Северный богатырь. Живой мертвец (Романы) - Зарин Андрей Ефимович (книга бесплатный формат txt) 📗
— Ладно, — сказал он, — так и сделаю! Сколько солдат?
— Да ежели полсорока…
— Двадцать? Будет двадцать! Жди меня завтра вечером в кабаке. Я с солдатами приду!
— Там, господин, ты за вино не заплатил.
— За вино? Заплати ты! На!
Савелов дал Агафошке деньги и тихо побрел к дому воеводы, радуясь счастливому случаю, вдруг пришедшему ему на помощь.
А оборванец вприпрыжку бежал назад к кабаку и бормотал:
«Молодец, Агафошка! Теперь и за Пряхова получишь, и за скит, и воеводе взгреют спину! Не потакай ворам! Поди, выпей, Агафошка, за чужие денежки!.. Гуляй, душа!»
XXVIII
Переполох
Девушки с криком вбежали в избу, в то время как Василий Агафонович тихо спустился по лесенке из своей горницы.
— Что такое, что за шум? — тревожно спросил он.
Катя бросилась к нему и, еще дрожа от страха, крепко обняла его.
Страх охватил и Пряхова.
— Что такое стряслось? — повторил он.
Ольга оправилась первая и заговорила:
— Гуляли мы в лесу, а к нам человек пристал… и человек этот — Агафошка Лохматый, что тебя оговорил.
— Ну? — уже с новой тревогой повторил Пряхов, крепче обнимая дочь.
— Мы бежали, а он за нами. Мы Ефрема выслали…
Пряхов тяжело перевел дух и, стараясь казаться спокойным, ответил:
— Пустой страх, девоньки? Что нам этот прощелыга сделает, ежели воевода мироволит? А вам сказ, — прибавил он наставительно, — одним по лесу не бегать — злой человек всегда обидеть может. А если уж сильно погулять захотелось, брали бы хоть пса с собой. Так-то. Ну, идите в светелку, я после зайду!
Он нежно погладил успокоившуюся дочь, поцеловал ее, дружески кивнул Ольге и пошел из избы, изменив своему обыкновению — посидеть у больной, недвижной жены.
Войдя во двор, он подождал возвращения Ефрема и подозвал его к себе.
— Кто был?
— Тот, анафема! Да убег, проклятый, а то бы я его! Буян из его портов клок вырвал, а взять не мог. Тот, окаянный, его хворостиной, да и убег.
— Ну, ну! Теперь вот что: следить надоть — и днем, а особливо ночью. Мало ли он какую пакость готовит.
— Известно! Мне бы его только поймать.
— Так ты да Сережа, да Павел черед держите. Вся беда из-за меня, так добрых людей напрасно тревожить не след, а уж вы сами Полкана и Буяна берите, да и ходите вокруг скита! Вот что!
Пряхов успокоился и вернулся в избу к больной жене. И правда? Что может сделать Агафошка, если его воевода прикрыл? Одно только: теперь православного старовера, как еретика, гонят. Не донес бы, что скит открыл! Да, но ведь воевода и про скит знает, от него кормится.
Но спокойствие Пряхова было непродолжительно. На другой день вечером приехал Грудкин и сразу прошел к хозяину, прикрыл дверь и сказал:
— Дурные вести!
— Али корабли потопили? — спросил Пряхов, зная, как Грудкин радеет об их торговле, но Грудкин только отмахнулся:
— Не! Слушай и реши, а я не знаю, как делать!
— Говори, Христа ради! — рассердился Пряхов. — Что это ты словно медведь в овсе топчешься?
— Слушай!
Грудкин сел на лавку и начал вполголоса свой рассказ:
— Приехали от царева войска два офицера к воеводе, и один тебя ищет. Воевода мне сказал. Слышь, боится он, что донос был о его послаблении. А офицер-то тебя ищет… у меня трижды был, да я схоронился. Говорит, что Якова знает, от него будто. Может, и так, а кто его знает? Вот и реши, как быть: сказаться или нет? Может, его поспрошать?
— Ни-ни-ни! — резко остановил его Пряхов. — Бог с ним! Может, он и с добром пришел, да табачник; придет, узнает… Как у царя не заслужить?.. И сейчас «слово государево»! Нет, Бог с ним! Поищет да и бросит.
— А как найдут? Да и скит? — тихо сказал Грудкин.
Пряхов опустил голову.
— Надо с Еремеичем поговорить, как-никак, дело общее. Скит погубить — что улей разорить. Там заводи снова после! А эти куда? По застенкам? Ах, дела, дела! — скорбно воскликнул Пряхов. — Пойдем! Покалякаем! — медленно поднимаясь, сказал он и направился к двери.
