Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea" (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Да что врать, чувствовала она себя паршиво. На душе кошки скреблись. Но просто встать и пойти к нему после того, что он ей наговорил… Зачем? Ну, не нужна она ему, и ладно! И зачем ей идти — не нужна же. Или?.. В общем, к ночи Таня совсем запуталась. А тут, как назло, девчонки всё никак не возвращались, и сидела она наедине с Валерой и своими путаными мыслями.

В половину двенадцатого неожиданно пришёл Колдун. Таня сразу же, ещё по его шагам, поняла, что прапорщик не в духе, и заранее вжалась в стенку.

Колдун несколько раз прошёлся по землянке туда и обратно. Заложил руки за спину. Зачем-то взял со стола обгрызенный Машкин карандаш, повертел его в пальцах.

— Ланская, выйди-ка на минуту, — сказал он наконец.

Валера круглыми глазами посмотрела на Таню, одними губами прошептала: «Я близко буду». Ушла. Колдун продолжил своё увлекательнейшее путешествие по землянке. Таня продолжила сидеть, обняв колени, и осторожно следить глазами за мелькающей фигурой.

— Дура! — вдруг зло рыкнул он. От неожиданности Таня подскочила.

— Кто? — спросила ошарашенно.

— Ты, кто ещё?! Дура! Ду-ра! — по слогам повторил он, сурово сдвинув брови. — Честное слово, надо же такой быть!..

— Ну, знаете… — возмущённо прервала его Таня.

— Знаю! Всё я знаю! Я что, ты думаешь, слепой? Дура! А он — дурак! Два сапога — пара! Две оглобли… Эта…

— Упряжка, — негромко подсказала она, наблюдая за странными яростными движениями явно очень нервничающего Колдуна.

— Два столба — виселица, вот вы кто!

— Да кто?

— Ты и твой Калужный! — он едва не задохнулся, остановился, хотел было плюнуть на пол, но лихорадочно зашарил по карманам, достал сигарету. — Это нужно же столько мозгов иметь, чтобы бегать друг от друга, — добавил спокойней. Несколько раз попытался зажечь отсыревшие спички. Ничего не получилось. Всё-таки плюнул, скомкал сигарету в пальцах, бросил на пол. Снова встал и заходил туда-сюда.

Здравствуйте, приехали. Таня даже не знала, что сказать и подумать.

— Ты дура, и он не лучше. Ты сидишь, сопли распустила, он, прихожу, сидит, и туда же. Ты что думаешь, Лиса, а? — он вдруг подошёл к ней вплотную, заговорил лихорадочно быстро: — Ты думаешь, есть ещё время, да? Ну конечно. Ты молодая. Тебе даже перед лицом смерти так кажется. Думаешь, время ещё есть, вот пока пообижаюсь, принципы свои всем покажу, а потом посмотрим. Так? Есть у вас спички здесь или нет, чёрт вас подери?!

Таня осторожно потянулась, вытащила из вещмешка спички. Боясь даже вдохнуть громко, не то чтобы заикнуться о том, что здесь курить не положено, подала их Колдуну. Тот несколько раз чиркнул спичкой по коробку, выругался, сделал наконец затяжку, выпустил кольцо дыма. Заговорил спокойней, но как-то грустнее.

— Это всегда так, Лиса, — пробормотал он, немного помолчав. — Вечно кажется, что время ещё есть. А потом оно кончается. И вот только тогда ты начинаешь понимать, какой ты идиот. Какой ты дурак, что не пошёл, — медленно говорил он, — не сказал. Просто не обнял. И когда ты это понимаешь, Лиса, — тогда уже поздно. Ничего уже не сделаешь.

На секунду Тане показалось, что глаза Колдуна подёрнулись лёгкой дымкой слёз.

У Антона — чёрные, ледяные.

У Антона — такие, что хочется смотреть и смотреть.

— Глупо не разговаривать с человеком, который на самом деле тебе дорог. Неважно, что случилось. Потому что в любой, в любой момент его может не стать. Представляешь? Навсегда. И ничего уже не вернёшь.

От Антона Калужного пахнет скошенной травой, свежим сеном и цветущими вишнями.

— Мы делаем столько страшных вещей, Лиса. Мы взрываем, вместо того чтобы строить. Мы убиваем, вместо того чтобы любить. Свои, чужие, друзья, враги… — он повёл плечом, болезненно хмурясь. — Я сказал тебе тогда, что ты неправа, Лиса, потому что так нужно было для тебя. Но ты была права — если по-честному. Мы люди — все. И мы делаем столько зла друг другу. Только любовь, любовь способна это исправить! Если бы у меня был ещё один шанс, Лиса, — почти неслышно прошептал Колдун. — Если бы только шанс… Если бы можно было вернуться туда, назад. Я ничего бы не исправлял. Заново пережил бы все беды, которые выпали мне на голову. Всё бы пережил. Но ей… Я бы ей сказал. Всё, что чувствовал тогда и чувствую сейчас. Всё бы сказал. Я не могу ничего исправить, Лиса, — он ласково посмотрел на неё. Несколько раз тяжело моргнул. — Но ты можешь. Иди. Исправь. Убей свои принципы. Возьми его за руку и люби, пока у тебя есть время.

Она встала. Сделала несколько шагов к двери, с трудом различая предметы вокруг, будто во сне. Перед глазами стояло только лицо Антона, такое, какое видела она ещё тогда, в Санкт-Петербурге, открытое, испуганное.

Я не хочу, чтобы ты умирала!

— Лиса, — тихонько окликнул её Колдун. Таня обернулась. Он сидел на краю лежанки, весь какой-то маленький, скомканный, сломанный, будто старая, никому не нужная заводная игрушка. Улыбался чему-то. Смотрел по-отечески нежно.

— Ты… ты молодец, Лиса. Правда. Ты молодец, — негромко повторил он и зачем-то добавил: — Я не приду сегодня ночевать.

Таня кивнула, ничего не поняв. Всмотрелась в усталые светло-серые глаза: им сейчас, кажется, была целая тысяча лет, такая глухая тоска и отчаянное, болезненное, обречённое всепонимание светились в них.

— Она вас услышала, Иван Палыч. Ваша Роза. Услышала и простила. А Гонсалеса я вам за неё убью.

— Иди, Таня, — неслышно прошептал он.

Несколько сот метров Таня шла медленно. Смотрела наверх — на звёзды. Думала — о чём?.. Не знала сама. Знала только, что идёт куда-то туда, куда нужно, и делает всё правильно. А всё остальное — что скажет, как посмотрит, для чего идёт — вдруг перестало её волновать.

Звёзды такие красивые. Как же глупо. Как глупо не верить в Бога и думать, что на этом всё и заканчивается. Ну, разве может так всё закончиться? Разве может так, в крови, в земле и в боли, завершить своё существование человеческая душа? Просто пропасть?

Они все где-то там, думала она, подставляя лицо свету. И Рита, и Надя, и Настя. Роза. Смотрят вниз. И тысячи, миллионы, квадриллионы других. Когда-нибудь там будет и она. Разве есть в этом что-то страшное? Разве нужно бояться смерти?

Таня вдруг замерла, как вкопанная. Испугалась. Почему-то ужасно испугалась, что опоздает туда, куда идёт, поэтому вдруг рванулась с места, побежала, задыхаясь. Несколько раз упала, ободрала и без того настрадавшуюся правую ладонь. Боялась она теперь только одного — опоздать.

В землянку Таня ворвалась, едва не упав. Ничего увидеть не успела, споткнулась, со всей силы подалась вперёд, упёрлась локтями.

И взлетела.

Почувствовала под ладонями живое тепло, ощутила всей кожей, как вздымается родная грудь. Распахнула глаза, вздохнула почему-то со всхлипом, крепко уцепилась пальцами за ткань тельняшки, подтянулась вверх.

Глаза в глаза. Голубые — в льдисто-чёрные.

И всё сразу понятно — обоим.

Недоумевающий взмах чёрных густых ресниц, дрожание русых.

А потом — руки к коже, к щекам, к колючей щетине, от которой пахнет мылом и свалянной травой, сенокосом, спасительное тепло под пальцами, и пусть, что она пачкает кожу Антона кровью из распоротой ладони. И глаза, глаза, глаза… До тех пор, пока по щекам не скатываются слёзы.

Он ни о чём не спрашивает. Она ни о чём не говорит.

Разве это нужно?..

— Пришла?.. — не шёпот даже, дрожание воздуха. Обкусанные, чуть ободранные внизу губы.

— Пришла… — как эхо.

И у Тани вдруг исчезли все силы, так, разом. Потому что она поняла, что решила всё, что пришла, что выбрала.

Правильно выбрала.

Выбрала Антона ещё там, в темноте его кабинета, сжимая ладони на измученной груди и с придыханием глядя за танцем снежинок в свете фонаря. Выбрала сейчас, зная, чувствуя, что он убивал и может снова убить, что он несчастен и сломан, что полон страшных тайн, — и всё равно выбрала, прижавшись всем телом, выбрала его против тысяч других.