Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗

— Что же они с тобой сделали?..

Сама не зная почему, Таня вскочила с бревна, едва не упав. Ощутила острый, болезненный укол где-то внутри.

— Ничего! — всхлипнула вдруг она, чувствуя, как всё, всё, что ей надо было спрятать, рвётся наружу. — Никто со мной ничего не делал!

— Таня… — Антон быстро встал, взял её за локоть, заглянул в глаза виновато, но твёрдо.

И она знала, что делает неправильно. Прекрасно знала, что, может, рушит всё, что у них осталось, но уже не могла остановиться. Слёзы рвались наружу, рвалась невыплаканная досада, съедающая душу невыраженная горечь по убитому состраданию.

— Я всё это сама выбрала, и я знала, на что иду, и пошла! Я сама виновата! Да отпусти ты меня, сама пойду! — крикнула, выдернула здоровый локоть из его пальцев, увидела выходящую из медпункта Валеру и быстро пошла к ней, путаясь в подоле испорченного обуглившегося платья.

Кажется, он сказал что-то ей вслед. Она не расслышала.

Тане казалось, что её раскололи на кучу осколков.

Таня сидела на том самом вчерашнем столе, свесив ноги вниз. За маленьким окошком занимался вечер. День выдался ясным, и майское нежаркое солнце уже садилось за верхушки деревьев, золотя всё вокруг. Таня щурилась, косилась на свои волосы: от солнца они стали совсем рыжими.

— Да ты бы хоть слово проронила, — вздохнула Аля, выбрасывая грязные бинты.

Только сегодня Таня наконец-то поняла, что такое раны — настоящие раны. Левый бок при малейшем усилии страшно колол и чесался. Обожжённая и пробитая правая рука горела, пульсировала.

Перевязка оказалась сущей пыткой. Несмотря на то, что вчера на бинт Аля щедро навалила какой-то мази, отдираться он не желал. Снова пришлось размачивать, дёргать. Было так больно, что на глазах у Тани выступали слёзы. Правда, она сразу же их глотала. Обещала себе не кричать и на всякий случай покрепче сжимала зубы.

— Всё? — осторожно спросила она, покосившись на страшный поднос со стерильными скальпелями и ещё какими-то предметами, названия которых Таня не знала. Очень острыми и устрашающими предметами.

— Всё. А это не для тебя, не бойся, — улыбнулась Аля. — Завтра приходи пораньше, не так прилипнет всё.

Таня кивнула головой. На глаза тут же упала ненавистная прядь волос. Волосам, кстати, очень даже повезло. Аля сказала, что могло быть гораздо хуже, а так обгорели-то они совсем немного. Нижние вообще остались целыми и невредимыми. Чуть-чуть подгорела чёлка, вот и падали теперь на лоб несколько коротеньких, чуть подровненных прядей.

Аля помогла ей заколоть их, обняла, сунула в руки, не слушая слабых протестов, какой-то свёрток (не иначе, с едой, вот радости-то Машке будет), отпустила.

Шла Таня обратно медленно: ведь только во время этих коротких дорог туда-сюда и могла она хоть немного собраться с мыслями, услышать шелест листьев и собственный внутренний голос.

Багряно-красное ещё яркое солнце садилось за лес, светило прямо ей в глаза. Должно быть, от этого и наворачивались на них глупые слёзы.

Утром она проснулась с дурацким непонятным настроением. Снилась ей снова бомба, снова со злостью прокляла Таня подонка Флетчера, чьё имя носила на своём боку эта смертоносная штука. Потом Тане вспомнились все вчерашние события. Потом вдруг захотелось плакать, всё внутри оборвалось, стоило ей вспомнить вчерашний разговор с Антоном.

Он, конечно, сам хорош, но какая же она дура!

Потом Таня решила, что не может больше так; нужно же нормально поговорить хоть раз, в конце концов, даже если для этого придётся просить прощения. А она очень даже виновата. Потом она собралась с духом, покрутилась перед зеркалом, обречённо оглядывая обгоревшие волосы, собралась уже выйти… Вызвал к себе Ставицкий. Расспрашивал и её, и Валеру, и Алю, и Соню в течение часа. Похвалил за скоординированные (как же!) самоотверженные действия. Отругал за то, что посреди ночи ошивались в медпункте. Потом, когда Таня уже окончательно собралась к Антону, из-под земли вырос Колдун. Поболтал о том о сём, а потом, будто обухом по голове, заявил, что Калужного в землянке нет, он у начальника разведки, обговаривает детали задания, на которое уходит завтра рано утром!

Тут уж Таня не выдержала. Чертыхнулась сначала, насупилась. А потом вдруг так испугалась, сердце в пятки упало. Завтра. Утром. Завтра утром! Это значит — не когда-нибудь. Это значит — у неё один день-то всего.

А Колдун посмотрел на неё так внимательно-пронзительно, языком прищёлкнул да ушёл.

А потом были тысячи ежедневных забот и проблем: девчонок присоединили к пятой роте, они помогали восстанавливать окопы, протягивали провода, устанавливали противотанковые ежи, разгружали машины с боеприпасами… Таня, пусть хоть четырежды раненая, работала вместе со всеми в меру своих сил.

Как-то так и вышло, что на четвёртый мотострелковый полк опускался вечер, а снайперу Соловьёвой было так плохо, что хоть на стенку лезь.

— Лиса! — окликнули её, и из землянки разведчиков вдруг появился Арамис. Подошёл вплотную, улыбнулся во все тридцать два. — Разведчики тебя на чай зазывают. Говорят, что-то очень важное рассказать хотят, а без тебя начать не могут.

— Без меня? — нахмурилась Таня. Друзей среди разведчиков у неё особо не было, разве что знакомые.

— Ага. Упёрлись, говорят, иди, ищи её. Это Сенченков и Харламов, они с час назад-то всего вернулись из разведки.

— Что, без меня совсем никак нельзя? — вздохнула Таня. Идти на огонёк к разведчикам почему-то сейчас не хотелось. Рука снова начала пульсировать.

— Никак. Послушай, Таня, — Арамис вздохнул вдруг порывисто, посмотрел ей прямо в глаза. — Я и не знаю, как тебе спасибо сказать. Ну, за Алю. Она мне всё рассказала. Ты… Ну, я тебе теперь всем обязан. Если что нужно будет — ты скажи только. Она ведь всё, что у меня есть. Если бы её убили, я бы… Не знаю. Спасибо, Таня. Век не забуду.

К разведчикам Таня, повздыхав, всё же пошла, правда, «на пять минуточек». В ладной землянке было тепло и людно, весело трещали дрова. Сидели в основном разведчики, но пару знакомых лиц Таня всё-таки выловила: у стенки примостился Черных, в глубине — Гузенко и Щегол. К своему удивлению, Таня увидела и Рут. Она сидела, как обычно выпрямив спину, но огонь отражался и в её глазах, смягчая их выражение.

— Вот и наша героиня! — воскликнул кто-то сзади, и Таня, сама не зная чему, смутилась, почувствовала, как глупо кровь приливает к щекам.

— Как же, знаем уже, — улыбнулся Гузенко. — Только о тебе и говорят в дивизии теперь. А было бы неплохо историю-то из первых уст послушать.

— А вот мы со Славой сейчас вам её и расскажем, — хитро улыбнулся невысокий коротковолосый брюнет, сверкнув добрыми большими глазами. Посмотрел на Таню, пробрался к ней, подал руку.

— Сержант Харламов Костя. Это Слава Сенченков. Очень приятно первому пожать руку такой легенде.

— Я не думаю… — заговорила Таня с намерением прекратить в конце концов всё это.

Конечно, похвала — это замечательно и всё такое. Но похвала за хладнокровное, жестокое убийство, пусть и необходимое… У Тани мороз почему-то полз по коже.

— Сейчас подумаете. Ну, все готовы слушать? Усадите-ка почётную гостью к огоньку поближе.

Таню удобно усадили, замерли, и тогда Харламов, наконец, заговорил.

— Ну, значит, были мы с Сенченковым в разведке. Вышли ещё позавчера, далеко в тыл ходили… Задание было сложное, ответственное. Всё, что могли, сделали, а на обратном пути выбор был: прямо домой идти или к американским передовым свернуть, посмотреть, что да как, понюхать, послушать. Решили — была не была, сходим, пощупаем. Под утро там были. Лежим в лесочке, совсем у них под носом, у окопов, а им и невдомёк. Слышим: по траншее караул идёт. Затаились. А эти увальни идут да болтают. Славка-то по-ихнему ни бум-бум, а у меня в институте твёрдая пятёрка была, даже на курсы ходил. Идут, языками балякают, а я лежу, слушаю. Ну, ветер, шум и всё такое, а кое-что понял. Прибежал, говорят, ночью солдат какой-то, бледный с лица, ни жив ни мёртв, бормочет всё, будто сумасшедший.