Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗
Коннор мотнул головой и потянулся за флягой с чаем. Отпил и протянул флягу отцу, а потом вздохнул:
— Об этом должны помнить обе стороны, но сейчас все так перепуталось, что об этом никто не помнит. И это тоже правильно, Шэй. Но так или иначе, договор был составлен, хоть и несправедливый, но подписанный обеими сторонами. Ты же это хотел узнать?
Мистер Кенуэй слегка повел подбородком, отпил из фляги… Шэй почувствовал, как нагревшийся металл ткнулся ему в ладонь — Хэйтем честно поделился чаем.
— Мне жаль, что так вышло с твоим бывшим другом, — мистер Кенуэй произнес это искренне. — Но иначе не могло быть.
— Да, иначе быть не могло, — как эхо, повторил Коннор. — Я — образованный землевладелец Массачусетса, болтаю на французском и зачем-то умею отличать шабли от шардоне. А ему приходится воевать за каждый акр и за каждую курицу. Но знаешь, отец, все могло быть хуже. Ты же знаешь, почему белые согласились на переговоры? Все из-за Жильбера. Это он отправился в Долину Могавков, он убеждал наши племена сплотиться. Если бы не он, все те, кто воевали на стороне британцев, не посмели бы обратиться в форт Стенвикс к онейда, а я не мог прийти к ним, потому что они бы не поверили мне. Кто я? Предатель, ренегат. Изгой, Шэй. Теперь я понял твои слова о Братстве. Как это тяжело — пытаться спасти тех, кто готов тебя убить. Прости, что раньше не понимал.
Шэй едва не захлебнулся воздухом. На какой-то миг прошлое накрыло с головой. Мистер Кормак уже много лет не вспоминал об этом — Братство в лице Коннора было не просто терпимым к нему. Братство… Один из подручных Коннора сегодня принятым у ассасинов жестом показал, что не опасен — и Шэй понял этот жест слету, и даже не заметил того. Но когда-то было иначе.
Шэй вряд ли осознавал, что делает, когда развернул лежащую на столе руку и протянул ее открытой ладонью сыну. И тот крепко вцепился в ладонь, как в детстве.
— Все в порядке, Коннор, — каким-то чужим голосом выдохнул мистер Кормак. — Все в порядке. Не забывай, я тамплиер.
— А я — индеец, — Коннор взглянул в глаза, и даже в темноте было видно, как болезненно кривится его лицо. — Это же ничего не меняет.
Хэйтем не мешал, хотя Шэй знал, что тот всегда остро воспринимал то, что Шэй куда ближе Коннору, чем родной отец. И только тогда, когда Коннор забрал у Шэя флягу, Хэйтем позволил себе заговорить:
— Мистер Лафайет не только в этом отличился, не так ли?
Коннор наконец перестал сокрушаться о жизни и вскинул голову:
— Ты о чем? — произнес он с нарастающей подозрительностью. — Если ты о том, что он проводил много времени с Анэдэхи перед родами, то это чушь! Не верь сплетням, они с Адриенной многое сделали для моей жены. И он вовсе не делал ей непристойных предложений!
— Я про это слышал, — хмыкнул Хэйтем. — Но не поверил ни на гран. Кто же делает непристойные предложения в присутствии законной жены? Но я знаю, откуда пошел этот слух. Пока ты носился за той девочкой-рабыней и оставил свою жену и детей в доме, который снял Лафайет, мисс Адриенна один раз отлучилась на два дня — отправилась к приятельнице еще с военных времен. Иного времени она найти не могла, потому что приятельница приехала ненадолго и почти сразу собиралась уезжать вместе с мужем, а мистер Лафайет, давший тебе слово заботиться об Анэдэхи, не мог отправиться с женой.
— И что? — раздраженно переспросил Коннор. — Как раз об этом я прекрасно знаю. Анэдэхи оступилась в саду на кротовой норе и подвернула ногу. Она не видела из-за живота, куда ступает. У нее только и хватило сил, чтобы аккуратно опуститься на землю и позвать на помощь. Нога сразу стала опухать…
— И мистер Лафайет донес ее на руках, — усмехнулся Хэйтем. — И задрал на ней платье до приезда врача, чтобы приложить холодное. А вместе с доктором прибыла миссис Бланш, сестра милосердия и старая ведьма. Уж она-то не могла не оценить оголенной до колена ноги в руках мистера Лафайета. А мне об этом рассказала возмущенная Энни, когда вернулась из аптеки. Ей пришлось ждать больше получаса, пока миссис Бланш со страстью пересказывала все это аптекарше: и что детей не постеснялся; и что воспользовался тем, что имеет дело с дикаркой, хоть и прилично одетой; и что все они, французы, такие.
— А я-то все думал, откуда этот бред, — буркнул Коннор. — Когда я вернулся, был в растерянности, потому что Жильбер сразу бросился объясняться и оправдываться, Адриенна меня убеждала, что ничего быть не могло, Анэдэхи плакала… Конечно, ей до этого не доводилось в Нью-Йорке сталкиваться со слухами на Манхэттене… Правда, она тогда почти все время плакала. Наверное, это у женщин перед родами так, потому что в Дэвенпорте мне говорили, что она и перед рождением Патрика и Дженнифер плакала. Но тогда доктор Лайл счел, что это она от страха.
— Кстати, как Аннабель? — наконец вклинился Шэй.
— Хорошо, — довольно отозвался Коннор, несколько отойдя от печальных разговоров про индейцев. — Вот она похожа на меня! Все так говорят. Уже начала ходить, постоянно во что-то врезается. Ужасно похожа на пьяного боцмана.
— Так на тебя или на пьяного боцмана? — поддел Хэйтем. И улыбался.
— Мы только что выяснили, что отец — я, а не пьяный боцман, — набычился Коннор.
— Я всего лишь имел в виду, что разница не слишком велика, — фыркнул мистер Кенуэй. — Хотя, конечно, ты капитан, я помню.
Коннор немного посопел, а потом вдруг неожиданно выдал:
— Мистер Кенуэй, ваши слова удивительно похожи на гнусные инсинуации, которые ставят под сомнение верность моей супруги. Так, по крайней мере, я должен был бы сказать, если бы меня воспитывал только ты, без Шэя.
— Можешь вызвать меня на дуэль, — одобрительно отозвался Хэйтем. — С удовольствием покажу ассасину настоящее мастерство.
— Отец, — Коннор рассмеялся. — Я не могу рисковать собой, у меня Анэдэхи и трое детей. И тебе не следовало бы… Потому что Шэй расстроится.
— Нет, я не понимаю, — мистер Кормак картинно воздел руку. — Кто здесь ирландец, я или вы? Назревает драка, а меня не пригласили?
— Ты ирландец или как? — пошутил Хэйтем. — Не надо ждать, пока тебе драку на дом принесут, надо самому организовывать.
— Аннабель забавная, — Коннор переключился на серьезный лад. — Анэдэхи назвала ее Йонихьо, Радуга. Она замечательная девочка, и я ее очень люблю. Наверное, когда родились Патрик и Дженнифер, я чего-то не понимал. Как будто не сразу понял, что это мои дети. Нет, то есть я заботился о них, учил их, играл с ними, но как будто что-то ускользало от меня. А теперь я понял, что они все — моя кровь. Твоя кровь, отец. Наше будущее, Шэй.
Возникла легкая пауза, и Коннор продолжил:
— Но вообще-то мы говорили про Жильбера,— он чуть помолчал. — И я, конечно, знаю, что, кроме выступлений перед индейцами, он внес смуту в Конгресс, когда выступил там с речью, призывающей к освобождению рабов. Это… Об этом многие думают, но мало кто говорит. И некому подать хороший пример. Вашингтон ни за что не отпустит рабов. Я бы мог заставить его… Но как раз это будет нечестно. Вашингтон проявил себя скверным главнокомандующим — и я лишил его тех возможностей, что открывались перед ним, когда война была выиграна. И выиграна далеко не им. Но дальше… Дальше он вправе поступать так, как считает нужным. А я вправе решить, что за этим последует, потому что я — мастер Братства. Но действовать угрозами глупо. Вашингтон понимает, за что его отстранили тогда, когда он был на гребне волны. Как только он перестанет это осознавать, его руки будут развязаны, и мне не останется ничего иного, кроме как его убить. А это неправильно. По крайней мере, пока Вашингтон выполняет условия нашего договора. И даже его переписка и «бальный сезон» не дают мне права что-то делать. Потому что это я недальновидно составил договор, а не кто-то другой.
— Хорошо, что ты это понимаешь, — сдержанно заметил Хэйтем. — Я читал циркулярное письмо Вашингтона, и там нет ни слова об освобождении рабов. Только о том, что Статьи Конфедерации «связали штаты подобно песчаным веревкам» — с образным мышлением у него все в порядке. И в своем сравнении он прав, толку от этих Статей… Я еще шесть лет назад говорил, что Америке нужна Конституция.
