Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗
— И мидии, — мечтательно вздохнул Шэй. — Но здесь такого не подадут.
Кажется, его последние слова расслышал швейцар, который, узрев платежеспособную публику, немедленно склонился в элегантном поклоне:
— Добро пожаловать, господа! У нас вам подадут все самое лучшее. Изволите заглянуть?
Шэй машинально отметил, что тот говорит на хорошем английском. Должно быть, в его обязанности входило не только владеть «лондонским» языком, но и распознавать среди посетителей тех, для кого он родной. Даже неловко было при нем что-то говорить — Шэй заранее был уверен, что его английский из Нью-Йорка с ирландским акцентом, который проявлялся не всегда, но крайне метко, с треском проигрывает произношению чертова швейцара…
Хэйтем не стал даже отвечать, и перед ним немедленно распахнули тяжелые двери. Мелодично брякнул колокольчик на двери, а швейцар, не суетясь и не беспокоясь, предложил:
— Вы можете оставить шляпы прямо в зале, джентльмены. К каждому столу полагаются крючки и подставка для трости. Если желаете избавиться от плащей, к вашим услугам гардеробная.
— Благодарим, это лишнее, — отказался Хэйтем. — Нам нужен стол, где нам никто не помешает.
— Других у нас нет, сэр, — позволил себе улыбку швейцар. — Пойдемте, я провожу.
Шэй молчал. Удовольствие любовника, конечно, дорогого стоило, но сам Шэй чувствовал себя здесь как-то… неловко или нелепо, и невольно ловил себя на мысли, что лучше бы в какой кабак зашли. Да, там возможно, пришлось бы драться, французы тоже не прочь с азартом выяснить, кто сильней, но там бы можно было вытянуть ноги и есть хоть пальцами…
— Меню вам сейчас принесут, — швейцар проводил их до стола в углу зала и элегантным жестом указал на обещанные крючки, стыдливо прикрытые дорогой гардиной, которая имитировала окно на стене. — Могу я идти?
— Да, — Хэйтем снял треуголку, качнул головой и первым уселся за стол.
Шэю ничего не оставалось, как сесть напротив.
С самого начала было неудобно. Стол оказался накрыт льняной скатертью нежного кремового цвета. Проклятая тряпка свисала почти до пола, и Шэй опасался неудачно переставить ноги, наступить на нее и свалить на пол ко всем чертям. Наверняка стол под ней — такой же полированный и гладкий, как и панели на стенах. На стуле, впрочем тоже была надета льняная тряпка. И тоже, конечно, по пола.
Еще на столе стояли солонка и несколько хрустальных бутылочек с непонятно чем, а на предполагаемых местах размещения гостей расположились пышные салфетки, уложенные так хитро, что казались произведениями искусства.
На горизонте появился слуга в таком же, как у швейцара, безупречном костюме, только в переднике. Он безмолвно скользнул к столу и разместил перед каждым из гостей книгу в кожаном переплете. Шэй понимал, конечно, что это всего лишь меню, но больше смахивало на инкунабулы двухвековой давности — с тем отличием, что кожа была новенькой и скрипучей и вкусно пахла.
Шэй видел, как слуга вопросительно поглядел на Хэйтема, и тот отпустил — так же, одним взглядом.
Хэйтем раскрыл книгу и уставился туда с видом ценителя. Шэй тоже полез — хоть поглядеть. Выбор… Собственно, Шэй быстро понял, что выбрать что-то конкретное тут будет затруднительно. Хэйтем внимательно изучал предложенное, а Шэй со скуки начал считать позиции.
Двенадцать супов (из них два — с креветками), двадцать четыре холодных закуски, восемнадцать блюд из говядины, тридцать — из баранины, девятнадцать из телятины, больше тридцати — из птицы и дичи, двадцать восемь — из рыбы, пятнадцать жарких, четырнадцать паштетов, почти сорок горячих закусок, под пятьдесят десертов, из которых одиннадцать — сорта мороженого.
Отдельным списком шли иностранные блюда: английские бифштексы и прусская кислая капуста, гамбургская говядина, испанские окорока и итальянские макароны, копченые угри и икра из России, треска и сельдь из Голландии, а остального перечисленного в списке Шэй попросту не знал.
Перейдя к винной карте, он насчитал больше пятидесяти сортов вина — от бургундского до токайского, больше двадцати ликеров, пару десятков смешанных напитков и окончательно кончился на японском сакэ, что бы это ни было.
— Чего хочешь? — Хэйтем поднял глаза от каллиграфических строк.
— Поесть, — честно откликнулся Шэй.
— Понятно, — мистер Кенуэй спрятал улыбку в уголках губ. — Может быть, хочешь попробовать лягушачьих лапок? Их едят руками, тебе не придется мучиться с выбором приборов.
Шэй помотал головой:
— Я не настолько не в ладах с этикетом, чтобы есть лягушек.
— Тогда, думаю, ты не откажешься от обычного бифштекса, — хмыкнул Хэйтем. — С ним нетрудно управиться. А из закусок — креветки. Или устрицы?
— Устрицы, — мистер Кормак оживился. — И креветок тоже можно.
— Вина?
Шэй свел брови и все-таки спросил:
— А что такое сакэ?
Хэйтем нахмурился и не слишком уверенно качнул головой:
— Кажется, что-то вроде водки. И кажется, ее пьют теплой. Или горячей…
— Вина, — вздохнул Шэй. — На твой вкус. Только не кислого.
Слуга появился как нельзя вовремя. Тут вообще предугадывали все желания, которые только было можно предугадать. Шэй дождался, пока Хэйтем педантично сделает заказ, и машинально развернул и свернул обратно салфетку. Она была очень приятная на ощупь, и даже мелькнула мысль ее стащить, хотя зачем, Шэй не слишком хорошо представлял.
Хэйтем грациозно откинулся на спинку стула и вздохнул:
— Если захочешь, в следующий раз пообедаем в заведении попроще.
Но мистер Кормак благородно отказался:
— Нет, Хэйтем. У нас… В Нью-Йорке таких заведений в ближайшие сто лет не предвидится. Грех не воспользоваться случаем.
Мистер Кенуэй, кажется, оценил — по крайней мере, благодарно опустил ресницы и заметил:
— Я попросил прожарить для тебя мясо…
— А что, приличные люди сырым едят? — фыркнул Шэй, хотя и знал, что способов прожарки существует как минимум три, а те самые «приличные люди» вроде и двенадцать различают.
— …и подать крепленого вина, — невозмутимо закончил Хэйтем. — Хотя, несомненно, хороший бифштекс следовало бы запивать сухим.
— Спасибо, — язвить Шэй перестал.
Ради него мистер Кенуэй в этом пафосном ресторане наплевал на правила приличия. Немыслимо.
Вернулся слуга, принес высокое «двухэтажное» блюдо со льдом, где на нижнем ярусе в художественном порядке были разложены устричные раковины, а на верхнем — несколько разных соусов в перламутровых скорлупках. К блюду прилагались еще две вилки и два ножа. Следующим заходом он притащил тарелку с сырами, среди которых преобладали плесневелые, а в конце концов принес и ведерко со льдом, где покоилась бутылка шампанского, и крошечный поднос с фужерами. Бутылку слуга жестом фокусника открыл при гостях, разлил игристое вино по фужерам и, пожелав приятного аппетита, удалился.
Шэй не удержался, ляпнул:
— А почему шампанское? Ты же говорил про крепленое?
— Ну кто же запивает устриц крепленым? — вздохнул Хэйтем. — Я и себе выбрал те сыры, которые подойдут под «Блан де Нуар». Чтобы тебе не кисло было!
— Да направит меня Отец Понимания, — едва слышно простонал Шэй.
Шампанское даже нельзя было залпом выпить, чтобы полегче стало. Хэйтем приподнял бокал, дождался, пока Шэй догадается чокнуться, и, молча пригубив, с наслаждением принюхался к тарелке и насадил на деревянную резную шпажку что-то не слишком аппетитное.
Шэй решительно приступил к устрицам. Надо сказать, на Тортуге и на остальных карибских островах к устрицам кучи вилок и ножей не подавали, а дома Шэй вообще не заморачивался вилками. Он с подозрением оглядел ножи — оба напоминали кортики, только крошечные. Один с зазубринками, другой гладкий.
Раковины не были открыты до конца, и Шэй упрямо попытался вскрыть одну зазубренным ножичком. Не вышло, моллюск сдаваться не желал. Шэй попробовал гладким ножом — и тоже потерпел неудачу, да еще и едва не полоснул себя по ладони, когда клинок сорвался.
Хэйтем насмешливо наблюдал за этими потугами, разжевывал сыр и блаженно жмурился. Ему явно нравился и «хлеб», и «зрелища».
