Северный богатырь. Живой мертвец (Романы) - Зарин Андрей Ефимович (книга бесплатный формат txt) 📗
— Ломай! — закричал Савелов.
— Так будет скорее! — крикнул Агафошка и, в один миг перелезши через забор, отпер ворота.
XXX
Без следа
Савелов и солдаты вбежали и в недоумении остановились перед огненным костром.
— Там они, там! — крикнул Савелов. — Спасите, помогите! Гасите!
— Убегли! — вопил Агафошка.
Солдаты бросились к пылающей избе и отскочили.
— Багры!
Они разбежались по всему двору. Савелов стоял и глядел на пожар безумным взором. Вдруг раздался треск. Послышались вопли ужаса, возглас: «Господи!» — и крыша упала вовнутрь пылавшей избы. Савелов вскрикнул, словно был вместе со сгоревшими.
В это мгновение два солдата привели под руки растрепанную, окровавленную Матрешку.
Агафошка кинулся к ней.
— Где Пряхов? — сердито закричал он.
— Уехал и с дочкой, и с женой, и с Софьей! — ответила удивленная Матрешка.
— Стой, девонька! — оживился Савелов, — расскажи все, что о них заешь.
— Ох, что знаю! — жалобно застонала Матрешка, опустившись на землю. — Убегли, и богородица, девка, подлая, разлучница, и Федька-вор! Убил меня, сиротинку!
— Стой! — перебил ее Савелов. — Ты о Пряхове. Сильно его мучили тут? А?
Матреша вытаращила глаза.
— Ну, что же ты?
— Что говоришь? — удивилась Матрешка. — Да он был первый гость у нас.
Савелов изумился в свою очередь.
— Как? Расскажи все! Не бойся! Я теперь тебя не оставлю так…
Матрешка начала рассказ, и перед Савеловым открылась истина. Значит, этот бродяга хотел просто схватить Пряхова с его помощью! Значит, он шел не добрым пособником, а хищным волком?
Савелов зарычал от ярости и кинулся на растерявшегося Агафошку.
— Ах, ты!.. — выругался он и сильным ударом опрокинул оборванца наземь. — Дать ему сорок батогов! — крикнул он солдатам и повернулся назад. — На него четырех солдат довольно, а остальные со мной! — и, приказав вести за собой Матрешку, он быстро двинулся в город.
Воевода ждал его ни жив, ни мертв. Когда Савелов явился к нему и рассказал, что случилось, боярин вздохнул.
— Ах, еретики поганые! — сказал он с притворным сокрушением, — всегда сожгутся! Гляди, сколько добра спалили!
— Не лукавь! — с укором ответил Савелов и заговорил: — Если бы ты сразу мне Пряхова указал, ничего такого не было бы. Я его для чего искал? А? — и Савелов с таким горьким чувством рассказал про свою любовь, что воевода растрогался.
— Ну, подожди ж, Агафошка! — грозно закричал он. — Узнаешь, сучий сын, мою расправу! А ты не кручинься: я тебе найду Пряхова!
— Какой! — махнув рукой, ответил Савелов. — Я сам искать поеду. Возьму эту Матрешку и с нею по Волге, по скитам. Она своего дружка тоже искать будет. Ведь она — белица их, ей везде дорога.
— Ну, ну! — успокоенно произнес воевода, — коли так, то и лучше быть не надо!
— Снаряжусь, да сегодня же и в путь, — решительно сказал Савелов.
Воевода встал и низко поклонился ему:
— А на меня не серчай. Испугался я, думал, донес кто.
— Ну, Бог простит! — ответил усталым голосом Савелов.
XXXI
В разведке
В то время как Савелов искал любимую им девушку и терпел неудачи, его друг и названный брат тоже попали в немалую переделку, исполняя трудное поручение царя и начальника.
Вначале, едва они оставили лагерь и углубились в лес, не упуская из вида берегов Невы, дорога их была ровна и пустынна и не представляла никаких опасностей. Матусов даже сказал Якову:
— Что это, прости Господи, и народа нет!
— Подожди, объявятся! — ответил усмехаясь Яков. — Здесь жили карелы больше, ну, известно, от этой пальбы разбежались. А там, дальше по Неве да к устью, все швед пойдет.
— А все же и тут запоминать надо, — заметил Матусов.
— Что? Я тут каждый куст знаю. Нам надо главное, чтобы народ не бежал. Его уговорить.
Они шли до той самой дороги, по которой Яков пришел к Нотебургу из Спасского. Проходя лесом, молодой Пряхов рассказал спутнику про беглых солдат и про встречу с ними.
