Дело всей жизни (СИ) - "Веллет" (читаем книги TXT) 📗
— Это верно, — бесстрастно согласился Хэйтем. — Но, кажется, в последнее время Конгресс зарабатывал на продаже земель в Массачусетсе? До меня доходили подобные слухи. Я навел справки и выяснил, что почти все покупатели — из Нью-Йорка, в то время как через городской совет ни одного запроса не проходило.
Желтоватое лицо мистера Хэнсона немедленно покрылось пятнами нездорового румянца:
— Это так, однако у нас были более приоритетные цели. Обмен пленными почти разорил нас, поскольку потребовал средств на доставку и основные нужды бывших британских заложников. Мистер Вашингтон присылал запрос на возмещение затраченных средств… Счет был почти на полмиллиона, мистер Кенуэй! И это сейчас, когда монетизировать любые доходы не просто трудно, а почти невозможно!
Тут поднялся Гамильтон, разговор с которым Хэйтем указывал причиной своего появления в Конгрессе. Мистер Кенуэй и раньше общался с ним лично, но Шэй тогда на встречу идти отказался — и при этом прямо сказал, что заснет в первые четверть часа обсуждения. Не ошибся — Хэйтем вернулся спустя добрых шесть часов и вид имел настолько энергичный и бодрый, что мистер Кормак даже представлять не хотел, какие разговоры велись на встрече.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — ровно произнес мистер Гамильтон, но голос его едва ли не звенел от сдерживаемого напряжения. — Но я говорил, господа, что счет мистера Вашингтона — при всем моем уважении к главнокомандующему — может немного подождать.
— Господа! — воскликнул мистер Хэнсон — и тут Шэй вспомнил, что Рутледж называл его президентом Конгресса. — Давайте вернемся к конструктивному обсуждению. Счет мистера Вашингтона мы обсуждали вчера и сегодня с утра, и это ничуть не приблизило нас к решению проблемы.
Шэю показалось, что Хэйтем слегка усмехается, самым уголком губ, но это были видно только вблизи. Для остальных мистер Кенуэй, вероятно, казался невозмутимым.
— Мистер Гамильтон, — обратился он. — Не уделите ли нам с мистером Кормаком четверть часа вашего времени? Возможно, когда я сделаю некоторые выводы, у меня появятся и более конструктивные мысли.
— К вашим услугам, сэр, — успокаиваясь, выдохнул мистер Гамильтон. — Пройдемте, пожалуйста.
Он первым направился в угол зала, где было устроено что-то вроде «уголка отдыха». По крайней мере, тут стояли несколько кресел и стол, уставленный набитыми пепельницами. С краю стола поблескивала чья-то забытая фляга. Учитывая, что на столах заседателей повсюду стояли бутылки с водой, Шэй сделал вывод, что тот, кто забыл флягу, пил не воду.
От пепельниц немилосердно воняло. Хэйтем недовольно поморщился, а Шэй уселся и сразу полез за трубкой. В конце концов, залу заседаний уже ничто не повредит. И, кажется, в этот раз Хэйтем ничего против не имел — уж лучше запах крепкого табака, чем вонь от сигарных окурков.
Мистер Гамильтон долго устраивался в кресле, поддергивал полы сюртука, а потом извлек из внутреннего кармана что-то вроде сигарной коробки, но вытащил оттуда не сигару, а довольно тонкую сигариллу. Шэй прикурил и машинально предложил ему зажженную спичку, хотя, надо сказать, рисковал — после трубки половина спички сгорала сразу, так что шанс обжечь пальцы был очень велик.
Мистер Гамильтон слегка замялся, глянул на Хэйтема, но к огоньку склонился и, пыхнув сигариллой, отвел взгляд и откинулся в кресле. Шэй торопливо взмахнул рукой — и вовремя, от спички осталось около десятой доли дюйма.
— О чем вы желали поговорить, мистер Кенуэй?
Хэйтем приподнял бровь, но тон принял:
— В первую очередь я бы хотел выслушать ваше мнение по поводу солдатского бунта.
Мистер Гамильтон затянулся и покачал головой, выпуская дым в сторону.
— Я и сам военный офицер, сэр. И я всегда знал, чем живут солдаты, а потому мне их претензии более понятны, чем большинству заседателей. Надо сказать, что то, что сейчас происходит, не было для меня сюрпризом. Эти люди, сэр, из Ланкастера, Пенсильвания.
