Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
и любит.
майя никулина
избранные стихотворения
* * *
В полмира снег, сугробы и метели,
сплошная ледяная благодать…
Ну где еще о Греции мечтать,
когда бы не Россия.
в самом деле, –
Как, возлюбив ее печальный дым
и в полузвездах небо жестяное,
не разобрать, что дальнее – седьмое –
должно быть теплым, синим и чужим,
что полновесный северный гранит
и долгих зим блестящие избытки
уже диктуют мимолетный Крит,
светящийся на журавлиной нитке,
что вставшая из плодоносных вод
скала обетованная всего-то
на расстоянье птичьего полета
от наших безразмерных непогод,
и просто выйти к южному крыльцу
и разглядеть в смятении туземном,
что небо общее над морем Средиземным,
как зеркало, приподнято к лицу.
435
* * *
Остыли тяжелые страсти,
остались простые слова…
О чем ты печалишься, мастер,
в часы своего торжества?
Недолгие светлые клены,
раскрытая на ночь тетрадь…
Замрешь ли ты снова, влюбленный,
увидя все это опять,
Сочтешь ли, что тайно обманут,
Зачем ты за каждой строкой
Струной легковерной натянут
И скручен пружиной тугой?
Замучен, заласкан, согласен
на славу, молву и беду…
Ты снова сбываешься, мастер,
имея все это в виду.
За то, что в слезах, хорошея,
ликует, звенит и поет
бездомное чудо, Психея,
почтившая слово твое,
твое полуночное знанье,
рискнувшее вдруг побороть
почти родовые страданья
души, обретающей плоть.
* * *
Травой ли стать, рекой ли течь,
понять бы птиц ночное бденье,
реки упругое биенье,
ее младенческую речь.
О, только б избежать беды –
стыдясь тоски своей упорной,
входить лазутчиком и вором
в пределы леса и воды.
Но затеваются дожди,
и снег идет, и полночь длится –
436
не с тем ли, чтоб забыть, уйти
и никогда не воротиться?
Не в том ли тайно повезло,
что верю трудно и нелепо,
что родственно земному лету
мое случайное тепло?
Что не безверие и зло –
а сумерки и непогода…
А быть несчастным – ремесло
уже совсем иного рода.
* * *
Осенний холод так некстати
и неспроста. недаром лес
отказывает наотрез
в спасении и благодати.
Какое небо надо мной
недоброе. и где порука,
что день не кончится бедой,
а ночь – безверием и мукой?
И как после кошмарных снов
не занемочь и на рассвете,
пугаясь недостатка слов,
не впасть в стихию междометий.
Когда молчанья не стерпеть –
хоть выдохнуть… Ведь то и дело:
ах – это ставень проскрипел,
ах – это птица пролетела.
Ах – это осень, доконав
невероятным снегопадом,
стоит ночами у окна
и выгоняет за ограду.
И, наконец, в пустом лесу
подкараулив и подслушав,
берет мою живую душу
и долго держит на весу.
437
* * *
Не всюду ли так пусто и темно?
И ты печален, нежен и послушен…
Былых разлук горчайшее вино
легко тревожит головы и души.
Такая тайна в медленных словах
(далась мне эта горькая забота),
что губы оставляют на губах
наивный привкус молока и меда.
Прислушайся –
уже петух поет,
смеется кто-то (и тому не спится),
скрипит перо, летит ночная птица –
привычка жить покоя не дает.
И мне ли эти боли врачевать
и силой останавливать мгновенье…
Заплакать, опуститься на колени,
сухой песок в горстях пересыпать.
И вечность будет сыпаться с руки
песком горячим в пену золотую
и, вздрагивая, встанет на носки,
твое лицо печальное целуя.
* * *
Сентябрь. А зной еще неистов
и сух.
Но шире с каждым днем
на тонких виноградных листьях
желто-багряный окоем.
И незаметно началось…
Уже острее запах сада,
и дни, как гроздья винограда,
светлы, и косточки насквозь.
Как расставания легки!..
Вдруг начинают спозаранку
снимать пустые гамаки
и клеить ярлыки на банки.
438
И как свиданья тяжелей!..
Как все полно тоской единой –
печалью убранных полей
и поздней силой журавлиной.
Уже, светлея, пролегла
дорога до юдоли зимней.
И дерево стоит, как символ
познания добра и зла.
Мой рай за каменной оградой
дрожит листом на сквозняке…
Выходит женщина из сада.
И держит яблоко в руке.
* * *
Но мы займем места
в том балагане утлом,
где сказочник устал
и все сюжеты спутал.
Да так ли нам с тобой
пустой порядок важен…
На этом свете боль
всегда одна и та же.
И точно ли обман
в том повороте странном,
что плачет Дон-Жуан
у окон донны Анны.
Ах, как ему к лицу
любовь, перо и шпага…
Ах, как идет к концу
хваленая отвага
(красотка, девка, верь!)
Сжигающая душу…
Как он хорош теперь…
Сейчас огни потушат…
Я плачу, я сдаюсь,
я соглашаюсь с ходу…
Сейчас его убьют,
и не моя забота,
и не моя печаль
скорбеть над легким телом…
Души вот только жаль.
Уж очень быть хотела.
Танец
1.
Ветер, уставший раскачивать сад,
сбил напоследок флюгарку на крыше.
В доме устали и весело спят,
руки раскинув, и больше не слышат,
как за оградой деревья шумят,
как затевается рай или ад –
снежно, темно, высоко, невесомо…
Вдоль неподвижно плывущего дома
гнутся пространства и ветры гудят.
Дочиста вымела землю зима,
перекрутила, представила снова
непостижимой закону и слову
и недоступной потугам ума.
Не покушаюсь назвать и понять:
нежность довременна, страсть неуместна.
Ночь отстоялась и катится вспять –
в чистую правду начального жеста.
2.
Подсказанная памятью земной,
глубинной, кровной, росной, травяной,
разверзлась высота над головой
и бездна над большими этажами,
когда мальчишка с челочкой на лбу,
перелукавив тяжесть и судьбу,
взмахнул над миром легкими руками.
И музыка, какой она была
до птичьего свистящего крыла,
до потного людского ремесла,
440
опомнилась и стала ощутимой,
цветком раскрыла узкую щепоть
и сделала ликующую плоть
почти одушевленной и любимой.
Вернулась по нехоженым следам,
открыла очарованным глазам
забытую незнаемую землю,
где самый юный, самый первый бог
себе обличья выдумать не мог
и был подобен облаку и стеблю.
Но точно так же безымянным днем,
который мы украсили потом
веселым ликованием и елкой,
сторуким чудом пляшет над ручьем,
качает звезды голубым плечом
и топчет разноцветные осколки.
3.
С каких неожиданных пор,
кузнечик, циркачик, танцор,
страшнее чумы моровой
любить твой язык травяной?..
Пойди, угадай, предскажи,
на горло ладонь положи –
кто может узнать наперед,
как дождь по стволам дотечет,
как станет коричневый зной
качаться над черной землей.
Узнай, покусись, назови,
опутай силками любви –
разгадка, ответ и отказ
но в том ли, что где-то до нас,
до правды, открытой речам,
до формы, приятной глазам
пока не учила слова
послушная арфе трава,
Земли молодая душа
была,
и была хороша.
441
4.
Не легкий гений птицы поднебесной,
но юная и грозная свобода,
вздымающая утренние бездны
за тыщи лет до нашего прихода.
