Коридор - Каледин Сергей (книги онлайн бесплатно .txt) 📗

Иногда машина прибывала в Басманный без Левы – главный инженер разрешал сотрудникам остановиться «у него на квартире». Дверь не запиралась, по квартире бродили небритые мужики в кирзовых сапогах, бросали в раковину окурки, забывали спустить за собой в убор­ной, громко кричали, названивая в различные снабы, ма­терились («Извини, конечно, хозяйка»), просили поста­вить чайничек и спали на полу, не раздеваясь, – когда они прибывали без Левы, Липа в виде робкого протеста не давала им спальных принадлежностей.

Приезжающие с Дедова Поля неменно привозили с собой гостинцы: куски соленой свинины, покрытые длин­ной щетиной, в основном холодцовые части – уши, ноги… Студень них варился в огромных количествах, щетину выплевывали.

Помимо Левиных командировочных приезжали и ос­тавались ночевать родственники и знакомые родственни­ков. Иногда это были женщины с детьми, в том числе и грудными. Липа не всегда точно определяла, кто есть кто. У нее, поздно вечером возвращавшейся с работы, не хва­тало на это времени, но все равно принимала всех с не­менным наследственным радушием. Иногда начинал роптать Георгий, в этих случаях Липа хмурилась, и он замолкал.

Впрочем, Георгия торфяные довольно быстро нейтра­ловали самогоном, привозимым с Дедова Поля, как и соленая свинина, в огромных количествах.

Георгий до войны всерьез не пил. Он только немен^ но напивался в гостях по слабости здоровья. Всегда его чуть живого волокли на трамвай. И Липа поэтому не осо» бенно любила ходить по гостям: пусть лучше к ним хо­дят. Георгий, конечно, напивался и дома, при гостях, но потери при этом были минимальные. Он просто засыпал, Цпредварительно промаявшись минут десять в уборной. Выбредал уборной он чуть живой, бледный, хватаясь за стены, тащился на кровать, бормоча по дороге; «Это сапожник нажрется и дрыхнет… А интеллигентный человек… Она ж отрава…»

Георгий всегда говорил, что водка отрава, и всегда хотел бросить пить – «с понедельника». Но не дай бог, чтоб ему предложили бросить вот сейчас и вот эту, стоящую перед ним, четвертинку.

Трезвый, разговоры о пьянстве он называл «мещанством», а до осуждения водки снисходил, только когда был в духе, то есть когда перед ним стояла «водочка», а он ее только-только начал и еще не был пьян.

– Олимпиада Михайловна, ты хоть знаешь, кто у те­бя в квартире обретается? – как-то раз спросила Дуся, когда поздно вечером Липа возвращалась с работы. Вы­ключив лифт, Дуся запирала ящик с рубильником.

– Коллеги Льва Александровича, – с достоинством ответила Липа. – Дусенька, включи, пожалуйста, устала, как собака, не подымусь на четвертый этаж.

Дуся стала распаковывать металлический ящик.

– Они баб с вокзала к тебе водят, а ты говоришь – коллеги! Я Маруську давно знаю, мне ее милиция пока­зывала. А ты: коллеги! Беги, повыгоняй к чертовой ма­тери!

– Господи, – прошептала Липа, возносясь на лифте.

Действительно, иногда, особенно в последнее время, Липа встречала в своей квартире странных женщин. У них был вызывающий вид, и от них несло перегаром. С Липой они не здоровались.

Липа выскочила лифта, устремляясь к своей квар­тире.

– Первым делом документ проверь, – научила ее Ду­ся. – Если что, сразу в отделение. Я – понятая.

Липа открыла наконец дверь своим ключом, включи­ла свет в большой комнате. Постель была разобрана, но Георгия в ней не было.

– Вот так, – с удовлетворением кивнула Дуся, сле­дующая за Липой по пятам. – Раньше надо было…

Липа метнулась в маленькую комнату. Дверь была заперта, но за дверью раздался хриплый смех, не муж­ской, Липа переглянулась с Дусей, а на фоне смеха вы-Делился голос мужика приезжих и – Георгия.

– Стучись, – прошептала Дуся.

Липа постучала.

– Чего?

– Моссовет запретил!.. – вскричала Липа. – Как от­ветственный квартиросъемщик…

– Паспорта проверь, – шептала Дуся. Липа отчаянней заколотила в дверь. Смех смолк.

– Гони ее, – взвгнул женский незнакомый голос. По цолу забухал кирзовый шаг. Дверь распахнулась.

