Коридор - Каледин Сергей (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Перебравшись в Москву и не обнаружив перемен к лучшему, Люся остервенела. Она была недовольна всем. Шумом молкомбината, напоминающим унылый бесконечный дождь, вгливыми круглосуточными выкриками диспетчеров на Казанском вокзале – этими вечными шумами Басманного, проникающими в квартиру сквозь двойные рамы, переложенные от сквозняков старой желтой ватой. Воротило ее и от стен, неаккуратно выкрашенных темно-синей краской. А, больше всего почему-то раздражали Люсю Липины картинки: портрет молодой Марьи, фотографии деда, Ани и Романа возле шифоньера. Слава богу, хоть идиотский Липин транспарант «Жертвы войны» отвалился со временем.
Злилась Люся и на мать, которая, вместо того чтобы честить Левку за пьянство и блуд на торфянике, с умилением вспоминает, в каком количестве он ел пироги до войны.
Первое время Липа все дожидалась удобного момента, чтобы спросить дочь, почему та привезла в Басманный огромную собаку без ее разрешения или хотя бы уведомления, ведь невестно, как кот отнесся бы к псу, но все откладывала, чтобы не наткнуться лишний раз на Люсину истерику. Привычно чувствуя какую-то несомненную и одновременно невестную ей вину перед дочерью, памятуя, что «у Люси нервы», в пререкания с ней Липа не вступила, молча застелила сундук чистым половичком и выделила Абреку две миски для еды и питья. Потом же, когда узнала историю Абрека, прониклась к псу нежностью и чувствовала свою вину за то, что не сразу расположилась к собаке.
Лева подобрал Абрека сдуру на подъезде к торфянику. Пес валялся на дороге с распущенным брюхом, откушенным ухом и вывернутым веком. Но еще шевелился. Лева велел грузчикам закинуть его в кузов грузовика. Вспомнил о нем только наутро, заглянул в кузов, уверенный, что пес околел, но тот все еще шевелился. Ветеринара в поселке не было, Лева попросил Ханса Дитера узнать, нет ли среди пленных специалиста. Специалист отыскался, весь день возился с собакой и починил ее. Пес выжил, получил кличку Абрек и зимой возил Таньку на санках в школу. Только не любил, когда смотрят ему в больной глаз и гладят по голове, касаясь обгрызенного уха. Одно плохо: после переезда в Москву выяснилось, что Абрек долго не может терпеть – максимум восемь часов.
Утреннюю прогулку без лишних слов взяла на себя Липа, в середине дня с Абреком выходила во двор Таня, опутав его пораненную свирепую башку самодельным намордником, а вот последняя прогулка перед сном оказалась самая скандальная. Дети спали, Георгий пса не касался вообще, Липа свое отгуляла утром, а Лева с Люсей неменно устраивали по этому поводу скандалы. Чаще всего, наскандалившись вволю, демонстрируя друг другу характер, они просто ложились спать, оставляя Абрека, страдающего от стыдной нетерпимости, маяться на сундуке в коридоре. По-щенячьи подвывая, пес вползал в большую комнату и молча тыкался холодным носом в Липу. Липа просыпалась, очумелой рукой шарила по жесткой собачьей морде и начинала одеваться.
Лева устроился прорабом на стройке в Кунцеве, черт знает где, а с Люсей не вытанцовывалось. Она все еще числилась студенткой пятого курса и с большим трудом смогла устроиться техником-смотрителем в жилой дом на Ново-Рязанской.
Вошедший было на Дедовом Поле в вольную жнь, в Москве Лева о водке и прочем, сопутствующем выпивке, скоро позабыл; работал тяжело, возвращался домой поздно, усталый, небритый, в перепачканных глиной сапогах, через всю Москву, а утром к семи – снова на объект. Особенно не разгуляешься. А если он иногда и выпивал, то первый в квартире знал об этом Абрек. Как и большинство сильных собак, он не выносил пьяных и пьяный разговор, потому, заслышав в коридоре неуверенные шаги хозяина, недовольно сползал с сундука, тяжелой лапой открывал дверь в большую комнату и с подавленным рыком заползал под кровать Липы и Георгия, распихивая чемоданы.
Люсю усталость мужа не заботила: злоба за его разгульную жнь на торфянике еще булькала в ней. Работает и работает, все устают.