Грудкин пошел за ним.
Они перешли двор и вошли в главную избу.
— Во имя Отца и Сына! — сказал Пряхов, стукнув в дверь.
— Аминь! — звонко ответила женщина; когда же Пряхов с Грудкиным вошли к богородице, она воскликнула: — А ну, милости просим! Что скажешь, Василий? Да что это твои девицы-красавицы меня словно чураются? Совсем не видно их!
Пряхов принял от нее благословение и ответил:
— Не до того, матушка! Пришли совет держать, как быть? — и Пряхов рассказал и про поиски Агафошки, и про приезжего офицера.
Богородица задумалась, потом взглянула на Пряхова ясным взглядом и сказала ему:
— По мне так: беги ты, не беги — твое дело, а что скит наш непременно откроют эти антихристовы воители, это — ясное дело. Тоже надо готовиться к этому, да только бы людей не мутить. А ты — как знаешь. По-моему, тебе бежать лучше. Уезжай на Волгу, там филимоновцы тебя укроют.
— Поспрошаю еще Еремеича, — растерянно сказал Пряхов.
— Иди, иди, Господь с тобою! — благословила его богородица.
Старый Еремеич радостно воздел руки, когда услышал тревожные вести Пряхова, и воскликнул:
— Сподобился! Ныне буду в гонимых и страстотерпцах со всеми своими чадами! Слава Тебе, Господи, показавшему нам свет! Слава Тебе! Это Господь вел тебя к нам, чтобы через твой след испытать силу веры нашей! — вдохновенно сказал он Пряхову. — Богородица благословила тебя в путь и я тоже. Гляди, чадо! Свое духовное дело ты сделал, впереди тебе еще жизнь на миру, там тебе потрудиться надо, а потом где-либо укрыться и постоять за нашу правую веру. Ну, иди, чадо мое! Обрадовал ты меня ныне! — и он, горячо поцеловав Пряхова бескровными губами, благословил его.
— Чудило, прости Господи! — пробормотал Грудкин, выходя следом за Пряховым, — теперь и себя, и народ сожжет. Нет, хозяин, уезжать надо, да поскорее.
Пряхов кивнул ему и, тяжело вздохнув, сказал:
— Сжег бы и я себя, если бы не жена да не дочь! Нешто это — жизнь? Что заяц травленый!.. Беги да беги…
Грудкин промолчал.
Тем временем девушка, именуемая богородицей, миловалась со своим Федором и шептала ему:
— Федя! Слышь, на скит скоро облава будет. Старик-то гореть захотел, ну, а нам еще рано! — и она тихо засмеялась.
— Люба моя! — задыхаясь воскликнул Федор, вспыхнув, как зарево, — уйдем за самую Астрахань, прочь ото всех и там-то мы заживем!
Неизвестно, как распространились слухи, но только наутро везде шепотом рассказывали об опасности, грозящей скиту, а в светелке, где были девушки, шел горячий разговор между Катей и Софьей.
— Он, мой сокол, приехал! Чует мое сердце, — воскликнула Катя, едва услышав весть про поиски офицера.
— Ах, повидать бы его! — поддержала ее Софья, — он про Яшу, поди, все знает!
— Непременно. Только как увидишь-то?
И девушки замолкли, уныло свесив головки.
К ним пришли белицы. Матрена была сама не своя, бледная, с горящими глазами.
Ольга трепеща прошептала:
— Девоньки милые, сестрички родные! Слышь, старик всех решил в избе сжечь. Приказ уже отдал, и все ходы заперты и сторожа стоят.
— Как? — задрожала Софья. — А мы?
— Что вы? Вы, слышь, уедете. Мы-то, мы, горемычные! — и белицы все отчаянно заломили руки.
Матреша, сжимая кулаки, в свою очередь произнесла:
— Федька-то, слышь, с нашей богородицей в бега хотят, я подглядела. Да нет, не выпущу я их! Не мой, так и ее не будет!
— Убьют тебя!
— Пусть!
Словно встревоженный муравейник, закопошилось все население скита, забыв про сон и молитвы. На дворе снаряжали телегу Пряхову. По кельям и углам люди тревожно шептались. Многие, вдохновенные словами своего старца, готовились к мученической смерти, другие — менее изуверные — плакали и стонали; некоторые готовились к тайному побегу. И все суетилось и волновалось в предвидении неминуемой гибели.
XXIX
Страшная ночь
Темной ночью вернулся Савелов в дом воеводы и едва дождался утра, когда воевода после пирования, кряхтя, икая и крестясь, поднялся с пуховой постели. Савелов встретился с ним в трапезной и без всяких обиняков прямо сказал ему:
