Дорога стального цвета - Столповский Петр Митрофанович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
51
Поезд попался скорый. Шел он аж до Владивостока. Так разогнался, что зеленые придорожные заросли сливались за окнами в сплошную полосу. Тепловозные гудки встречных составов искажались от бешеной скорости. Они начинали с высокой ноты, а у самого вагона дико рявкали, словно хотели до смерти напугать пассажиров. И снова переходили на дискант.
Зуб и подумать не мог, как это, оказывается, приятно — чувствовать себя равноправным пассажиром. Делай что вздумается! Хочешь, смотри себе в окно, пока в глазах не зарябит, хочешь, шатайся по вагону или дрыхни на полке до пролежней. Можешь даже набраться такого нахальства, чтобы спросить проводницу, почему трубы холодные или когда она думает разносить чай. И проводница, как миленькая, станет оправдываться перед ним, Зубом. Так, мол, и так, топить еще рано, а чай в общем вагоне не положен, вы уж не обижайтесь, товарищ пассажир.
Товарищ пассажир — это, конечно, он, Юрий Зубарев. Эх, надо было на шесть рублей билет купить. А то и на все семь.
Зуба клонило в сон, но он не ложился. Хотелось вдосталь насладиться ездой с билетом в кармане. И еще хотелось, чтобы ходили ревизоры и проверяли билеты. Пусть хоть по пять ревизоров сразу является.
Сидящая напротив тетка тяжело вздохнула:
— Господи, боже мой, надоело — моченьки нет. Скорей бы приехать.
Как это может надоесть ехать с билетом? Без билета — на крыше или в топке — дело другое. Притворяется тетка, не иначе.
С ревизором Зубу повезло. Было их, правда, не лять, а всего один. Проводница велела приготовить билеты, а следом пришел человек в форменной одежде железнодорожника. Тетка стала суетливо рыться в сумке, разыскивая билет и повторяя: «Господи, боже мой, да куда ж он...» А трое молодых мужиков, которые резались в карты за столиком, и ухом не повели. Зубов билет ревизор взял первым.
— Куда едешь? — скучным голосом спросил ревизор.
— Там написано, — с нарочитой небрежностью ответил Зуб.
Ревизор хмыкнул — тоже как-то скучно — и вставил билет в свои блестящие щипцы. Щелк — дыра. Щелк — в теткином билете тоже дыра. Зуб потерял всякий интерес к скучному ревизору. Вместо того, чтобы порадоваться, что человек с билетом едет, он задает глупые вопросы. Разве это важно, куда едет? Важно — как едет!
— Ваши билеты, молодые люди.
А для тех, кроме карт, ничего не существовало.
— Отец, есть билеты, честное слово... Не в масть! Ишь, жук!
— Не задерживайте, — строго повторил ревизор. Картежники неохотно полезли за билетами.
— Никакого доверия честным труженикам, — сказал парень, одетый в толстый домашней вязки свитер.
Он потянулся к пиджаку, который висел на крючке у окна, достал из бокового кармана бумажник и развернул его. Из бумажника выпала фотография, которую поднял с пола другой игрок.
Ревизор пощелкал компостером и удалился.
— Это что, твои? — спросил игрок, подавая парню фотографию.
— Ага.
— Все трое?
— А то как же! — не без гордости подтвердил парень.
— Сам, вроде, молодой, а уже трое. Когда ж ты успел?
— Уметь надо! — засмеялся парень, пряча в бумажник фотографию. Он был снят на ней всей семьей. — Я уже походил?
— Ишь ты! У тебя же не в масть! Забирай свою даму.
— Думал, не заметите, — посмеивался парень, снова засовывая бумажник в боковой карман пиджака.
Там были еще деньги. И не так уж мало. Зуб не мог это не заметить, потому что парень разворачивал свой портмоне перед самым его носом. Зуб еще подумал, что нельзя быть таким беспечным — бросать бумажник в пиджаке. Мало ли всяких ходит.
Поезд катил и катил без остановок, покачиваясь и бодро подрагивая, словно ему неведома была усталость. Время от времени вздыхала тетка, делая вид, что ей невтерпеж больше ехать. А картежники все резались в «дурака». Тетка не выдержала — полезла на вторую полку.
За окном уже была темень, когда Зуб решил, что ему тоже пора на покой. Уже по привычке он залез на верхнюю полку, расстелил там телогрейку и лег. Вот было бы хорошо доехать спокойно до самого Новосибирска, чтоб его никто не трогал. — Хватит, башка трещит от этих карт, — сказал один из игроков. — Пойдемте перекурим.
Все трое ушли в тамбур. Зуб посмотрел вниз. Пиджак покачивался на крючке у окна. А что, если...
Тетка спала на своей полке, отвернувшись к стене,
Зуб резко поднялся на локте. Сердце заколотилось как после бега. А что, если... Он отсчитает двадцать рублей — ровно столько, сколько у него украл Салкин.
Сейчас он спустится вниз... В вагоне почти все спят... В конце концов он мог бы взять восемьдесят— за ребят тоже. Но он возьмет только двадцать, чужие деньги ему не нужны... А там ищи-свищи.
Он представил, как парень хватится денег, как сообразит, кто их взял, и будет клясть Зуба на чем свет стоит. А ведь у него трое детей. Разве они виноваты, что какой-то подонок Салкин у какого-то ротозея...
Зуб понял, что не сможет этого сделать. Он лег, и сердце помаленьку стало успокаиваться. Подумалось, что если бы бригадир с Федотычем, тезка из Бугуруслана узнали, какой он есть на самом деле, они, наверно, плюнули бы ему в физиономию. А девчушка-мотылек шарахнулась бы от него как от чумы.
Глядя над собой в потолок, Зуб уговаривал самого себя, что это была случайная, глупая мысль, можно сказать, шутка, что на самом деле он ничего такого и не собирался сделать, потому что в душе у него нет салкинской грязи. Наоборот, если бы кто вздумал спереть бумажник, он сам бы не дал этого сделать. А ну, сказал бы, положь на место, мразь такая-сякая! Работать надо!
Подумав так, Зуб стал поглядывать вниз. Вдруг и в самом деле. Но в их купе никто не заходил, пиджак сиротливо покачивался на крючке у окна. Совсем успокоившись, Зуб стал злиться на парня. Куда ж это годится — иметь троих детей и быть такой тетерей! Минут десять уже торчит в тамбуре. Тут не то что бумажник, все можно вынести из вагона. Ничего, сейчас он вернется, а Зуб скажет ему сверху: слушай, мол, картежник, ты там прохлаждаешься в свое удовольствие, а я твой пиджак карауль, да? Вот пусть вернется, разиня.
Минут через пять «разиня» вернулся, даже не взглянув на свой пиджак. Если бы он исчез, парень и тогда не вдруг хватился бы его. Зуб, конечно, ничего ему не сказал. Проучит кто-нибудь, тогда сам поймет.
Уже засыпая. Зуб слышал, как хозяин бумажника уговаривал остальных еще перекинуться в картишки.
— Втроем неинтересно, — отвечали ему. — Был бы четвертый.
— А ну, спроси у него.
— Парень, в карты будешь?
Зуб с полусна дрыгнул ногой, когда его тронула чья-то рука.
— Брыкается чего-то.
— Ладно, пусть спит...
52
Спал он невозможно долго. Затекал один бок — он поворачивался на другой. Давно наступило утро, а он все спал. Сквозь сон слышал названия станций и знал, что билет его кончился. Однако он и не думал покидать свою полку, мечтая только о том, чтобы его подольше не стаскивали вниз.
Окончательно проснулся он только к полудню. Долго лежал на спине, глядя в потолок. Ступни ног болели сильнее прежнего. Они словно разбухли, и ботинки стали тесными. Как же он забыл разуться? Надо было обязательно скинуть ботинки.
Зуб вспомнил, что за все эти дни разувался только трижды—возле меловых гор, где ремонтировали пути, когда купался в реке и еще когда спал на трех матрацах. Надо бы посмотреть, что сделалось с ногами. Но Зуб все лежал, не решаясь расстаться с полкой. Казалось, что, расставшись с полкой, он расстанется и с относительно спокойной жизнью.
Кто-то спросил, который час, и ему ответили, что половина третьего. По голосам он понял, что и тетка, и картежники давно сошли на своих станциях. Внизу были новые пассажиры.
— ...Ну вот скажи, если ты такой ученый, — вопрошал какой-то сипловатый голос. — Зачем Гагарин летал туда, в этот самый космос?