– Тебе чего, мамаш? – спросил Липу осоловелый грузчик, который бывал в Басманном чаще других.

Липа старалась разглядеть за его огромным туловом, что творится в комнате.

– Ты чего, ты спать иди, – посоветовал грузчик. – По утряку потише шастай – ребята отдыхать будут, – он ткнул мясистым кулаком за плечо в сторону невидимых Липе «ребят».

– Мне показалось… женский голос?.. – виновато про­бормотала Липа.

– Ну, – кивнул мужик, – Маруся. Экспед С со­седнего торфяника. Чего ты всполошилась? Спать иди. – И захлопнул дверь.

Липа обернулась к Дусе:

– Экспед С соседнего участка. А ты: с вокзала. При чем здесь?.. А Жоржик-то? – Она снова постучала в дверь: – Не откажите в любезности, а мужа моего, Ге­оргия Петровича?..

– Опять шумим, – недовольно приоткрыл дверь му­жик. – Здесь он сидит. По бухгалтерии разбираемся. Лев Александрович просил. Спать иди, придет он, придет.

– Георгий! – строгим голосом негромко прокричала Липа в закрытую дверь.

– А-а, – отозвался тот.

– Не засиживайся, уже поздно.

– А-а…

– Ну, ладно… – пробормотала Липа, подходя к зер­калу, «Завтра политзанятие, Потсдамская конферен­ция… – Она достала с полки расческу, вытащила пуч­ка шпильку. – Потсдамская конференция. Завтра не ус­пею, надо сейчас…» – Она решительно ткнула расческу в полуразвалившийся узел волос, подсела к столу и до­стала сумки толстую тетрадь по политзанятиям в ко­ричневом дерматиновом переплете. Забытая расческа по­висла вдоль уха.

6. ДЕДОВО ПОЛЕ

Парикмахер торфяника Дедово Поле пленный немец Ханс Дитер Берг на вопрос Люси, что ей выбрать для отдыха: санаторий в Трускавце или Рижское взморье, молча, с виноватой улыбкой развел руками, как бы удив­ляясь нелепости вопроса. Какое может быть у фрау со­мнение: конечно – Балтика. Море, дюны… Если только фрау не показаны целебные воды предгорья Карпат. Вы увидите наш ландшафт, почти Северная Германия.

Люся, памятуя опасение Липы насчет послевоенного националма, заикнулась: не опасно ли ей там, русской? Ханс Дитер смутился. О готт… Молодая красивая фрау везде и есть только молодая красивая фрау; при чем здесь политика? Опасности нет. Если, конечно, фрау, он просит прощения за повторение, не нуждается в целебных водах.

Люся замотала головой, одна папильотка отскочила и упала на глиняный пол. Немец нагнулся за ней. Сквозь синий халат проступили его лопатки, как тогда, при пер­вом знакомстве.

…Немцы размывали монитором торфяную залежь. Люся искала Леву – Танька затемпературила, надо по­сылать за врачом. Пучок у нее развалился, и волосы мо­тало по плечам влажным от болотных испарений ветром.

– Главного инженера не видели? – по-немецки крик­нула Люся ближайшему немцу.

Тот вытянулся перед ней-, испуганно пожал плечами.

Ветер кинул прядь волос Люсе на лицо, она раздра­женно откинула их за спину, выудила оставшегося пучка две шпильки, одну в рот, а второй стала суетливо, не туда, зашпиливать мешающие волосы.

– …на этом болоте чертовом, – бормотала она. – Все волосы… Пропади ты пропадом…

– Вам нужна прическа, фрау, – тихо сказал немец и в подтверждение своих слов протер единственное стек­лышко очков от торфяной грязи. Он дотер стеклышко и снова вытянул руки по швам. – Ханс Дитер Берг. К ва­шим услугам… Дамский салон «Лорелея»…

Вечером в барак к пленным зашел десятник:

– Парикмахер кто? К начальнику!

– Переведи ему, – не отрываясь от ужина, буркнул лева, – пусть горбыль берет на узловой и пристраивается к конторе сзади, чтобы не видно было. Пусть напишет, что надо: ножницы, бритвы… И очки пусть. А то циклоп какой-то: один – пусто. Бегом в барак!

Люся перевела. Все, кроме последней фразы. Парик­махер вытянулся, щелкнул каблуками и вышел.

Люся поглядела на мужа с брезгливым недоумением;

– Ты как с человеком говоришь?! Жрешь сидишь, свинья розовая…

– Во-первых, я не свинья, а розовый – пигментация слабая.