Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗

хватает, туберкулез…

Ю. К.: Они эвакуированные были?

193

М. Н.: Я вам скажу, только это не записывайте. <…>

Это его Тамара поднимала и вытаскивала из этого туберкулеза. Пред-

ставь, что было в то время: надеть было нечего, есть нечего… Вот уж это-

го Пастернак не знал. Тут появилась Тамара, которая его очень любила,

была ему очень преданна, она его вытащила и спасла от этого туберкуле-

за. Она была совершенно здешняя, и у нее в родне даже были старатели,

которые здесь золото добывали. Он к этой земле, с которой все это пере-

жил, относится поразительно. И город это ценит. То, что он сделал для

города, переоценить невозможно, ибо старый Екатеринбург сохранился

только на картинах Воловича. Он уже просто возле бульдозеров стоял,

рисуя эти последние домики и воротца.

Было тут несколько смешных случаев. Холодно как-то было, он ри-

сует дом под снос на улице Куйбышева, идет бедная старушка и снизу

вверх  заглядывает  к  нему  и  говорит:  «Похоже».   (Смеется.)  Рисует  он

как-то камни на Чусовой и черное небо. А возле него ходит какой-то му-

жичошка, крякает у него за спиной, очень хочет включиться в процесс,

но стесняется. И, наконец, не выдержав, говорит ему: «Ты что?! Небо-то

ведь… еще синее».  (Общий смех.) Виталий Михайлович – человек очень

душевный, добрый, и он говорит: «Ну ты понимаешь, у меня синей кра-

ски нет…»

В плане чисто человеческих показателей, про него можно сказать то

же, что и про Мишу. А еще вот чем он меня поражает: испокон веков

считалось,  что  если  я  очень  хорошо  воспитанный  человек,  ты  не  зна-

ешь, плохой у меня характер или хороший. Если ты про меня знаешь, что

я обидчива, да отходчива, значит, я плохо воспитанный человек.

Что  касается  Воловича,  я  всю  жизнь  поражаюсь:  более  идеально

воспитанного человека просто нет. Хотя он вовсе не шелковый и спосо-

бен до последнего отстаивать свою точку зрения до совершенно героиче-

ских проявлений. Например, когда мы два года назад принялись спасать

город от разрушения, он как раз в это время сломал позвоночник и лежал

в  больнице.  Я  с  ним  говорила  по  телефону  и  сказала  ему:  «Ни  в  коем

случае не появляйся в мэрии. Это нервно и так далее». Он сказал: «Нет,

я приду». И вот он является в мэрию в корсете, на костыле, лицо желтое,

щеки запали… Поначалу, когда я посмотрела расстановку сил, установка

была такая, что всех нас сейчас подавят как клопов. И тут встает Вита-

лий Михайлович: «Вся жизнь моя связана с этим городом. Я его люблю,

я в нем служу. Я заявляю вам, господа, это недостойно и стыдно!..» На-

правление той беседы его явлением было переломлено.

Ю. К.: А потом мэр всех косвенно обозвал дураками. Все выступали

против  постройки  второй  башни,  а  он  сказал:  «Недостроенный  объект

194

нельзя показывать ни женщинам, ни дуракам». На этом его речь закон-

чилась.

М. Н.: Их  аргументы  были  какие?  Мы,  мол,  не  архитекторы  и  не

строители. А город разве строится для архитекторов и строителей? Най-

дите тогда чистое поле и стройте там…

Ю. К.: Ну, его же еще искать нужно…

М. Н.: Сразу скажу, я никогда не видела проявления антисемитиз-

ма.  Вообще  все  расовые  предрассудки  категорически  не  свойственны

русским. Они, наоборот, со всеми роднятся, братаются. Конечно, у нас

есть такое, что мы самые-самые-самые, но это вовсе не то, с чем англи-

чане шли в Индию, или с чем немцы шли покорять в Европу. Ничего по-

добного. Все говорят: империя, империя… Я ничего не вижу страшного

в Российской Империи, напротив, я ничего не видела равного. Очень бы

хотелось посмотреть, что бы там получилось с империей Александра Ма-

кедонского. Ничего подобного Российской Империи никогда не бывало.

