Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗

в корень яростный врастая,

ты сумеешь различить,

как молчит она, рожая, –

469

треск сухого полотна,

шелест шелка, скрежет жести, –

ты услышишь, как она

гладит слово против шерсти.

8.

Попридержи себя, не торопи,

не обольщайся истиной бесспорной –

ты черный сторож на краю степи

у закромов ее нерукотворных.

Она кругом шевелится во мраке

и множится.

уже со всех сторон

возносится и мечется во прахе

незримый муравьиный вавилон.

Разрушенная птичья колыбель

вросла в песок и повторилась летом.

Сейчас она зайдется синим цветом

и втянет в неумелую свирель

скорлупный треск, и мотыльковый шквал,

и долгий крик:

– Ох, матушка, доколе?..

И обернется говорящим полем

рокочущий и страшный сеновал.

*     *     *

Зачем куда-нибудь, когда в Бахчисарай –

там теплится сентябрь в долинах защищенных,

и лучшие места под солнцем полуденным

не заняты никем – любое выбирай.

там внятны и легки старания зимы

и время ничего не стоящего снега

не более чем знак, склоняющий умы

к величию огня и верного ночлега,

к величию жилья на улочке кривой,

к значению семьи, работы, урожая,

к безликости любви, к обыденности рая

меж каменных опор под крышей золотой.

470

Там сыплется в подол сухая синева,

там все так долго есть, что хитрости не надо,

и просто обменять вчерашние слова

на яблоки из завтрашнего сада.

*     *     *

Зимний воздух. Йодистый, аптечный

запах моря. Катерный маршрут.

На задах шашлычных-чебуречных

злые чайки ящики клюют.

Это тоже юг. И, может статься,

он еще вернее оттого,

что глаза не в силах обольщаться

праздничными светами его.

Только самым голым, самым белым,

самым синим и еще синей

страшно полыхает за пределом

бедной географии твоей.

От пустой автобусной стоянки

до пустого неба и воды

длятся невозможные изнанки

сбывшейся несбыточной мечты.

И, вдыхая воздух отбеленный,

попирая первобытный мел,

ты не знаешь, заново рожденный,

точно ли ты этого хотел.

*     *     *

Да кто ты там такой? – зарвавшийся сверчок,

блаженный рифмоплет, кочующий и пьющий,

слетающий с небес за музыкой насущной

к вечернему питью в знакомый тупичок,

нахлебник болтовни, смешно довольный

взятком

с немеркнущих красот застольного труда,

застенчивый жилец, качающий украдкой

в двустворчатой строфе жемчужину стыда.

471

И на каких полях неведомых и за

какой иной водой цветет твой долгий словник,

когда тебе его хватает за глаза,

чтоб выстроить собор, и вырастить шиповник,

и выпростать цветок на улицу, – постой, –

как он растет легко, как он просторно дышит

прабудущей весной, как он счастливо выше

классических садов…

Да кто ты там такой,

и по каким лугам без имени и прав

ты странствуешь сейчас,

и ты ли это,

если

ты просто горько спишь, свернувшись

в жалком кресле,

тетрадку уронив,

ладонь ко лбу прижав…

*     *     *

Так грозно во мне убывает природа,

что время летит напрямик.

Но живы мои херсонесские своды,

но крепко вросли в материк.

Но так на пределе, но так на просторе,

но так у сплошных берегов,

что манит и манит в огромное море

дельфинья улыбка богов.

*     *     *

Уездная тоска – и вдруг – и в кои лета –

посланником небес – залетный Хлестаков,

столичная звезда, безбожная комета,

руководитель душ, произноситель слов,

замученный молвой, восторгами и славой,

он только здесь любим, он понят только здесь,

он близок ко двору, к персоне – боже правый –

к особе самого… Он – страшно произнесть.

472

Как он красноречив, как он прекрасно бледен,

какой державный жест, какая красота…

И все-то потому, что он теперь уедет,

и больше никогда… и больше никогда…

Сойдет блестящий век, как с ложек позолота,

и барышня других – мучительных – времен,

подняв огромный взгляд на молодого Блока,

от страха обомрет: конечно, это он.

Конечно, это он. И нет иной причины

для страсти и тоски. Он молод. Он хорош.

И слухи о его трагической кончине –

бессмысленная ложь.

*     *     *

Так среди прочих щедрот,

летних, садовых и влажных,

вздрогнешь и вспомнишь однажды –

господи, липа цветет!

Мед от земли до небес,

утренний воздух дареный –

и среди прочих чудес –

венчик ее оперенный.

Ласковый шелковый пух

бедные губы щекочет –

слово не найдено. – Дух.

Дышит.

 И дышит, где хочет.

473

*     *     *

Ю. Казарину

Ты  не друг мой любимый,

не добрый брат,

нас с тобою не страсть и не дом связали,

мы с тобой породнились тому назад

не измерено, сколько веков и далей.

Тогда хлеб был пресен

и беден кров,

и земля неоглядна, суха, сурова,

и цари отличались от пастухов

только тяжестью крови и даром слова.

*     *     *

Таскать корзины и бутыли

а подвал, в сухую темноту,

руками, белыми от пыли,

соприкасаясь на ходу.

Закончить день, вернуться к сроку,

свечу задуть и дверь закрыть

и лечь, как лодки – боком к боку, –

о чем без света говорить…

Но видеть сны – поля, погоду, –

и утром, наклонясь к гряде,

дарующего свет и воду

молить о солнце и дожде,

просить защиты и покоя,

смотреть, как, замыкая сад,

деревья, мутные от зноя,

как тень от облака висят,

качая белую ограду…

Закрыть глаза и наконец

любовь оливы к винограду

принять как высший образец.

Литературно-художественное издание

Ю. В. Казарин

БЕСЕДЫ

С МАЙЕЙ НИКУЛИНОЙ:

15 вечеров

Выпускающий редактор  М. В. Дудорова

Редактор  Е. Е. Крамаревская 

Компьютерная верстка  Н. Ю. Михайлов

Ответственный за выпуск  И. С. Малечко

978-5-7996-0651-0

Подписано в печать 10.11.2011. Формат 60×84 1/ .

16

Бумага офсетная. Гарнитура Times.

Уч.-изд. л. 32,7. Тираж 1000 экз. Заказ № 1486.

Издательство Уральского университета

620000, г. Екатеринбург, ул. Тургенева, 4.

Отпечатано в типографии

Издательско-полиграфического центра УрФУ

620000, г. Екатеринбург, ул. Тургенева, 4.

Тел.: +7 (343) 350-56-64, 350-90-13

Факс: +7 (343) 358-93-06

E-mail: [email protected]