Северный богатырь. Живой мертвец (Романы) - Зарин Андрей Ефимович (книга бесплатный формат txt) 📗
— Ты что же это, песий сын, так-то царю прямишь?
Воевода отшатнулся и глаза вытаращил.
— У тебя тут под боком воровской скит, царские крамольники, а ты им мироволишь? А? Это как звать? Что за это? То-то! А Пряхова не знаешь? Не знаешь, где он? — и Савелов с кулаками полез на воеводу.
Тот обмер. Ему показалось, что царский офицер узнал про взятку с Пряхова и его побеге. Страх охватил его, колени подогнулись, и он, протягивая руки к Савелову, завопил:
— Милостивец, не губи! Не докладывай! Все сделаю!
— Давай мне отряд солдат, я сам скит разорю и до Пряхова доберусь!
Воевода встрепенулся.
— А сделай милость, государь! Я и сам хотел до них добраться, да все думал: вот ужо! А ежели ты хочешь сам…
— Да, хочу! — резко сказал Савелов. — Как только стемнеет, чтобы было на дворе двадцать солдат. Я их сам поведу, — и, круто повернувшись, он ушел в свою горницу.
Боярин покрутил головой, почесал затылок и хлопнул в ладоши.
На знак прибежал холоп.
— Позови Антошку! — приказал воевода.
Хитрый и ловкий Антошка был его любимым стремянным.
Когда он явился, воевода сказал ему:
— Возьми коня, скачи в скит к Еремеичу. Скажи ему, что я — дескать — прислал, в эту ночь на них с поимкой пойдут. Так и скажи! Хоронитесь, дескать!
Антошка ушел, а воевода, ухмыляясь в бороду, пошел в приказную избу поговорить с дьяком, как бы умилостивить царского офицера.
Савелов едва дождался вечера и, чуть стало видимо темнеть, прошел к воеводе.
— Ну, что? Готово?
— Готово, милостивец! Как наказал, так и есть! — ответил воевода.
— Так я иду. Заготовь ямы — народа тебе приволоку! — усмехнулся Савелов и вышел на двор.
Там кучей стояли бородатые стрельцы со старыми бердышами и топорами.
Савелов оглядел их и сказал:
— Ну, войско! Я вам за начальника; стройтесь по двое и гусем! Идем!
Он вывел их и зашагал с ними через город, направляясь к кабаку, где ждал его Агафошка.
Заслышав мерный топот, последний тотчас выбежал ему навстречу и спросил:
— Все есть?
— У меня-то все; ты ли не набрехал? — сурово спросил Савелов.
— Я-то? — воскликнул Агафошка, — да вот пойдем! Только дозволь мне сулейку махонькую прихватить.
Савелов вынул деньги, говоря:
— Возьми большую, чтобы и служивым было что!
Солдаты тотчас оживились.
— Мы тебе их, боярин, поймаем! Всех, во!.. — радостно заговорили они.
— Ладно! Там увидим! Ну, в путь! — и Савелов пошел, а за ним гуськом потянулись и солдаты.
Агафошка нагнал их и пошел рядом с Савеловым.
— Тут недалеко, — сказал он, — верст четырнадцать будет — и они! Мы их разом! Во!..
Савелов поправил на голове треух, подтянул пояс и зашагал быстрее. Мысль, что через три-четыре часа он увидит Катю и вырвет ее отца от злой беды, словно окрыляла его.
Агафошка шел за ним вприпрыжку и приговаривал:
— Ты бы потише! Неравно глаз выколем!
Скоро действительно пришлось умерить шаги. Ночь опустила непроницаемый, темный покров на землю, и к тому же отряд Савелова вошел в густой лес. Агафошка вел солдат тропинкой, и они то и дело спотыкались о корявые корни, переплетшиеся змеями на дороге.
— Ништо! — говорил Агафошка, когда слышались ругательства, — к рассвету на месте будем. Кабы месяц светил, было бы чудесно, а то вишь…
Рано утром в скит прискакал присланный от воеводы, и все всполошились, уже не сомневаясь в надвигающейся грозе.
Пряхов снарядил две телеги, перенес туда больную жену и собрался в дорогу на волжские скиты.
— Ты за меня пока что будешь, как хозяин, — сказал он Грудкину, — а там Яков вернется, да и я как ни на есть…
— Ты только весточку дай, где ты, а уж я тогда обо всем оповещу, — ответил Грудкин.
А девушки плакали, не смея никому поведать свои печали.
— Хоть бы что-либо про Яшу услыхать! — промолвила Софья.
— Ах, я знаю, что этот офицер — он! Тот самый! — повторяла Катя. — Кабы грамоте знали!
Софья оживилась.
— Постой! Мы Матреше накажем словами передать!
— А где Матреша?
— Она Федора караулит: слышь, тот бежать хочет!
— И Бог с ней! — отмахнулась Катя.
В это время Пряхов вышел от Еремеича, пряча за пазуху бумагу и отирая слезы, и крикнул девушкам:
— Ну, живо в возок! Едем!
Кругом поднялось нытье. Пряхов усадил своих, приказал ехать, и возок с телегами быстро покатился со двора.
Еремеич стоял на крыльце и исступленно кричал:
— Днесь спасение: огнем очистимся, к Господу вознесемся! Живей, детки, торопитесь, родимые!
Ослепленные фанатики суетливо бегали от кладовок к дому, таская вещи, рухлядь и вязки хвороста и набивая всем этим просторную избу, в которой решились сгореть.
В то же время в общей суете из скита задним крылечком вышла закутанная в плащ богородица, неся в руке тяжелый сундучок, и крадучись направилась на зады, за огород. Почти за ней следом шмыгнул и Федор.
— Лошадей с телегой я в лесу приготовил, — сказал он ей, — иди в конец, к рябинам, там и балясину выломал.
Богородица кивнула и побежала. Федор огляделся и, обежав огород, пошел в том же направлении.
Вдруг до его слуха донесся пронзительный крик. Он рванулся и стрелой помчался к месту, откуда несся крик. Так и есть! У широкой щели в заборе стояла богородица и старалась освободиться из рук белицы, которая вцепилась в нее и орала, как безумная:
— Не пущу! Ратуйте! Эй-эй-эй!..
Федор подскочил вовремя: у богородицы ослабели силы, и она была белее платка.
Белица впилась ей в горло и с искаженным лицом душила ее.
— Ратуйте, правое… — начала она снова, но не окончила, так как Федор схватил ее сзади и широкой ладонью зажал ей рот.
— Нишкни! — прошептал он с угрозой и оторвал ее от девушки. — Беги! Кони там! — сказал он богородице.
Белица обернулась и узнала Федора. Ее лицо исказилось. Она с яростью укусила парня за палец, а когда он отнял с криком свою руку, она вырвалась и побежала по огороду.
— Матреша, вернись! — грозно крикнул Федор.
— Нет, — закричала она, — не пущу вас! Ратуйте! Ра…
Федор нагнал ее и сильным ударом сшиб с ног.
Она упала и продолжала кричать.
— Да замолчишь ли, гадина! — сказал он и ударил ее сапогом в висок. Она сразу замолкла. — То-то! — пробормотал он и, бросив безжизненное тело Матреши, побежал к щели, чтобы соединиться с любимой женщиной.
Матреша лежала между гряд, и никому не приходило в голову поискать ее: все суетились, каждый был занят своим делом.
Пряхов уехал. Грудкин поспешил в город.
Свечерело. Еремей заперся со всеми в избе, обмазал везде, где было можно, дегтем и выслал сторожей на дорогу.
В огромной горнице было тесно и душно. Еремеич старался вселить в душу своей паствы бодрость и без умолку говорил ей о страстотерпцах Аввакуме, Морозовой и Никите.
— И мы к ним сопричислимся! Сгорим в огне во славу Господа Иисуса и не дадимся антихристовым сынам в руки!
Долго длилась его беседа, пока его измученные ученики не стали вопить и причитать в страхе смерти.
— Пойте! — сердито закричал Еремеич и затянул гнусавым голосом: — «Матерь Божия Иисуса, уготовь чертоги светлые для детей Твоих…»
Песню подхватили, и ее напев широкой волной вынесся и разлился по лесу.
— Что это? — с недоумением спросил Савелов.
— Это они и есть! — засмеялся Агафошка. — Должно быть, предупредили их! — заволновался он. — Поспешай, господин!
В кустах что-то зашумело, послышался топот ног.
— Бежим! — крикнул Савелов и побежал вперед, обнажив шашку.
В темноте ночи сверкнуло красное пятно. Оно становилось все шире и шире, и через каких-нибудь пять минут лес осветился зловещим заревом.
— Жгут себя! И его жгут! — не своим голосом закричал Савелов и побежал еще быстрее.
Солдаты еда поспевали за ним.
Агафошка перегнал всех и кричал:
— Государево слово! Пряхов мой!
Они подбежали к запертым тяжелым воротам, за которыми огромным костром пылала изба, и из нее неслись крики, перебивавшие стройный напев.
