Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Он замолчал, тяжело дыша. Сверился с часами. Вдруг полез в карман и достал оттуда четыре малюсеньких целлофановых пакетика на застёжке, в каких часто хранят бисер. Внутри лежали какие-то совсем крошечные серенькие кусочки.

― Мне сказали, одна таблетка убьёт лошадь, ― отведя взгляд, медленно проговорил он. ― Берите. На сорокакилограммовых девиц хватить должно. В случае чего… Просто поверьте мне на слово, ― мрачно добавил он. ― Умереть лучше. Спрячьте в лифчики себе или куда там ещё…

Скользкая поверхность целлофана холодила теперь Тане грудь у сердца.

Неожиданно чуткое Танино ухо уловило едва слышное тарахтенье; и действительно, на той стороне, в лесу между деревьями замелькал чёрный бок большой машины.

Таня в ужасе обернулась к Антону: опоздали? Теперь незамеченными пробраться на платформу не выйдет?.. А что за французская делегация, выбегающая из леса? Но Антон, сжав зубы, сделал знак не шевелиться и напряжённо следил за то и дело мелькающей вдалеке машиной. Внезапно раздался свисток, застучали колёса, на путях показался поезд; когда он почти поравнялся с ними, Антон резко выпрямился, схватил Таню за руку и скомандовал: «Бежим».

Состав был длинный, товарный, и это спасло их. Отгороженные несчётными вагонами от приближающейся машины, они сломя голову бежали к насыпи. Поезд чуть сбавил ход, проходя мимо станции, и Антон тащил, тащил вверх по земляному склону девочек и чемоданы, перекидывал их через низкий заборчик у края платформы. Когда последний вагон пронёсся мимо, они стояли рядом, все четверо, ослепительно улыбаясь, пытаясь отдышаться и унять стучащие сердца.

― Ну, с Богом, ― шепнул Антон, последний раз оглядев их перед тем, как чёрный внедорожник затормозил почти у платформы.

С Богом…

У Антона и Машки были хотя бы ручки чемоданов, чтобы сжимать их; у Тани не было ничего, и поэтому она, чуть заведя руку за спину, кромсала крошечный заусенец на большом пальце, пока вышедший из машины человек приближался к ним.

Мужчина был в штатском, довольно молод и высок; может, из-за отсутствия американской формы Тане было не так страшно. Штатский мерил платформу широкими шагами, и она принялась уже лихорадочно думать, что должна сказать ему, но Антон вышел вперёд, разведя пустые руки в кожаных перчатках в знак того, что он у него нет плохих намерений.

Он заговорил первым, заговорил на английском, и Таня невольно вздрогнула; чужой язык в его устах звучат ужасно непривычно. В английском Таня никогда не была сильна, но мужчины, видимо, здоровались, а потом, после непродолжительного диалога, Антон сдал свой эм девять и предоставил фальшивые документы. Штатский, внимательно посмотрев паспорта, задержался на пропусках, отчего Таня напряглась, но наконец сдержанно кивнул и посмотрел прямо на Таню.

― Welcome to the new America, miss Shaten, ― сказал он, сухо улыбнувшись.

― Благодарю вас, ― негромко выдала Таня по-французски, испугавшись даже звука своего голоса. Рутакова тут же ровным, чеканным тоном продублировала её ответ на английском.

Штатский снова улыбнулся, ещё суше, и пригласил их в автомобиль.

Сходя с платформы по другую сторону, Таня в последний раз с тоской оглянулась на синевший сзади неё лес.

Ехали они совсем не долго; уже через полчаса показался город. Избитый, обескровленный боями, он всё ещё оставался русским: по-русски были написаны названия улиц и магазинов, по-русски, опасливо оглядываясь на проезжающую машину, говорили редкие местные жители.

И Таня русская.

Всё будет хорошо.

Свои роли им удавалось разыгрывать пока что вполне удачно; Антон, как и полагалось ему, сидел впереди и молчал, бесстрастно смотря в одну точку, Таня с неподдельным любопытством оглядывалась по сторонам, Машка улыбалась и даже задала Тане несколько вопросов о том, не замёрзла ли мадемуазель Шатьен; но руки её сжимали обивку сидения до побеления пальцев.

И шофёр, и штатский молчали и не обращали на них ни малейшего внимания, так что Таня начала надеяться, что никому до них дела не будет.

Поначалу её надежды оправдывались. Их подвезли к тому самому серому дому, изображённому на фотографиях капитана, выгрузили чемоданы и предложили выйти.

Вот тогда-то стало по-настоящему страшно. Форма, видимая ею лишь в прицел винтовки, ненавистная, режущая глаз форма цвета хаки была повсюду. Люди, говорящие на заставляющем вздрагивать языке, были повсюду.

У них в руках было оружие. У неё не было ничего.

Таня привыкла видеть их головы в прицел СВД, Таня привыкла отстреливать их, как собак.

Таня не привыкла им улыбаться ― наверное, поэтому улыбка и выходила у неё такой дрожащей.

Потому что лишь нечеловеческим усилием воли она заставляет себя улыбаться, а не кричать от ужаса, когда видит перед собой заполненный чужими солдатами холл.

Громкое, лающее «стоп» прозвучало так резко, что она едва не вскрикнула. Сердце колотилось бешено, руки почему-то тряслись, глаза смотрели и не видели, в голове была каша.

Ну же. Ну же.

Ты же умеешь это.

Заткнись.

Заткнись.

Заткнись.

Не сейчас.

Слабачка.

Закрой рот и вдохни.

Не смей истерить.

И старая, на удивление толковая мантра сработала и в этот раз; Таня почти спокойно подняла глаза на рыжеватого громилу в офицерской форме. Антон совершенно спокойно задал какой-то вопрос. Таня отчётливо услышала слово «проблемы». Американец нахмурился, сказал что-то; Рут прелестно улыбнулась (кто бы знал, что она так умеет) и быстро перевела на французский:

― Чемоданы на досмотр, сами проходим, руки в стороны, в руках только пропуск.

Вокруг них водили какой-то отвратительно пищащей штуковиной, вещи перерывали до дна. В конце концов рыжий кивнул, и один из солдат, сержант, забрал их, повёл куда-то наверх. Таня внимательно смотрела вокруг, запоминая, как идти и где выход ― на всякий случай.

На лестнице они столкнулись с маленьким, одного роста с Таней, сухоньким человеком в костюме, с лысиной и чрезвычайно въедливым, неприятным выражением лица. Он внимательно оглядел их, задал несколько коротких вопросов сержанту негромким, противным голосом и сошёл вниз. Чуть погодя Антон что-то шепнул Рут, и та тихонько передала Тане и Маше.

― Начальник охраны Флэтчера.

Им отвели самую настоящую гримерную. По крайней мере, плохо настроенное пианино и стол с зеркалом говорили об этом. У дверей остался стоять сержант.

Плотно прикрыв створку двери, Таня выдохнула, негромко, осторожно, дрожаще. Машка, тут же усевшаяся на стул, смотрела вокруг ошалелыми глазами. Рут от напряжения кусала губы. Только Антон выглядел вполне спокойным: пальцами он показал «окей», ободряюще взглянул на них, сказал что-то на ухо Рут, а потом, мимоходом коснувшись Таниного плеча, вышел. Рут, приобняв Машку и Таню, едва слышно шепнула им по-русски, отчего сразу стало легче:

― Он ― искать машину Флэтчера и заводить знакомства. Говорит, всё хорошо, и чтобы мы изображали деятельность. И чтобы искали способ забрать взрывчатку.

Судя по солнцу, было не больше одиннадцати, а торжественная часть, как сказали им на входе, начнётся не раньше четырёх. Ну что же.

Деятельность…

Таня рвано кивнула, ткнула в бок совсем испуганную Машку и уселась за фортепиано.

― Франсуаз, ты готовь мне платье. Давайте распеваться, будет большое выступление, ― нарочито оживлённо и громко протараторила она, чувствуя, правда, в голосе лёгкую дрожь, и взяла до мажор, звучащий просто ужасно. Хотела было запеть привычную «р-р-р», но вовремя вспомнила, что картавит, и принялась распевать «губную трель», изредка поглядывая на сосредоточенных Машку и Рут.

Время тянулось бесконечно медленно, и никому, кажется, до них не было дела, но продолжалось это часов до двух. После на улице всё чаще стал слышаться шум подъезжающих машин. Таня из окна не высовывалась, наигрывая по пятому разу всевозможные гаммы, но, судя по живой и весёлой речи, съезжались приглашённые. Таня барабанила по клавишам что было сил, чтобы не слышать пугающего её языка. Машка старательно, очевидно, для того, чтобы просто занять руки, разглаживала складки вынутого из чёрного чемодана платья. Когда Танины пальцы совсем уставали и она откидывалась на спинку стула, Рут рисовала ей брови и румянила бледные щёки.