Живи с молнией - Уилсон Митчел (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
5
Накануне их переезда с дачи Тернбал позвонил Эрику в лабораторию. Хотя была уже середина сентября, но в городе еще стоял летний зной. Эрик не имел понятия, зачем он мог понадобиться шефу, и с досадой оторвался от работы.
В помещении, занимаемом администрацией, было прохладно – воздух здесь охлаждался искусственно, – и сам Тернбал в светлом чесучовом костюме казался тоже холодным и строгим. На сей раз Эрик не встретил у него обычного любезного приема. Тернбал читал какую-то рукопись в синей папке, перелистывая страницу за страницей, и словно не замечал, что Эрик уже несколько минут стоит перед его столом. Затем, даже не подняв на него глаз, Тернбал заговорил:
– Кстати, Эрик, – тон его был деланно любезен, – тут возник один вопрос, на который можете ответить только вы. Чем можно заменить эту… – он отложил рукопись и заглянул в настольный блокнот, – электронную лампу Р-двести шестьдесят семь?
Эрик озадаченно смотрел сверху вниз на его блестящую лысину.
– Лампу Вестингауза?
– Да. – Тернбал, шелестя бумагой, тщательно подравнивал страницы рукописи. Один листок разорвался у него в руках. Тернбал досадливо поморщился, поглядел на листок, потом вырвал его целиком и бросил в корзину для бумаг, стоявшую возле кресла.
– А, будь ты неладен! Ну, так как же? – спросил он, в упор взглянув на Эрика. – Чем можно заменить эту лампу?
– Это зависит от того, для чего она вам нужна, – сказал Эрик все еще в замешательстве.
– То есть как это мне? Она вам, видно, нужна, а не мне. Фирма «Вестингауз» уже не выпускает ламп для этого электронного сверлильного станка.
– Вы говорите о моем станке? О том, над которым я у вас работал?
Тернбал бросил на него удивленный взгляд.
– Ну, а то о чем же? Вот я и думаю, раз уж это ваше дело, то вы заодно должны составить полный список всех возможных заменителей – и ламп, и элементов цепи, и прочего – словом, всех дефицитных частей.
– Не понимаю, какой в этом смысл, – сказал Эрик. Ему стало не по себе – в обращении Тернбала было что-то оскорбительное, он даже не предложил ему сесть. – Такой список очень скоро устареет, ведь продукция этих заводов меняется коренным образом чуть ли не каждую неделю. По-моему, следует подождать, пока вы не пустите станок в производство.
Тернбал удивленно хмыкнул; Эрик догадался, что он в чем-то ошибся, но никак не мог понять, в чем именно.
– Да ведь станок уже пущен в производство, – сказал Тернбал. – Он довольно давно выпускается, а сейчас у моих ребят возникли затруднения с этой лампой, как ее… – Тернбал снова заглянул в блокнот: – Р-двести шестьдесят семь. Ведь они уже не первый месяц делают этот станок, как вам, конечно, известно, – добавил он, глядя на Эрика прозрачно-невинным взглядом. – Вы же знали это, не правда ли?
– Ничего я не знал, – возразил Эрик. – Первый раз слышу.
– Как же, ведь я вам говорил. Я очень хорошо помню.
– А я так же хорошо помню, что вы мне ничего не говорили, – подчеркнуто вежливым тоном ответил Эрик. – Разве я мог забыть о таком важном деле? Ведь в конце концов это – мое детище, и, разумеется, я счел бы своим долгом принять участие в осуществлении моего проекта. Я непременно стал бы на этом настаивать, а между тем я не помню, чтобы я обращался к вам с подобной просьбой. Но, может быть, вы помните?
Издеваясь над напускной невинностью Тернбала, Эрик в душе удивлялся своему самообладанию. Два года назад он смотрел на свой станок как на забавную игрушку, теперь же его самолюбие было глубоко уязвлено. Ему было совершенно безразлично, что делает фирма с его готовым станком и какие барыши она получает от его продажи. Только сейчас он понял, что ему нужно одно: признание его творческих способностей. Какое, в сущности, ребячество эти требования участвовать в производстве! Но все-таки он чувствовал себя слишком оскорбленным, чтобы идти на попятный.
– Просто не могу себе представить, чтобы такая вещь могла выскочить у меня из головы, – сказал Тернбал. – Разве только у меня были какие-то особые соображения.
– Наверняка, – сказал Эрик. – Может быть, особые соображения были у ваших молодцов с завода «Гаскон». Вы знаете, как я относился к этому делу. Не вижу никаких причин, почему они не могли тогда же посоветоваться со мной. Совершенно этого не понимаю. Чего им бояться? Ведь вся эта штука ломаного гроша не стоит.
Тернбал густо покраснел; пыхтя и чертыхаясь, он нагнулся над корзиной для бумаг, достал разорванную страничку и стал прилаживать ее на место.
– Видите ли, ребята с завода тут ни при чем. Это я не хотел отрывать вас от работы над новым резцом. В конце концов, сверлильный станок не так уж…
– Каковы бы ни были причины, – резко перебил его Эрик, – я составлю вам список. Когда он вам нужен? – Он направился к двери.
Тернбал прекратил возню с бумагами. Лицо его изменилось, он вдруг схватил рукопись и, яростно разорвав ее пополам, сказал грубым, угрожающим тоном, какого Эрик никогда еще от него не слыхал:
– Ну-ка сядьте, Горин. Я вижу, вы еще многого не можете взять в толк.
Эрик оцепенел от этого резкого, властного окрика. На него вдруг напал страх – он испугался за свою работу, за место, за все планы на будущее, которыми он жил. Он никогда не думал, что может испытывать такой страх, и в этом отвратительном ощущении было что-то невероятно унизительное. Тернбал положил на стол сжатые кулаки и пригнулся вперед, вытянув жирную шею. Мелкие черты его лица заострились и казались совершенно посторонними на этой красной мясистой физиономии.
– Вы работаете на меня, – грубо сказал он. – Я вам плачу, и за мои деньги извольте проявлять ко мне должное уважение! Видно, вы думаете, что попали в благотворительное заведение для бездельников и хозяин ваш – слюнтяй, которому некуда девать деньги, и он готов лизать пятки всяким университетским недоучкам, воображающим себя олимпийскими богами! Нет уж, извините, вы тут не на Олимпе, и вам здесь платят за труд. И когда вы разговариваете с хозяином, вы должны снимать шляпу, черт вас возьми! Будто я не знаю, что ничего не говорил вам про сверлильный станок! Да, я нарочно вам ничего не сказал, потому что так я решил. А решил я так потому, что не желаю, чтобы вы лезли не в свое дело. Вам платят за исследования и изобретения – так извольте же исследовать и изобретать и не соваться, куда не следует! Когда вы поступили сюда на работу, я решил вас немножко потешить и дал вам волю. Я вас порядком распустил. А теперь я передумал. Я передумал просто потому, что мне так хочется. Только я тут имею право решать и перерешать, как мне угодно, и как я решу, так и будет, и все до последнего человека будут делать то, что я скажу. Ясно вам?
– Вполне, – сказал Эрик. Он никогда еще не испытывал такого страха и вместе с тем такой злости. Вся его легкая одежда взмокла от пота. – Совершенно ясно!
– Ну, и слава богу. Вот мы и поняли друг друга. – Тернбал откинулся на спинку кресла, раздраженно вытирая лицо и затылок носовым платком, но тон его заметно смягчился. – Теперь поговорим о более приятных вещах. Согласен, вы вправе знать, как обстоит дело с этим паршивым станком. Когда война перекинулась во Францию, мы сняли его с полки, а с тех пор как немцы бомбят Лондон, мы пустили его в ход. Оказывается, не обязательно ждать десять лет, он уже и сейчас может пригодиться. И вот, мне думается, теперь самое время немножко повысить вам жалованье. Что вы скажете, если мы накинем вам сотен шесть?
– Шестьсот долларов? – спросил Эрик. Сердце его глухо стучало, но мысль работала четко и ясно. Он рассчитывал получить за станок не менее двух тысяч долларов да еще долларов пятьсот с дохода. Это по самому скромному подсчету. – Шестьсот долларов в год? – сухо повторил он.
– Конечно, в год, – ответил Тернбал, и краска снова стала медленно разливаться по его лицу.
Эрик пожал плечами.
– Не лучше ли подождать, пока будет готов мой резец, и обсудить тогда все сразу? – Превозмогая бешеное сердцебиение, Эрик в упор смотрел на Тернбала, зная, что делает сейчас последнюю ставку. – Тогда бы мы поговорили и об основных мероприятиях.
