Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Покуда мы молчали и твердели,
спеленутые в зыбкой колыбели,
доглиняной, долиственной и тесной,
вы царствовали в мире бессловесном.
Какая вам обида и преграда
в смешных стараньях младшего собрата,
в наивном слове и прекрасной боли
достигнуть вашей создающей воли,
вращающей планеты и пылинки?..
Опять перед лицом слепого танца
стою в пустой короне самозванца
под знаком маски, дудки и волынки…
В «Орлином залете»
Веселая река и щедрые деревья.
Дорог недальних пыль. Костров недолгих дым.
Все сводится к тому, что первые кочевья
шутя избрал творец прообразом твоим.
Случаен караван. Случайный кров непрочен.
Невнятны голоса, протяжны имена.
Ушедшие с утра не возвратятся к ночи.
Оставшиеся их не будут поминать.
Так явственно видны приметы Вавилона,
так близок мерный гул потопа…
А пока
властители земли спускаются по склонам
на тихий звук струны и запах шашлыка.
И длится долгий пир счастливого избытка,
веселого тряпья и нежного стыда.
Ворота на замке – так вон в кустах калитка
и белая тропа неведомо куда.
442
И длится до утра блаженная усталость,
(смотри – уже заря, уже кричит петух),
и все, чтоб ни одна душа не догадалась,
как ненадежна плоть и беззащитен дух,
что сладок белый день, а ночь черней и слаще,
что краток вечный свет прекрасного лица,
что бесконечно прост трагический образчик
великого пути и горького конца.
* * *
Колдующий в торжественных ночах,
творец оттенков, запахов и пятен,
Шопен кустарников и Моцарт голубятен,
как страсть твоя чиста и горяча.
То тайным свистом выманит – пора,
то жарким сентябрем пройдет по склонам,
а вскинет скрипки к плечикам каленым
и так поет, и так томит с утра,
что дом живет воротами на юг,
и встречный мальчик с тихими глазами
уж до того лукав стоит и юн –
вот-вот колчан заблещет за плечами.
И вздрогнет лук.
И мы пойдем сейчас,
сжигая душу и кляня рассудок,
неистовый, наивный шепот дудок
и шелест флейт, растущих возле нас.
* * *
На теплый хлеб и кислый виноград
меняю мудрость книжных откровений…
На целый день, на целое мгновенье
мой мир – сентябрь, мой дом – Бахчисарай.
Я знаю участь легкую свою,
мне страсть чужда и зависть незнакома,
и дивно ли, что я не строю дома,
гнезда не вью и песен не пою.
443
Хранит мое случайное жилье
сухой и острый запах нежилого…
И если впрямь вначале было слово,
то, господи, не имя ли мое?
* * *
Когда устала страсть
от сладости и боли,
когда судьба сбылась
помимо нашей воли,
печальна и проста,
как заговор негласный,
вечерняя звезда
скатилась и погасла.
И нежный звездный прах,
нашедший наши лица,
стал солью на губах
и пылью на ресницах,
травой взошел вослед,
и люди стали выше,
и различили свет,
пылающий над крышей.
Свободны и легки
от тяжести заплечной…
И плакал каждый встречный
от счастья и тоски.
* * *
Прощание. Голос трубы.
Рукою машу через силу –
такая обида, помилуй,
легко ли так сразу забыть…
Такая прекрасная жизнь.
Такое огромное лето.
Такая любовь… Обернись,
уверуй в нее напоследок.
444
Уверуйте, сделайте вид,
что вам хорошо и счастливо,
засмейтесь, замрите на миг
на фоне горы и залива.
И пусть я пройдусь под конец
на этих веселых поминках
под стоны трубы и волынки,
зубами зажав бубенец.
Как будто я снова люблю
и небо, и дальние дали,
как будто я вас веселю,
а вы и взаправду не знали,
что это фотограф-мастак
услышал отбой за горами
и сделал сознательно так,
чтоб я получилась не с вами.
Севастополь
1.
Вот только тут, где рядом хлябь и твердь,
где соль морей съедает пыль земную,
где об руку идут любовь и смерть,
не в силах обогнать одна другую,
вот тут и ставить эти города,
не помнящие времени и срока,
и легкие счастливые суда
причаливать у отчего порога.
Вон посмотри – весь в пене и росе,
густой толпой, горланящей и пестрой,
седой отяжелевший Одиссей
несет непросыхающие весла.
Вот он идет по выбитой тропе,
веселый царь без трона и наследства,
рискнувший заглянуть в лицо судьбе
и на нее вовек не наглядеться.
О эта страсть, терзающая грудь –
земля и море, встречи и утраты,
445
последний дом, и бесконечный путь,
и белый берег, низкий и покатый.
Светло тебе, оставленный, сиять
и сладко сниться странникам немилым…
Земля моя, кормилица моя,
какой печалью ты меня вскормила?..
2.
Попробуй оторви меня теперь
от этих бухт в сиянии и пене,
от августовских выжженных степей,
от моряков, погибших в Эльтигене,
от обелисков с жестяной звездой…
Ох, сколько их над миром засветилось…
Так время развело, что ни вдовой,
ни дочерью – никем не доводилась.
Так годы развели и расстоянья.
Но с каждым часом горше и честней
наследую великое страданье
от горя почерневших матерей.
И тоже признаю простую власть
большой земли с полями и морями –
И горсть зажать, лицом в нее упасть,
уйти в нее – цвела б она над нами.
Наследую последние права
любить ее, покуда хватит силы,
и матерью ту землю называть,
где отчий дом и братские могилы.
3.
Чего он ждет, святая простота,
зачем он ночью ходит по проселку,
зачем поверх лилового куста
глядит, как птица, пристально и долго?
Он гол и светел, как февральский сад,
он весь в огне, в жару, на солнцепеке,
как будто чей-то промысел жестокий
его тоской сжигает невпопад,
не в силах отрешиться и забыть…
446
Грохочет вал отпрянувшей судьбы,
и ласточки, изогнутые громом,
уже кричат и кружатся над домом.
А молодость, как крымская дорога
среди полыни и сухого дрока,
прохладны горы, море далеко,
и кажется – совсем еще немного –
прольются мед, вино и молоко,
над желтой степью встанет царский город,
тяжелый парус вздрогнет над Босфором
и поплывет, над бездной накреняясь,
и молодости черная напасть
погонит нас дорогой роковой
за белой одиссеевой кормой.
Большое солнце блещет на весле,
попутный ветер обрывает снасти,
и ночью прижимают нас к земле
почти кровосмесительные страсти.
* * *
Вытянули рученьки по швам.
Положили в тот печальный ряд,
где, согласно ранам и годам,
мальчики убитые лежат.
Скользко мне заступницей дрожать
возле колыбелей и могил –
как бы ты души не отлежал,
ноженьки б свои не застудил.
Пахнет неожиданной весной.
У тебя земля под головой.
Первые черемухи в слезах.
На губах земля и на глазах…
Птица засвистела не дыша.
Сыплется каленая хвоя…
До чего сегодня хороша
вечная соперница моя…
447
* * *
Экое дело –
нам на беду
птица запела
в голом саду.
В перышках редких
трепет живой
с розовой ветки
вниз головой.
Жалкого праха
теплый комок,
ласковой птахи
вечный урок.
Что же ты вперил
очи в нее,
словно поверил
в сердце свое?
Водишь руками –
крыша, окно,
дерево камень, –
точно, оно.
Дерево, камень,
истина, дом…
Маленький ангел
с пестрым крылом.
