Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗

Хэйтем вынырнул из размышлений и явно не заметил того, что Шэй подтолкнул ему тарелку.

— Мне это не нравится, Коннор, — вдруг произнес он. — Ты прикрылся индейцами, как щитом, и Франклин очень серьезно это воспринял. Я понимаю, ты не мог раскрыть истинных причин своего беспокойства. Но теперь внимание Франклина будет акцентировано на индейцах, а дело далеко не в них. Точнее, не только в них. Это лишь малая часть.

— Ничего другого в голову не пришло, — признался Коннор. — К тому же, это правда. В этом — все то, что мне не нравится в Вашингтоне. Человека очень видно в том, как он относится к тому, кто слабее него. Наши племена состоят из таких же людей, которые хотят мира и свободы, но индейцы долгое время следовали своим собственным путем, и не их вина в том, что им пришлось вооружаться против «огненных палок». О чем я?.. А, так вот. Если человек спасает кошку, то его нельзя сразу считать хорошим, потому что неизвестно, кого он хотел спасти: кошку от гибели или себя от косых взглядов. Нельзя считать человека плохим, если он проходит мимо гибнущей кошки, ведь неизвестно, куда он спешит или умеет ли спасать кошек. Но если человек мучает кошку, то это ничем нельзя оправдать. Я, наверное, непонятно говорю, да?

— Да нет, как раз все понятно, — уронил Шэй. — Но твой отец прав. Франклин воспринял твои слова об индейцах очень серьезно и, если он утрясет вопрос об этом с Вашингтоном, он может решить, что все остальное в порядке. А оно не в порядке. Потому что, продолжая твой ряд, можно даже убить кошку — например, если она больна или взбесилась. Но послать кого-то ее зарубить и считать, что твои руки чисты, потому что на них в прямом смысле нет крови — это другое.

Коннор оглядел свой горшок с едой, но ни ложек, ни вилок не было, а потому он сложил руку лодочкой и зачерпнул едва теплую кашу прямо так. Поморщился, конечно, но ничего на этот счет не сказал, а ответил Шэю:

— Теперь у меня будет возможность переписываться с Франклином. И я, надеюсь, смогу направить его мысль в нужную сторону, если вдруг окажется, что Вашингтон… Я даже не знаю, что. Зачем-то ведь он пригласил Франклина к себе? Интересно, будет ли поливать меня грязью, и что на этот счет подумает Франклин.

— Я бы посоветовал тебе добиться с Франклином встречи после того, как он побывает в Маунт-Вернон, — трезво заметил Хэйтем. — В письме можно что-то скрыть, а при личной встрече это сделать гораздо сложнее.

Тут Шэй заметил, что любовник озадачен. Есть, как сын, используя ладонь как ложку, он не мог, а как иначе можно есть кашу в отсутствии приборов, явно не догадывался. Шэй ему помог — подхватил свою тарелку и, держа ее на уровне рта, скрытым клинком сгреб немного на край. Может, это выглядело и не слишком прилично, но зато руки не пачкались.

От Шэя не укрылось, как передернул плечами мистер Кенуэй, но голод был сильнее, и способ он воспринял. И, проглотив первую порцию, упреждающе объявил, внимательно оглядев в полутьме и сына, и любовника:

— Одно слово — и любой пожалеет об этом слове.

— Мы молчим, — заверил мистер Кормак, но голос подвел, дрогнул.

— Молчи, Шэй! — прошипел Коннор, но и это шипение прерывалось, как будто не хватало воздуха.

Мистер Кенуэй длинно выдохнул и распрямил плечи. Шэй постарался успокоиться и не ржать, но было очень трудно. И только усилием воли подумав про Франклина, Шэй нашел в себе силы ровно произнести:

— У нас есть более важные дела, Хэйтем.

Мистер Кенуэй тоже взял себя в руки и дальше ел уже вполне непринужденно, хотя то и дело окидывал собеседников подозрительным взглядом. Шэй постарался справиться с кашей и курицей побыстрее. Курица была вкусной, каша — нет, но в любом случае, наесться такой порцией было нельзя. Шэй вылизал тарелку и вызывающе глянул на любовника. Тот на взгляд не среагировал — слишком сильно страдал.

Наконец с мучительным ужином было покончено, и Коннор вдруг брякнул:

— Надо будет утром вернуть горшок и тарелки.

— Чего? — Шэй поглядел на него с возмущением. — За пять фунтов? Да за такую сумму можно пол-лавки гончара выкупить, а курицу на сдачу взять.

Хэйтем раздраженно отставил тарелку и оценил сказанное иначе:

— За пять фунтов мог бы и ложку попросить. Хотя бы одну на всех.

Шэй вздохнул. Не подумал, конечно…

— Ладно, — Хэйтем подвел итог и поерзал на скрипнувшей лавке. — Итак, у нас есть Франклин и индейцы. Что у нас с индейцами на данный момент? Когда ты, Коннор, уезжал из Нью-Йорка в прошлом году, в этом плане намечались какие-то подвижки, и результатом, насколько мне известно, стал договор с Союзом Шести. Договор я читал, но подробности мне не известны.

Коннор мрачно вздохнул:

— По договору и так все видно. У наших племен отняли множество земель, которые принадлежали индейцам всегда. Конгресс распродал земельные наделы, но после этого договора — ничего не потерял. Наоборот, выиграл! Если все пойдет такими темпами, то уже через несколько десятков лет нашим племенам милостиво дозволят жить где-нибудь за забором, куда белые время от времени будут бросать кости со своего стола. Прости, отец, но этот договор… отвратителен.

— По нему онейда и тускарора лишились немногого, — заметил Хэйтем, как будто не заметив вспышки сына.

— Да, — Коннор кивнул. — Потому что поддержали верную сторону в войне. И это, по-своему, справедливо… Знаешь, еще лет пять назад я бы обвинял. Потому что племена вряд ли понимали, на что идут и кому верить. Но сейчас я так уже не скажу. Потому что либо индейцы — дикари, и тогда с ними можно поступать так, как поступал Вашингтон. Либо они вполне в курсе дел — и тогда договор справедлив. Но истина, как сказал Франклин, лежит посередине, и это… грустно.

— А Брант? — заинтересовался Шэй. — Он участвовал в переговорах?

— Пытался, — Коннор хмыкнул. — Анэдэхи не могла поехать в форт Стенвикс, где собирались представители Союза Шести и американцев, поэтому она наказала братьям писать всё как можно подробнее. Про Бранта читать было смешно. Он пытался влезть в переговоры, но не вышло. На него представители Нью-Йорка реагировали, как лисица на мышь, и онейда и тускарора — как первые представители индейцев — потребовали, чтобы Бранта отстранили. Он спорил и даже бросил брату Анэдэхи вызов на дуэль.

— И что? — несколько встревожился Хэйтем. — Брант наверняка лучше владеет дуэльным мастерством, чем любой из индейцев.

— И ничего, — хмыкнул Коннор. — Ваккалийо не очень разбирается в вызовах на дуэль, поэтому просто врезал ему по морде. Завязалась драка, но их разняли. И Мать Рода призвала других Матерей Рода распорядиться судьбой спорщиков. Бранта отстранили, а Ваккалийо пригрозили гневом богов.

— Надо полагать, он не очень испугался? — фыркнул Шэй.

— Он больше боялся гнева Анэдэхи, — Коннор смешливо сощурился. — Но она, я видел, ему написала, что он молодец, хотя больше так делать не следует. Брант после этого обратился к мистеру Халдиманду, губернатору Квебека… У него с ним какие-то очень личные отношения. В общем, мистер Халдиманд выделил для ганьягэха земли в Канаде на Гранд-Ривер, и Брант уехал и увел за собой многих*. Возможно, это и к лучшему, потому что на земле Соединенных Штатов ганьягэха теперь будет трудно. Но то племя, где я… рос, осталось. Ганадогон передал мне письмо. Он… выразил признательность за то, что я и моя жена поддержали Союз Шести. Но знаешь, отец, если бы он дал мне пощечину, это было бы легче, чем то письмо. Анэдэхи очень мне помогла, потому что мне… Мне было больно получить такое сухое и официальное послание от человека, которому я когда-то поверял свои мысли и мечты.

— Которые не высказывал даже мне, — печально вздохнул Хэйтем.

— Все равно из них ничего не вышло, — Коннор неловко пожал плечами. — Это было глупо. Тогда я думал, что для того, чтобы договориться, достаточно честно поговорить. Я ошибался, все гораздо сложнее.

— А иногда самое главное — вспомнить, что для того, чтобы договориться, достаточно просто поговорить, — заметил Шэй. — Не все об этом помнят.