Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Перед её глазами, в её испачканных пальцах ― небольшая, грязно-зелёная, холодная коробочка непонятной формы с красными и синими тоненькими проводками сзади. Она почему-то тряслась; ах, да это Танина рука так дрожит…

Медленно-медленно, аккуратно-аккуратно Таня положила эту коробочку с проводками на пол, потом быстро стянула с плеч пиджак и так же быстро завернула устройство в него. Встала, отряхнула брюки, для порядка потянула за слив, подошла к зеркалу, осторожно переложила свёрнутый пиджак через руку так, чтобы придерживать взрывчатку пальцами.

Не заметно. Ничего не заметно. Всё в порядке.

Она вышла, поблагодарила солдат, коротко и с улыбкой кивнула Рут и Машке и быстрым шагом направилась в своё крыло. Нужно попасть в гримерку. Нужно спрятать пульсирующие в руке проводки.

― Мадемуазель Шатьен! ― вдруг окликнули её на французском; Таня испуганно обернулась и увидела того самого офицера. Он неумолимо приближался к ней со всё той же улыбкой на жирном лице. Таня впилась в свой пиджак и растянула губы в улыбке.

― Я звал вас, но вы почему-то не обращали внимания, ― точно так же с улыбкой проговорил он и хотел было ещё что-то сказать, но вдруг опустил глаза вниз. ― О, у вас развязаны шнурки. Нужно же быть осторожной. Позвольте, я подержу, ― предложил он и протянул руку вперёд. Только тут Таня поняла, что он хочет забрать её пиджак. Невольно впилась в него ещё сильнее, улыбнулась, чувствуя, как леденеет всё внутри.

― Благодарю вас, не стоит, мне до гримерной два шага.

― Здесь хорошо начистили полы, вы рискуете поскользнуться.

Руку он не убирал.

Таня прекрасно понимала, что будет, если она прямо сейчас не отдаст ему свой пиджак.

И что будет, если отдаст.

Внезапно чья-то сильная, ловкая рука перехватила взрывное устройство из её пальцев, и Таня, испуганно посмотрев влево, увидела Антона Калужного. Он галантно и осторожно забрал у неё пиджак, улыбнулся толстому офицеру и дружелюбно сказал что-то про то, что уже почти четыре и что ей пора готовиться.

Едва за ними закрылась дверь гримерки, Антон положил пиджак на стол, осторожно развернул его и выдохнул с облегчением:

― Оно, ― кивнул. ― Идите все сюда. Машина Флэтчера ― Фольксваген Пассат, чёрная, стоит совсем рядом с главным выходом. В пять выйдет он, примерно в это время должны уходить и вы. С юго-восточной стороны нет выходов, но она не охраняется, и из окон гостевых туалетов вылезти ― нечего делать. Сначала смотрим по сторонам, потом вылезаем, сразу зарылись в снег и по кустам поползли к скатам. Видели их? Хорошо. По скатам вниз, но смотрите, осторожно, если пройти дальше, там будет пруд. Потом снова кусты и дальше уже лес. Нужно попасть в лес, понимаете? Ориентир там ― большая ёлка, вы сразу увидите, там кроме неё ёлок нет. Кто-то остаётся, боюсь, что придётся Соловьёвой. Вступаешь с ним в разговор, каким-то образом попадаешь в его машину, забываешь там вот эту сумку, ― он быстро достал из чемодана маленький кожаный клатч. ― И уходишь. Вы меня поняли? Всё поняли?

Они закивали. Антон, так и не отдышавшись, вдруг закрыл глаза, сморщил лоб, приобнял сразу троих.

Всё получится. Всё получится.

Почему-то всё остальное пролетает для Тани за один миг.

А пела она так, как никогда в жизни не пела.

Концертный рояль, скрипка, полный людей зал, где-то сбоку, за кулисами, лица Машки и Рут, Антона уже нет, он уходит, и слава Богу, что он уходит, и ей хлопают, хлопают, она улыбается ― и не кланяется...

На пустующее место в первом ряду человек с фотографии, Флэтчер, опускается, когда она почти закончила. Таня старательно выводит последние ноты, кланяется и, поднимая голову, вдруг крупно видит его жёсткое, плоское лицо, пока он говорит что-то своему соседу. Так, как видела когда-то бомбу.

Он тоже хлопает.

После неё выступает, кажется, кто-то ещё, но Таня уже не смотрит и не слушает; в темноте кулис никого нет, только Рут стоит рядом с ней, одобряюще сжимая за предплечье. Вскоре появляется Машка; она накидывает на Танины плечи пальто и суёт ей в руку кожаный клатч, который Таня тут же обхватывает обеими руками.