— Все? — удивленно перебил его мистер Кенуэй. — Несколько сотен человек?
— Нет, — мистер Гамильтон сбился, но попытался объяснить. — Часть — те, кто расквартированы в самой Филадельфии. Но, так скажем, наши, хоть и не были, разумеется, довольны ситуацией с выплатами, не бастовали. Я получил известие о том, что в Пенсильвании происходит неладное, еще две недели назад. Тогда же я поставил вопрос на обсуждение, но обсуждения не состоялось, потому что у Конгресса были более важные задачи. Спустя неделю в Конгресс пришло письмо от солдат Филадельфии с требованием выплат, но мое требование поднять этот вопрос было не просто проигнорировано, а… Мне дали понять, что если я продолжу педалировать эту тему, то меня могут обвинить в том, что я пытаюсь управлять Конгрессом с помощью толпы недовольных. Мне пришлось уступить, однако когда мне сообщили, что группа солдат из Ланкастера выступила в сторону Филадельфии, я понимал, что они идут сюда… не с благими целями. Я попросил защиты милиции у Высшего Совета Пенсильвании, но получил отказ. Я обратился к военному совету с просьбой перехватить недовольных — и получил только отписку, что сделать этого не удалось, — он все больше распалялся и говорил все громче. — А когда солдаты Пенсильвании вступили в заговор с солдатами Филадельфии, я открыто высказался на совете, что находиться в Стейтон Хаусе становится небезопасно — но и это предупреждение было проигнорировано!
— Мистер Гамильтон, — окликнул его мистер Адамс. — Простите, что вмешиваюсь, но вы же почти кричите. В свете последних событий мы готовы признать, что вы были правы… Но что делать-то теперь?
Мистер Гамильтон нервно затянулся и с шумом выпустил дым:
— Я отправил письмо мистеру Вашингтону. Сегодня утром, пока Стейтон Хаус еще не был блокирован. Написал не от имени Конгресса, а от себя лично. В конце концов, мы с главнокомандующим… если не друзья, то товарищи, и я надеюсь, что он не откажет мне в просьбе прибыть сюда.
Среди конгрессменов наступило молчание. Все переглядывались, но общее мнение рискнул высказать только мистер Адамс:
— А это… не слишком радикальная мера?
— К радикальным мерам бастующие могут прибегнуть в течение нескольких дней, — отрезал мистер Гамильтон. — У них теперь и выхода другого нет.
— Это, конечно, так… — тоже довольно громко произнес Хэйтем. — Однако хватит ли у мистера Вашингтона влияния? В конце концов, требования солдат вполне материальны, в то время как Вашингтон может их утешить только бесплатно.
— Может расплатиться с ними своим полумиллионным счетом, — едва слышно буркнул Гамильтон, а громче произнес совершенно другое: — К тому моменту, как прибудет мистер Вашингтон, нам, представителям Конгресса, нужно будет сформировать некое общее мнение, которое позволит хотя бы на время успокоить бунтующих.
Мистер Кенуэй оглядел присутствующих, которые подтягивались все ближе, с тем, как обсуждение мало-помалу становилось общим. И внятно и четко проговорил:
— Бунтующие озвучили мне свои требования. Они хотят долговых обязательств в долгосрочной перспективе и минимальных выплат — прямо сейчас.
Мистер Адамс открыл было рот, чтобы что-то сказать, однако мистер Хэнсон сориентировался быстрее:
— Но мы не можем выдавать долгосрочные долговые обязательства! Строго говоря, Конгресс — это временное правительство. После заключения мирного договора будет, наверное, какое-то иное правительство, ручаться за которое мы не можем! Мы не вправе давать подобные обещания!
Мистер Гамильтон свел брови и жестко проговорил:
— В новом правительстве, уважаемый председатель, будут те же самые люди. Или другие, если нынешних бунтовщики перестреляют ко всем чертям.
— Грубо, но метко, — охарактеризовал высказывание мистер Кенуэй. — И потом, мистер Хэнсон, у вас же хватало прав продавать земли, хотя, если вы позиционируете себя исключительно временным правительством, распределять земельные наделы…
— Все это есть в Статьях Конфедерации, — отрезал мистер Хэнсон. — Мы не собираем налогов и не имеем права управлять армией.
