Я ненавижу свою шею - Эфрон Нора (читаем книги .txt) 📗
Все лето я простояла в коридоре у картотеки. Я прочла ее почти целиком, в том числе довольно интересные служебные записки, помеченные грифом «совершенно секретно». Рядом с картотекой был мужской туалет, и как-то раз спикер Белого дома Сэм Рэйберн заперся там и не смог открыть дверь. Не окажись я рядом, он мог бы застрять навечно.
Иногда я заходила в Овальный кабинет и смотрела, как президента фотографируют с разными иностранными лидерами. Мне кажется, он замечал, что я на него смотрю.
Итак, я приближаюсь к рассказу о самом интересном случае в нашем общении с Джоном Кеннеди. Этот случай так и не попал в устный архив библиотеки — просто меня о нем никто не спрашивал. Все происходило в пятницу вечером, и, поскольку мне было негде сидеть (см. выше) и нечего делать (см. выше), я решила пойти посмотреть, как президент улетает на выходные в Гианнис-Порт на вертолете. День выдался чудесный. Я стояла под портиком с видом на Розовый сад, у входа в Овальный кабинет. Вертолет приземлился. Шум стоял оглушительный. Ветер от лопастей сбивал с ног (но мои волосы оставались неподвижны, так как были намертво зафиксированы химической завивкой). И вдруг, вместо того чтобы выйти из жилого крыла Белого дома, президент вышел из кабинета и пошел к вертолету прямо мимо меня. Он повернулся. Увидел меня. Узнал. Шум стоял ужасный, однако он заговорил со мной. Я ничего не слышала, но читала по губам и почти уверена, что он спросил: «А зачем вы со мной летите?» Но все же я могла не расслышать, поэтому сказала лучшее, что могла в данной ситуации: «Чего?»
И это был весь наш разговор. Кеннеди повернулся и зашагал к вертолету, а я вернулась в Белый дом и стояла в коридоре до конца лета. Больше мы ни разу не виделись.
Читая статьи о Мими Фанесток, я сделала шокирующее открытие: по всей видимости, я была единственной женщиной, когда-либо работавшей в Белом доме, к кому не подкатывал президент. У меня есть подозрение, что дело в той неудачной завивке. А может, в моем гардеробе, который в то время составляли цветные платья из самой дешевой синтетики, которую только можно вообразить. А может, все потому, что я еврейка? Нет, правда, вспомните всех многочисленных женщин, с которыми спал Кеннеди, — были среди них еврейки? По-моему, ни одной.
С другой стороны, возможно, между нами ничего не произошло по той причине, что Кеннеди каким-то образом почувствовал: я не умею хранить тайны. Поверьте, если бы между нами что-то было, вам не пришлось бы ждать сорок один год, чтобы узнать об этом.
В общем, вот моя история. Я решила, что можно наконец рассказать ее во всеуслышание. Впрочем, я рассказывала об этом всем, кого встречала за последние сорок два года. И в конце, как Мими Фанесток, хочу добавить, что не намерена больше комментировать эту тему. Пресса должна уважать мое право и право моей семьи на личную жизнь!
Билл и я: конец любви
Мы с Биллом расстались давно. О бывших возлюбленных всегда тяжело вспоминать. Проходят годы, а ты все думаешь: была ли любовь или я просто себя обманывала? Может, я лишь притворялась, что он мужчина моей мечты? Испытывала ли я настоящее чувство или в отчаянии хваталась за соломинку? Но с Биллом сомнений нет — я любила этого парня.
Что до него самого, буду откровенна: он меня не любил. Думаю, это даже не приходило ему в голову. Ни разу. Но вначале это почему-то меня не остановило. Я любила его, верила ему и ни на секунду не задумывалась, что он может оказаться лжецом. Нет, я, конечно, знала, что он соврал насчет своего романа с Дженнифер[10], но мне тогда почему-то казалось, что это не считается. Вот надо же быть такой дурой!
Короче, я разлюбила Билла очень скоро — из-за наших разногласий по поводу геев в армии. В 1993 году, сразу после инаугурации, мое сердце превратилось в камень. Люди часто используют такую метафору, но представьте, что сердце действительно может окаменеть — вот как я себя чувствовала по отношению к Биллу. Я в него верила. Не сомневалась, что он никогда не нарушит свои обещания. Но Билл не сдержал слово и оказался не лучше остальных. Все, конец. Как он мог? Прощай, друг! Я ухожу. И даже не думай звонить. И, кстати, если у тебя зазвонит телефон, трубку снимет жена, а на том конце трубку повесят — даже не думай, что это я, потому что это не я.
