Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗

— Прошу вас, мистер Кенуэй.

Шэй вынырнул из воспоминаний исключительно потому, что удивился голосу де ла Серра. Чаще всего тот говорил вежливо и приветливо, иногда — льстиво, изредка — жестко и резко, но такого… заинтересованного восхищения от него Шэй не слышал ни разу.

Хэйтем кивнул, когда предложили присесть, благодарно согласился на свежие булочки, и тоже с интересом взглянул на собеседника:

— Признаться, я представлял вас несколько иным, мсье де ла Серр, — произнес он по-французски.

— И вы разочарованы, — рассмеялся Франсуа и ненавязчиво перешел на английский. — Не скрою, я тоже думал, что вы выглядите… немного иначе. Не так… по-американски. И я польщен честью, что вы добрались до ваших краев. Вы, человек, усилиями которого был возрожден Великий Орден в Париже.

— Не приписывайте мне заслуг мистера Кормака, — вежливо отказался Хэйтем. — Я не был даже наблюдателем.

— И тем не менее, вы — человек, опыт которого позволил мистеру Кормаку проявить себя смелее, чем он ожидал от себя, — де ла Серр поймал взгляд Шэя и вежливо склонил голову. — Мы можем говорить с вами на равных, великий магистр Кенуэй.

— Я не магистр, — голос Хэйтема стал чуть строже, но приветливости не утратил. — Хотя, конечно, от вас я могу не скрывать…

— Конечно, — Франсуа блеснул глазами. — Ни слова больше, мсье Кенуэй! Его высокопреосвященство Ришелье, например, усердно молился за короля и помогал страждущим.

Намек был более чем прозрачен. Про Ришелье даже Шэй был наслышан. Точнее, не про самого кардинала, а про то, что тот, выступая лицом духовным, держал в кулаке всю Францию. Такое сравнение Хэйтему наверняка понравится.

Мистер Кенуэй усмехнулся, но не ответил, и мсье де ла Серр переключился на Шэя:

— Простите, что не поприветствовал вас сердечнее, мой друг. Впрочем, мы с вами так давно знакомы, что некоторое пренебрежение условностями… Надеюсь, я не обидел вас?

— Скорее, встревожили, Франсуа, — Шэй улыбнулся с облегчением. — Как ваши дела? Где мадемуазель Элиза? Я что-то не видел ни ее самой, ни Рут…

Де ла Серр откинулся на спинку кресла, держа в одной руке чашечку с кофе, а в другой — блюдечко, и вздохнул:

— Элиза в пансионе.

Шэй непонимающе глянул на любовника, ощущая явный недостаток знаний насчет французской системы обучения, и неуверенно уточнил:

— Но ведь… лето?

Де ла Серр даже как-то сгорбился:

— Элиза учится в Сен-Сир, а там довольно строгие порядки. Три недели летом и Рождество — это единственное время, что она может здесь бывать, хотя я не сомневаюсь, что если бы Царапка… Так зовут кобылу моей дочери… Я не сомневаюсь, если бы Царапка стояла в стойле Сен-Сира, то мадемуазель Элиза сорвалась бы домой следующим же вечером. Один вечер я оставляю как дань ее совести. От пансиона до нашего версальского дворца всего около двадцати миль.

Шэй слышал усталость и горечь в словах Франсуа, но Хэйтем, видно, услышал в этом и что-то большее. Он ободряюще заметил:

— Дети не всегда становятся отрадой для отцовских сердец, но если проявить достаточно терпения… и опыта…

— Да-да, — Франсуа прикрыл веки. — Я знаю, что ваша ситуация… нелегка. Вы слишком поздно открыли мсье Коннору правду об Ордене, и он успел сделать неверные выводы. У меня, мсье Кенуэй, все совсем наоборот. Элиза узнала про Орден слишком рано, и это заставило ее… пренебрегать долгом, который все мы несем на плечах.

Шэй закрыл рот, и с его губ так и не сорвались утешающие слова, потому что Хэйтем — по всему было видно — выдерживает паузу. И мистер де ла Серр устало выдохнул:

— Элизе уже пятнадцать, она в желтом классе, а синий класс — последний. Она отправилась в школу, уже владея арифметикой, чтением и даже латынью, а сейчас ей бы следовало овладеть историей, катехизисом и географией. И, как и любой француженке хорошего рода, еще рисованием, пением, танцами, музыкой и рукоделием… Но она занимается только тем, что интересно ей! Какое рукоделие, какая география! Ей интересно только вдоволь помахать мечом и сбежать в лес! А поскольку теперь меча она лишена, только куда-нибудь сбежать! Надо полагать, навыки обращения с мечом она растеряла, а новых не приобрела, и это заставляет меня беспокоиться. Но это не самое главное.

Воцарилось молчание, и Шэй даже постарался жевать булочку с вишней потише.

— А что же вас тревожит больше всего? — тихо спросил мистер Кенуэй.

— То, что она до сих пор не исполнила обещания, данного мне больше двух лет назад, — великий магистр парижского Ордена распрямил плечи. — В нашем доме — с легкой руки Жюли — растет тот, в ком течет кровь ассасинского рода. Я… никогда не был особенно близок с Арно, но Элизе он друг, и я попросил ее наставить мальчика на путь истинный. Она обещала, но прошел год — и дело не двинулось с места. Я даже приезжал в Сен-Сир, чтобы напомнить ей об обещании, но… К сожалению, по правилам школы мы могли вести беседу только под надзором мадам Левен, директрисы. Элиза вела себя строптиво, говорила, что он из другой «семьи». И, конечно, имела в виду не фамилию! Я… понимаю. Она опасается, что разрушит ту дружбу, что между ними сложилась, ведь она во всем лучше его. Но чем больше времени проходит, тем больше становится пропасть. Элиза учится в пансионе, и пусть делает это через губу, но она выйдет оттуда образованной леди, а Арно… Он уже вошел в тот возраст, когда отцовское слово мало что значит. Я стараюсь не ущемлять его хотя бы в деньгах, но… Вы же понимаете, деньги — это вино, карты и женский пол. И даже теперь у меня не находится достаточно времени на то, чтобы образумить его и уверить, что если не путь дипломатии, то хотя бы хорошая сабля! Увы, даже с саблей Элиза управлялась лучше…

Шэй вздохнул. Эта несколько спутанная речь слишком тесно переплеталась с жизнью мистера Кормака. Первыми промелькнули мысли о том, что Шарль Дориан наверняка бы лучше воспитывал сына. По крайней мере, тот почти монашеский образ жизни, что вел немолодой ассасин, не позволил бы юному Арно путаться черти с кем, да еще и на деньги Ордена. Но эти мысли промелькнули отстраненно, потому что были вытеснены другими — о том, что мсье Франсуа оказался весьма посредственным воспитателем. Дочери он не сумел донести идею о том, что Орден — это не только исключительные возможности, но и нелегкие обязанности. А приемному сыну он, похоже, вообще ничего не сумел донести. Когда Коннор прислал то самое вызывающее письмо — о вступлении в Братство, Хэйтем тоже оправдывался тем, что у него не находилось достаточно времени на воспитание сына. Но, по крайней мере, Коннор в свои пятнадцать стал капитаном собственного корабля и одинаково хорошо управлялся и с саблей, и с томагавком, и с пистолетами.

Все эти мысли пронеслись за полминуты тишины, которая возникла в голубой гостиной, и мистер Кенуэй вдруг усмехнулся:

— Мне повезло чуть больше. Возможно, не во всем, но в чем-то — точно. Я был Коннору отцом, а мистер Кормак — крестным отцом. Другом. Старшего друга всегда слушают больше, чем родителей.

Неожиданно мистер де ла Серр задумался и пробормотал:

— У Элизы есть такой друг. Точнее… Мсье Уэзеролл, старый друг Жюли. Он появился в жизни моей жены раньше, чем я, и мне так и не удалось понять, был ли он когда-то для нее кем-то… большим. Скорее всего, нет, хотя как знать… Но так или иначе, он остался частым гостем в моем доме, и он нежно любит Элизу. Теперь, когда Жюли больше нет, я могу доверить ему любую тайну. Пожалуй, если Элиза не возьмется за ум, и мне не удастся ее вразумить, возможно, это удастся Уэзероллу. Спасибо, мистер Кенуэй. Я никак не ждал помощи в таком деликатном вопросе, но ваши слова заставили меня иначе посмотреть… на все. Но думается мне, вы не за этим пришли сюда?

Хэйтем подсунул под локоть Шэю еще одну булочку — почти незаметно — и тоже откинулся на спинку кресла:

— Я и сам не могу озвучить причину, по которой пришел к вам. Не потому что что-то скрываю. Скорее, это попытка лучше понять, что происходит и что делать дальше.