— Беда, много бежит народа! — сказал Матусов вздохнув. — Бьют их, сердешных, беда! И палкой, и розгой, и на колы ставят, и на кобылу садят! За всякую малость! Особливо у немцев. Ну, и бегут!..
— Меня же не били!
— Подожди, и тебе влетит. Кого не бьют? Фендриков и тех, — и Матусов долго говорил про тягости тогдашней военной службы. — Хуже нет, — заключил он, — берут поневоле: война да походы. Не доешь, не доспишь, а гляди в оба!
Якову наскучило слушать эти речи.
— Стой! Поговорим лучше о Софье! — вдруг предложил он, и тогда Матусов стал слушать его, пока ему не надоело.
Говорили они и про убитого брата, и про начальников, и про царя, и в этих беседах все теснее и теснее сходились друг с другом.
Так шли они три дня. На четвертый день Матусов вдруг увидал столб вьющегося дыма.
— Смотри, жилье! — воскликнул он.
— И впрямь, — подтвердил Яков и сказал: — Мыза какая-то. Теперь надо, братец, держать ухо востро! Шведы тут везде, как волки, рыщут; как раз к ним в лапы попадем.
— Небось, — ответил Матусов, — отобьемся!
Они вышли из леса и осторожно огляделись.
На другом краю поляны действительно стоял большой деревянный дом, обнесенный высоким плетнем. Из трубы тянул дым, подле плетня бродили коровы и свиньи.
— Пойдем на счастье! — сказал Матусов и смело пошел вперед.
Яков пошел за ним.
Это было первое встретившееся им жилье, но их было многое множество. Хотя Пушкин и написал в «Медном всаднике»: «На берегу пустынных волн», — но это надо отнести скорее к поэтическому образу, нежели считать за действительность. Берега Невы в то время были заселены довольно густо.
Местность, избранная Великим Петром для основания столицы, представляет громадную площадь земли, всю изрезанную Невой, ее рукавами и протоками на большие и малые острова. Главным островом в свое время была нынешняя Петербургская Сторона, тогда Кайби-саари, или Березовый Остров. Затем рядом с ним узкой полосой протянулся Петровский Остров, тогда Кисси-саари, а от него — через Неву — большой остров Васильевский, тогда Киби-саари, или Хирви-саари, т. е. Лосий, потому что в те времена на нем водились лоси. Еще ранее этот остров был действительно Васильевским.
Собственно вся эта местность была исконно русской и только по Столбовскому договору была уступлена шведам; поэтому многие из мест, помимо шведских, имели свои русские названия; к числу таких относится и остров Васильевский. Он принадлежал новгородскому посаднику, Василию Селезню Казимеру. Царь Иоанн III, заподозрив его в измене, казнил, а имения отобрал, но сохранил за островом название Васильевского.
Перед Петербургской Стороной и перед Васильевским Островом тянется довольно большой остров (который мы за остров не считаем), а именно — Адмиралтейская часть, заключенная между Невой и Мойкой, — ранее Корпи-саари.
За Петербургской Стороной раскинулся Крестовский Остров — Мистула-саари, рядом с ним Елагин — Потсас-саари. Затем, как бы отрезок Петербургской Стороны, остров Аптекарский, тогда Корпи-саари, т. е. Еловый, с рекой Куорци, превратившейся в Карповку.
Петр Великий остановил свой выбор на крошечном острове Янни-саари (Заячий), перед Петербургской Стороной, где заложил крепость, и с этого места началась энергичная застройка города.
Но было бы ошибочно думать, что вся остальная местность, занимаемая нынешним Петербургом, была пустынной и не заселенной. Напротив, среди болот и леса там и сям были раскиданы деревни, поселки и даже богатые мызы, отчасти русского, отчасти позднейшего происхождения.
Там, где речка Охта впадает в Неву, стояла крепость Нин, или Ниен, или Ниеншанц, комендантом которой был Яган Опалев, внук русского боярина, передавшегося шведам. Эта крепость стояла на том месте, где находится ныне на Малой Охте верфь. Против нее через речку, где ныне Большая Охта, стоял город Ниен со складами, амбарами, с торговым населением, с торговым значением. В его гавань входило до ста судов, принадлежавших городу. Он продавал в Швецию и в ганзейские города товары и привозил оттуда колониальные продукты. Во время шведской войны жители стали покидать город, уезжая в Выборг, Псков, Новгород, а в 1702 году Опалев счел за лучшее сжечь город, который горел три дня.