Когда Билл связался с Моникой, я думала, что уже не смогу обидеться. Что я просто пожму плечами и скажу: говорила же, ему нельзя доверять. Но, к моему удивлению, он опять разбил мне сердце. Я снова почувствовала, что меня предали, и обида была — словами не передать. И знаете, что самое главное? Он не только себя угробил, но и нас. Мы отдали ему все, он обладал всем — и просто пустил по ветру.
Шли годы. Мы с друзьями сидели за ужином и обсуждали, как докатились до жизни такой и кто виноват. Может быть, Надер? Или Гор? Или Скалиа? В список виновных попала даже Моника, потому что из-за нее все началось, она принесла Биллу пиццу — и это стало началом конца. Большинству моих друзей было сложно определить единственного виновного, но не мне. Я знала, что во всем виноват один человек — Билл. Я напрямую связала пиццу с началом войны. Мне казалось, что, если бы Билл вел себя иначе, Эла бы обязательно избрали и тысячи, десятки тысяч людей остались бы в живых, а не погибли на войне.
Почему я обо всем этом вспомнила? Потому что на днях мне на глаза попался Билл. Я смотрела воскресные новости, и он был там. Должна сказать, выглядел он хорошо. Говорил кратко и по делу — никакого многословного бла-бла-бла, которое сводило меня с ума в прежние времена. Он созвал группу людей на конференцию в Нью-Йорк, и всю неделю они обсуждали глобальное потепление, бедность и прочие сложные вопросы, в которых Билл хорошо разбирается. Он говорил об этой конференции так, что дух захватывало. Я видела, что ему не все равно, понимала, как он умен. Слова его были глотком свежего воздуха, он почти растрогал меня. К своему удивлению, я поняла, за что полюбила его еще тогда, в первый раз. И мне стало очень грустно. Гораздо проще забыть о ком-то, если внушить себе, что этот человек всегда был тебе безразличен.
На той же неделе я читала статью о конференции Билла, и одна его фраза на мгновение заставила меня подумать: возможно, он хочет, чтобы я вернулась к нему. «Я уже в том возрасте, когда мне все равно, что со мной случится, — сказал он. — Но я не хочу, чтобы люди умирали прежде, чем настанет их время». За эти слова я чуть не полюбила его снова, но потом пришла в себя. Мне захотелось снять трубку, позвонить ему и сказать: «Если ты действительно веришь этому, ты, лицемер, то почему не выступишь против войны?» Но я не стала ему звонить. Я не звонила много лет и не буду звонить сейчас.
Где я живу
Я живу в Нью-Йорке. И никогда не смогла бы жить где-то еще. После событий 11 сентября я с особой остротой осознала: в любом случае это мой город и так будет всегда. Больше всего я люблю Нью-Йорк за то, что здесь можно снять трубку, заказать что угодно, и тебе это привезут. Однажды я прожила год в другом городе и почти постоянно ходила по магазинам, делала покупки, грузила их в машину, везла домой, разгружала и несла в дом. Как у людей, живущих в таких местах, остается время на что-то еще? Для меня загадка.
Я живу в квартире. И никогда не смогла бы жить где-то еще. Мне нравятся квартиры, потому что я все теряю. У них горизонтальная планировка, и здесь гораздо легче найти потерянные вещи — очки, перчатки, кошелек, помаду, книгу, журнал, сотовый телефон, кредитку. Однажды я куда-то задевала кусок сыра. Кроме того, в многоквартирных домах есть консьерж. Это очень удобно, если вам часто что-то доставляют на дом (мне — часто, потому что я все время теряю вещи и покупаю новые).
Я живу в своем квартале. В нем есть химчистка, станция метро, аптека, супермаркет, банкомат, кулинария, салон красоты, маникюрный салон, газетный киоск, кафе, где я обедаю. Все это расположено в паре шагов от моего дома. И вот вам еще одно преимущество жизни в Нью-Йорке: все рядом. Допустим, вы забыли купить петрушку. Выбегаете на улицу, и через пару минут она ваша. Это очень хорошо, потому что я часто забываю купить петрушку.