― Сколько времени? ― тихо спрашивает она, не отрывая взгляда от довольного, спокойного лица в первом ряду.

― Семнадцать ноль две, ― напугано отвечает Машка.

― Поставила таймер?

― Да, Рут посчитала даже в столбик, сработает в семнадцать пятнадцать ровно, ― так же испуганно шепчет она.

Таня кивает. Значит, в семнадцать пятнадцать.

― Дай часы, ― просит она Машку. Та слушается, снимает с руки выданные капитаном кожаные часики. Таня отрывается от лица Флэтчера и смотрит на Машку и Рут.

― Почему он сидит? Давно пора ехать, ― хмурится Машка, нервно одёргивая край своего красного пуловера.

― Идите, ― шепчет Таня. ― Идите.

― Мы не…

― Вы же знаете, что надо уйти, ― качает головой она, сжимая клатч. ― Вы же знаете, что, если мы поедем все вместе, ничего не получится. Идите, девочки, я положу этот несчастный клатч ему в машину и приду к вам.

Они молчат. Рут смотрит в пол, Машка кусает губы.

Рут вздыхает.

― Ты права, ― говорит она. ― Ты права. С Богом, Таня.

И обнимает её.

Машка виснет на Тане, как в последний раз.

Когда Таня оборачивается от них, то вдруг видит пустое кресло, срывается с места, так же сильно сжимая клатч в руках, и почти бегом направляется в сторону выхода.

Там её никто не задерживает и вещи, слава Богу, не проверяет, так что успевает она выскочить на ледяной воздух почти в тот же самый момент, как чёрный Фольксваген трогается с места. Одну десятую секунды Таня стоит, как вкопанная, смотрит на лес неподалёку, на белое-белое небо и белую-белую землю, призывая все силы вселенной себе на помощь, собирая вместе всё, что в ней есть, а потом улыбается, делает несколько шагов и протягивает вперёд руку, другой по-прежнему сжимая клатч.

И машина тормозит.

Рядом нет Рут, и поэтому Таня общается с не знающим французского водителем сама большей частью жестами и улыбками. Слово «отель» на всех языках, кажется, звучит одинаково, да и женская улыбка имеет только один смысл; может быть, поэтому спустя минуту из машины раздаётся голос, от которого Таня вздрагивает.

Кажется, ей предлагают сесть.

Кажется, водитель распахивает перед ней заднюю дверь.

Таня смотрит на Флэтчера, Таня смотрит на него, стоя на снегу, Таня силится и не может улыбнуться, не может вымолвить ни слова. Таня видит сухое, слабо улыбающееся ей лицо, и оно сливается для неё с чёрными буквами на серой бомбе. Хоть убей, она почему-то совсем не запоминает его как человека. Его высокая, плотная фигура, ухоженные волосы и плоское лицо просто олицетворяют для неё всё, что она ненавидит.

Таня садится, машина трогается, минутная стрелка бежит вперёд, показывая девять, десять, одиннадцать, Таня лопочет что-то то на французском, то на английском, Таня называет несуществующий адрес, Таня слышит скрипучий голос Флэтчера и осторожно, положив ногу на ногу, чтобы не так видно было, трясущимися пальцами опускает клатч на пол машины и задвигает его ногой под сиденье.

Семнадцать двенадцать, Таня в последний раз смотрит на молчаливого Флэтчера и не может понять, как один человек может причинить столько зла; Таня внезапно ахает и умоляет остановиться. Таня забывает в гримёрке документы, извиняется тысячи раз, улыбается примерно столько же, быстро выходит из машины, осматривается вокруг: далеко уехать не успели, вон те самые скаты, под ними ― снег, а дальше уже лес.

Она бросает взгляд на часы, видит тринадцать и быстрыми шагами идёт обратно, стараясь сохранять спокойствие, ― бежит почти. Ей надо дойти до места, где заканчивается лёд и начинается земля, ей надо успеть. Кажется, из ворот дома офицеров показывается ещё одна машина, и если сейчас фольксваген взорвётся, и её увидят на дороге…

Семнадцать четырнадцать, Таня, наплевав на всё и видя только отъезжающую и выезжающую машины, быстро сгибается пополам, садится на землю и просто катится вниз. Скат оказывается слишком крутым, на такое она не рассчитывает, и не получается даже хоть немного остановиться, задержаться. Таня катится по снегу, сильно ударяясь об него, пытается зацепиться руками, но вокруг только калейдоскоп из снега, неба и деревьев.