Сама же Люся в жэке прижилась… Что ни говори, «Людмила Георгиевна без пяти минут дипломированный Инженер, возраст ее – тридцать с небольшим, самый обольстительный, если верить Бальзаку (так проносила Люся фамилию любимого в настоящее время писателя), да плюс ко всему деловые качества, исполнительность, хватка. Уж чего-чего… И стало быть, главный инженер жэка, а следом и начальник ремжилконторы были довольны своим новым сотрудником и старались при ней выглядеть не мордатыми сипатыми мужиками, каковыми они являлись, а элегантными обходительными кавалерами. С монтерами, плотниками и сантехниками Люся, используя расположение начальства, обращалась строго.
По ходу жни Люся выяснила, что в ее подопечном огромном-многокорпусном доме на Ново-Рязанской обитает самый разнообразный народ. И врачи, и директора магазинов, бывшая опереточная актриса и сравнительно молодой, правда, маленького роста, поэт-песенник.
Бывшая опереточная актриса Ирина Викторовна учила Люсю красоте. Однажды Люся, обследовав по вызову артистки засорившийся унитаз, нашла, что унитаз действительно засорен, и засорен без вины Ирины Викторовны, просто от времени, а следовательно, подлежит ремонту без дополнительной оплаты, на которой настаивали сантехники. Неделю шли переговоры, обрекшие бывшую артистку на страдания и обращение за помощью к недружелюбным соседям. Люся прислала к Ирине Викторовне трезвого сантехника, объявив ему предварительно на «торфяном» языке о возможных последствиях его недобросовестности, и обязала сменить старый кран на кухне. И пошла лично проверить исполнение. Ирина Викторовна после всех положенных слов велела ей записать телефон и, пожалуйста, звонить без стеснений, если потребуются билеты на любой спектакль. Люся скромно поблагодарила ее, тихо сказала:
– Ирина Викторовна, а я вам могу еще помочь…
– В чем, Люсенька? – артистически улыбнулась Ирина Викторовна.
– У меня есть знакомый врач, очень хороший ревматолог. Еще когда Таня болела… Я с удовольствием вас с ним познакомлю.
– Это, Люсенька, прекрасно, но на какой предмет? У меня, тьфу-тьфу, лошадиное здоровье. Мигрени, правда, а в остальном бог миловал, как говорится.
Люся замялась.
– Я думала… у вас так тепло в квартире, а… – Люся не знала, как поделикатней сказать о своем удивлении по поводу того, что ноги Ирины Викторовны были обуты в валенки.
– Ах, вот оно что? – догадалась артистка. – Валенки вас сбили с толка! К здоровью моему они никакого отношения не имеют. Это для красоты. Я вам, Люсенька, открою один маленький дамский секрет. Я, как вы знаете, артистка, артистка оперетты. А у меня – тайну открываю, – у меня волосатые ноги. И нравится, вернее, нравилась эта особенность далеко не всем. Конечно, существует много различных средств. Попросту говоря, можно ноги и брить, но… Валенки самое испытанное и безболезненное, нехлопотное средство. Главное, просто, как и все гениальное. Пожалуйста…
С этими словами Ирина Викторовна красивым балетным жестом достала ногу черного валенка и подала Люсе как для рукопожатия. Нога действительно была безукорненной, гладкой, в черных, едва заметных точечках.
– И чем грубее войлок, тем лучше, – закончила показ ног Ирина Викторовна.
Дома Люся достала с полатей старые валенки Георгия, выбила них пыль и с этого дня с валенками не расставалась. Ирина Викторовна открыла Люсе и другие секреты сохранения красоты. Она запретила ей употреблять дома бюстгальтер для предотвращения продольных морщин на груди, показала, как надо загибать ресницы на тупом ноже (несколько раз после вита точильщика в Басманный, не проверив нож, Люся под корень отхватывала себе ресницы), и в заключение Ирина Викторовна научила Люсю пользоваться разнообразными кремами, перед сном и после, вклепывая крем в лицо при помощи массажа.
Теперь вечерами с липким от крема «перед сном» лицом, проверяя у Таньки уроки и выравнивая по прописям палочки у первоклассника Ромки, Люся наставляла детей голосом, дребезжащим от одновременно проводимого массажа:
