Лоцман. Лето кончится не скоро - Крапивин Владислав Петрович (книга регистрации .txt) 📗
— Сделаем, — пообещал Платон. — Пошли.
И пошли. И Шурка был рад, что есть причина подольше не расставаться с ребятами. Он шагал рядом с Женькой — одна нога босая, а кроссовка в руке: хлоп, хлоп подошвой.
— Мне это что-то напоминает, — осмелился пошутить Шурка.
— Что?
— Чей-то язык. В окошке…
— Ну, вот… — Женька притворно надула губы. — Еще один дразнильщик-любитель, вроде Куста…
— Больше не буду… Ой… — Глядя на Женьку, вперед он не смотрел и чуть не наткнулся на мальчишку. На небольшого, лет восьми. В разноцветном «мультяшном» костюмчике — вроде того, какой чуть не купила Шурке баба Дуся. Желтоволосый и желтоглазый мальчишка стоял на пути робко и в то же время упрямо. Вздернул острый подбородок.
— Тебе чего, мальчик? — осторожно спросила Женька.
— Скажите, п-пожалуйста… Вы идете с птичьего рынка?
— Да…
— Скажите, пожалуйста… — Он говорил сипловато и старательно выговаривал слова. Наверно, чтобы подчеркнуть важность вопроса: — Вы не встречали на рынке рыжего щенка с черным пятном на ухе? Ухо висячее, а шерсть лохматая…
Все запереглядывались.
— Нет. Не встречали. К сожалению, — огорченно и очень серьезно проговорила Женька. И Шурка почувствовал, что ей хочется присесть перед мальчиком на корточки и взять его за руки.
Шурка сказал виновато:
— Там всяких щенков много, но рыжий с черным пятном не встречался. Я бы запомнил… Мы бы запомнили.
— Украли, да? — сочувственно спросил у мальчишки Кустик.
— Скорее всего, да… Или сам убежал. Глупый еще… — Мальчик переводил с одного на другого внимательные желтые глаза. Потом потупился.
— Может, еще прибежит, — неуверенно утешил Ник.
— Едва ли он сам найдет дорогу. Скажите, пожалуйста… — Маленький хозяин щенка опять поднял взгляд. — Вы сможете бросить в почтовый ящик открытку, если случайно его встретите?
— Что за открытка? — со строгой ноткой спросил Платон.
— Вот… — Из разноцветного кармана мальчик вытащил пачку почтовых карточек. Одну протянул Платону. Все сдвинулись.
Адрес был написан печатными буквами:
«Местное. Ул. Камышинская, дом 8, кв. 3. Грише Сапожкину».
А на обороте:
«Твой щенок нашелся. Приди за ним на улицу …, в дом …, кв…, к…»
— Вы, пожалуйста, заполните пропущенное и бросьте, ладно?
— Ладно. Если встретим… — вздохнул Ник.
— Только я… к сожалению, не могу гарантировать вознаграждение… — Мальчик опять стал смотреть под ноги.
— Обойдемся, — сказал Платон. — А как зовут твоего щенка?
— Рык… Ну, от слова «рычать». Только он еще не умеет…
— Ладно. Если найдем, известим, — пообещал Платон (а в голосе его не было надежды). — Может, сами приведем по адресу. Это ты и есть Гриша Сапожкин?
— Да, это я. — Он обвел глазами каждого.
— Ладно, Гриша. Может, нам и повезет. Не горюй…
Они оставили грустного разноцветного мальчика посреди переулка и минуты две шли молча. Будто сами потеряли щенка. Наконец Платон предложил:
— Пойдем по Березовской, поближе к Буграм.
— Пошли, — отозвалась Женька. А Шурке объяснила: — Бугры — это такие пустыри. Вон в той стороне. Мы там часто играем. Это место… ну, не совсем обыкновенное.
— Почему?
— Ну, оно такое…
— Вон, смотри, самолет летит! — оживился Ник. — Видишь? А когда он полетит над Буграми — исчезнет.
— Совсем?!
— Не совсем, а для наблюдателей, — объяснил Платон. — Видимо, рефракция атмосферы.
— Потому там и пришельцы приземляются, — вставил Кустик.
— Чучело, — сказала Тина.
— Слышали? Она опять первая обзывается.
— Ой, правда! — удивился Шурка. — Не стало самолета!
— Он теперь только там, у полосатой трубы появится, — с некоторой гордостью сообщил Платон. Словно сам был автором фокуса.
— У какой трубы? Вон у той?
— Да нет! Левее, где облако…
Облако показалось Шурке похожим на лопоухого щенка. И, видимо, не только Шурке. Ник вдруг проговорил, как Гриша Сапожкин:
— Скажите, п-пожалуйста, вы не видели рыжего щенка с черным пятном на ухе?
Все опять помолчали.
— Знаете что?! — Кустик вдруг завертел клочкастой головой. — А может, он как раз и есть инопланетянин?
— Кто? — без особого удивления сказал Платон.
— Ну, этот… Гриша.
— Перегрелся ты, бедный, — пожалела Кустика Тина.
— Сама ты перегрелась! Вы разве… сами не заметили?
— Что? — осторожно спросил Шурка.
— Ну, какой он… не приспособленный к земным условиям. Беззащитный.
— Господи, а сам-то ты… — со стоном сказала Женька.
— А что я?.. Ну и что! А вы много про меня знаете?! Может, я тоже… Вот улечу однажды в другое пространство!
— Только попробуй, — сказал Платон. И почему-то посмотрел на Шурку.
4. Дразнилки и щекоталки
Платон жил недалеко от Женьки. Дом его — просторный, старый, с верандой и высоким крыльцом — стоял в глубине двора, среди корявых густых яблонь.
На крыльцо вышла очень пожилая дама с седой прической.
— Здрасьте, Вера Викентьевна! — хором сказали все, кроме Шурки. А Женька Шурке шепнула:
— Это его бабушка.
— Здравствуйте, племя младое…
— Бабушка, это Шурка… — Платон тронул его за плечо.
— Здравствуйте, Шурка. — Бабушка Платона, похожая на старую учительницу музыки, медленно кивнула.
В первый момент Шурка встал прямо, голову наклонил, руки по швам. А во второй — понял, как он забавен в этой позе: встрепанный, с босой ногой, в пыльных подвернутых штанах и мятой рубахе навыпуск. Но Вера Викентьевна смотрела с высоты ступеней благожелательно и серьезно. Может быть, сквозь потрепанную внешность разглядела прежнего Шурку — мальчика в черном бархате концертного костюма с белым воротничком? Изящного ксилофониста из детского оркестра «Аистята»? Того Шурку, о котором он сам почти позабыл?
Под навесом двухэтажного сарая лежало несколько громадных (и, видимо, древних) плах. К одной были привинчены слесарные тиски. К другой — чугунная «нога» для сапожных работ.
— Дедушка любил на досуге сапоги потачать. Как Лев Толстой, — объяснил Платон. — Ну, давай твой башмак.
Кроссовку насадили на «лапу». Накачали под подошву пахнущего бензином клея из тюбика. Подождали, прижали, придавили старинным литым утюгом.
— С полчасика пускай посохнет, — решил Платон.
«Значит, я могу быть тут еще не меньше получаса!» — тихо возрадовался Шурка. Глянул на Женьку, смутился, решив, что она прочитала его мысли…
Двор был солнечный, с травой и бабочками, со шмелями, что гудели у заборов над иван-чаем.
Недалеко от сарая вкопан был турник. Сейчас на нем вниз головой неумело болтался Кустик. В этом положении он изрек:
— Ох как хлебушка хочется. И пить. Квасу-то мы так и не купили.
— Бабушка сделает бутерброды и чай, — сказал Платон.
— Ох, пока она сделает… — со стоном пококетничала Тина. — Ник, пошли!
И они разом перемахнули через забор — их двор был соседний.
— Они брат и сестра? — спросил Шурка у Женьки. Довольный, что есть о чем заговорить.
— Нет. Просто соседи.
— А похожи…
— Еще бы. Общий образ жизни всегда делает людей похожими, — сообщил висящий, как летучая мышь, Кустик. — А они с ясельного возраста в одной группе, потом в одном классе. Сколько лет сидели на горшках рядом…
— Ох, Куст… — с ласковой угрозой произнес Платон.
— А что я…
— Да, Куст, — многозначительно сказала Женька. — Счетчик работает.
— А что я…
Тина и Ник появились вновь. С клеенчатым пакетом и пластиковой бутылкой. Из мешка достали надломленный батон. Кустик радостно упал в траву.
— Мне горбушку!
— Возьми, возьми горбушку, только не канючь, — вздохнула Тина. — А вот остатки кетчупа. Кто хочет?
Хотели все. Расселись на ступенях, разломали батон, вытряхнули на хлеб из флакона капли вкуснющего соуса. Зажевали, заурчали от аппетита. Пошла по рукам бутылка с водой.