Ю. К.: Да и в советское время…

М. Н.: Когда  я  приехала  в  Армению,  я  в  магазин  стеснялась  зай-

ти… Когда я увидела 17 вариантов джинсовых костюмов, когда у нас тут

год надо было копить… В Грузии я увидела впервые 7 сортов творога.

А раньше я думала, что творог это и есть творог… Я даже не знала, как

о нем спросить. Можно подумать, никто никогда этого не видел!

Что касается еврейских погромов, это не было проявлением анти-

семитизма русского народа, это была предреволюционная горячка. Тог-

да людей раскручивали со всех сторон, и воздух был наэлектризован до

такой  степени,  что  правильно  сказал  Мандельштам:  молодежь  рвалась

в террористы, как Петя Ростов на Бородинское поле.

Сейчас я читаю мемуары Беллы Абрамовны77, как они тут ютились

в хрущевке… У них была очень хорошая квартира: квартира была в од-

ном из лучших в городе домов, на Якова Свердлова: высокие потолки,

просторные комнаты. Я не могу утверждать, что это сделала сама Белла

Абрамовна… Ее передвижение в Америку… Я ее знаю очень хорошо: она

была движима только одним – она безумно любила Эрика. Она получила

на него две похоронки! К его чести надо сказать, что он не хотел уезжать.

Он уехал только тогда, когда ему Хрущев пообещал, что у него 25 лет не

будет заказов. Уехал он не ради славы и денег, он был выше этих сообра-

жений. Славы ему и тут хватало. Для Беллы Абрамовны объяснение вот

такое для меня. Когда мы учились в школе, еврейский вопрос выглядел

так: одна девочка приходит и говорит: «А вы знаете, девочки, а у Васи

77 Белла Абрамовна Дижур – мать Эрнста Неизвестного.

195

папа еврей!» Для нас было одно и то же: еврей, бухгалтер, военный. Мы

ничего подобного никогда не знали.

Ю. К.: Но была же терминология  нацмен. Я не слышал, чтобы сло-

во  нацмен произносилось пренебрежительно. Это я говорю о деревнях,

о поселках рабочих.

М. Н.: Никакого негатива в этом нет. Позиция Беллы Абрамовны и

Иосифа Моисеевича была такая: мы здесь живем, с этими людьми, их за-

коны – наши законы. И пока был Иосиф Моисеевич жив, вопроса такого

не стояло. Что касается их гениального сына, на лицо он был похож на

Беллу Абрамовну, но что касается мотора, энергии – Иосиф Моисеевич.

Но с Эрнстом я никогда не была знакома. Я вообще никогда не ищу зна-

комств. Кого надо, тот сам придет. Жить надо естественно.

Ю. К.: Вот недавно фильм был документальный по каналу «Культу-

ра», показывали Эрнста в Нью-Йорке. Как он о России говорил!

М. Н.: Огромные  мастерские  при  советской  власти  –  плевое  дело.

Хотя просчет был огромный, ибо в чем нуждался тот режим, так это в мо-

нументальном искусстве.

вечер девятый

Ю. К.: Майя, итак, люди Екатеринбурга.

М. Н.: Екатеринбург невозможен без Павла Петровича Бажова. Как

Питер невозможен без Блока, Достоевского.

Ю. К.: Ты видела Бажова?

М. Н.: Нет, я была маленькая девочка. Хотя я его видела много раз:

каждый день он ходил, вдоль Железновского дома, шел к Чапаева через

Царский мост, под нашими окнами он проходил. Но знакома я с ним быть

не могла, потому что я была маленькая девочка. Есть люди, которым, на-

пример, очень обязана Москва. « Москва, Москва!.. люблю тебя как сын, / 

Как русский,  –  сильно, пламенно и нежно! »78 Никто не сделал для этого

места больше, чем Бажов. Бажов сделал для Урала то, что Гомер сделал

для Греции. Еще одно он успел: если б он сделал это в войну, три года

оставалось, это бы уже не было услышано. Успел – Бог не фраер! Почему

он это сделал?.. Если б не умер его сын, может быть, он этого бы и не сде-

лал… Коренная тайна передается в последний час человеку, на которого