель, — это ж надо было! Русь в Острог переименовать! Да еще и великий! Сами-то поняли, как назвались? Кто там в советниках у этого Охотника ходит?
Входная дверь хлопнула, и с крыльца сбежала Горислава.
— Папа! — воскликнула она, бросаясь к отцу на шею.
— Ах ты моя перепелка, — растаял учитель, прижимая к себе дочь, — ну идем домой. Мама, верно, нас заждалась!
— Здравствуйте, дядя Живко! — кивнула, улыбаясь, Горислава. — А поп ушел?
— Здравствуй, Горюшка, — угрюмое лицо лесничего озарилось доброй улыбкой. — Не бойся, ушел он. Уехал ли, нет, — того не знаю. Да ты не бойся, ничего он не сделает.
— Конечно не сделает, вы же с папой рядом, — ответила девушка. — Ну до завтра, дядя Живко!
— До, завтра, — нахмурившись, кивнул другу учитель, — увидимся в церкви.
Отец и дочь повернулись и ушли вниз по улице, постепенно растворяясь в ночных сумерках. Лесничий докурил самокрутку, бросил ее на снег, проследив взглядом за мелькнувшим тлеющим огоньком. Может и прав был Козарин, да только Живко все равно маялся. Слишком лесным он был человеком, слишком вольным для такой жизни. По приказу поклоны бить, молиться, креститься… Князю тоже нужно было уважение оказывать, да только князь, в отличие от Охотника, людей тоже уважал и понимал. А теперь что… Вся власть в руках православных, а простые люди мечутся, боятся, не видят ни денег за свою работу, ни помощь от властей.
Поэтому Живко все же решил, что завтра сразу после службы зайдет к матери, а потом сходит в сторону границы. Лес у них глухой, если что можно и скрыться. А пока лесничий, постаравшись убрать хмурое выражение с лица, направился в дом.
Едва он сгрузил хворост в сенях, как туда же выскочила Яролика.
— Папа! — радостно взвизгнула она, кидаясь ему на шею.
— Куда ты выскочила, егоза, — притворно пробурчал Живко, его глаза при виде дочери засияли. — Холодно, а ведь даже платка не накинула!
— Да зачем… — начала девушка, но отец все так же притворно сдвинул брови.
