Когда цветут липы (СИ) - "Эвенир" (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT, FB2) 📗
— Да, трудно. Для меня трудно. Послушай, разве этот абстрактный «кто-то» так уж важен тебе? Какая разница, что он о тебе думает? Если ты ему важен, он поймёт. В противном случае, если кто-то не может принять тебя таким, какой ты есть, значит, он не нужен тебе. По сути, вы чужие люди. Вам не по пути.
— Да? — вскинулся Андрей. — А если этот «кто-то» твой отец? Или мать? Или брат? Вам все равно не по пути?
Снова заявился официант, принёс вино и пузатые бокалы. Андрей глотнул и вкуса не почувствовал. Дима поднял бокал и поставил его на стол, не отпив. Его рука дрожала.
— Андрюш, ты хочешь сказать, что даже твои родители не знают?..
— Не знают! — отрезал Андрей. — И никогда не узнают. Пойми, они — простые люди. Выросли и всю жизнь прожили при совке. Для них что пидорас, что наркоман, что педофил, что сифилитик — все равно. Конченый человек. То есть, ты же не будешь ходить по улице, размахивать хером и всем показывать: смотрите, какой у меня сифилис? Точно так же и с однополой любовью. Для них это стыдная болезнь.
На небольшой сцене в противоположном углу вдруг расположился дуэт: скрипач и пианист. Бросили в зал пару нестройных нот, перекинулись парой слов, притихли. А потом полилась мелодия, негромкая и ненавязчивая, ускользающая, туманная.
— Но ведь это ужасно, Андрюша. Ведь это означает, что ты всю жизнь обречён притворяться, скрывать, играть какую-то роль.
Его рука придвинулась ближе и замерла, не коснувшись пальцев Андрея. Голос окреп:
— Ты ведь не просил родиться геем. У тебя нет выбора. Вернее, выбор есть: всю жизнь лгать и скрываться или открыться, принять удар и сказать: «Я таков, каков я есть. Каким сотворила меня природа, или бог, или что там ещё есть». Почему ты думаешь, что твои родители тебя не примут? Они ведь любят тебя. Любят — значит поймут. Значит, твоё счастье для них важнее, чем то, что скажут соседи.
— Дима, ты такой наивный, — усмехнулся Андрей. — Не равняй моих родителей с твоими. От тебя же за версту разит частной английской школой, уроками верховой езды и носовыми платками с монограммой. Я же вижу: ты — мальчик из привилегированной семьи. И это отлично. Я тебя с этим от души поздравляю. Ты владеешь пятью языками и на каждом говоришь, как ёбаный Байрон. Но не все такие, пойми. Не все семьи такие. Не все родители такие. Мои не поймут.
— И ты никому, никогда?..
Какой вопрос, одним дыханием, и глаза огромные, как блюдца. Горе ты моё, какой же ты ещё мальчишка.
— Один раз по пьяни признался лучшему другу. Единственному другу, если на то пошло. И, похоже, его потерял.
А дальше понесло. Будто вскрывая нарыв, выплескивая то, что накопилось где-то глубоко под рёбрами.
— А ещё, у меня племянник и племянница. Я уж понял, детей у меня не будет, но эти — они мои, понимаешь? Они такие… Маленькие, а уже личности. И каждый раз что-то другое у них, так жадно они все впитывают, так быстро растут, и умные, и смелые, и такие… Без страха, без этих всех комплексов, самые настоящие. Они — как надежда, понимаешь? Как у Битлз «Imagine», это про них. Вот, а мамаша их — ограниченная, тупая сука. И если выяснится, что я гей, мне их просто никто не доверит. Меня близко не подпустят к ним, понимаешь?
Принесли еду, и это было, пожалуй, кстати. Слишком надолго затянулась пауза, слишком насыщенной она оказалась. А в полутёмном зале пела скрипка, и хрупкая её тоска опиралась на надёжный рокот клавиш, и в маленьком зале этой музыке было тесно.
— Андрей, какие у тебя планы на выходные?
Он улыбнулся, пригубил вина. Похоже, разговор свернул в более приятное русло.
— У меня большие планы. В пятницу вечером накупить еды и вина. Отключить телефон, запереть дверь. После чего затащить тебя в постель и не выпускать до утра понедельника. Как тебе такой план?
— Великолепно! — отозвался Дима. Но вид у него был такой, будто он готовит себя к поединку, а не к оргии. — Позволь мне внести одну маленькую коррективу. Я хотел бы поехать с тобой в одно место. Давай в субботу навестим одну женщину.
— Женщину? — удивился Андрей.
— Да. Для меня она как мать.
Совсем другое тепло переливалось в любимых глазах, и было оно похоже на медленное течение полноводной реки.
========== Листок девятый. Из прошлого ==========
Дима заехал за ним вскоре после полудня. Конечно, можно было по-быстрому перепихнуться, зарядиться позитивной энергией, но Дима, по-видимому, предчувствуя такой поворот событий, подниматься не стал, остался ждать в машине. А машина точно соответствовала его образу: простота и элегантность, минимум понтов при наивысшей эффективности — Mercedes-Benz GLA. Маленький, маневренный, экономичный, причём намного дешевле, чем его собственная навороченная тачка. В салоне пахло хвоей и лимоном, Димой пахло. Андрей не удержался, прижался лицом к стройной шее, вдохнул, со стоном выдохнул:
— Доброе утро, солнце.
— Доброе, радость моя.
Но лицо Димы особой радости не отражало. Оно было серьёзным и сосредоточенным, лицом воина, готового к бою. Андрей прочувствовал момент и тишины не нарушил. Когда захочет — заговорит. Торопить его не стоит. И верно, как только выбрались они из лабиринта городских улиц, как только осталась позади кольцевая и замелькали в окне заснеженные поля с пятнами пригородных посёлков, Дима начал свой рассказ:
— Андрей, ты как-то упомянул моих родителей, как будто был знаком с ними. Мне остаётся только тебе позавидовать. Я их не знал. Отца я не помню вовсе. Все, что я помню о матери, — это её похороны. Это неправильно. Когда она умерла, мне было шесть лет. Я должен бы помнить её живой, а помню только жирную чёрную землю, сладкую вонь увядающих цветов и чьи-то тяжелые руки на плечах. Пожалуйста, радость, не дари мне букетов. Никогда. Я не выношу запаха срезанных цветов. Для меня это запах смерти.
Замелькала в воздухе мелкая снежная пыль, включились дворники. В салоне было тепло и очень-очень тихо. Наконец, Дима заговорил снова:
— Потом было много разных людей. В памяти остались только какие-то осколки: лето на даче, крапива выше моего роста, синее тёплое озеро, рыжий пёс, ужасно добрый и славный. Снег, холод и железнодорожные пути, вдоль которых меня куда-то вели. Городские окраины, пустырь и дохлый щенок, которого я случайно нашёл и похоронил. Тонкий матрас на полу, а за стенкой кто-то орет, надрывно и пьяно, и мне очень страшно. А потом я оказался в том месте.
Андрей вскинулся. Дима произнес «в Том Месте» как имя собственное. Это не было просто место, он понял. Это было место, в котором жизнь его любимого переломилась. Мимо пронеслась машина, заляпала лобовое окно вязкой жижей. Дворники заработали быстрее. Рассказ продолжался.
— Оказывается, можно взять на воспитание детей и получить за это пособие от государства. Люди в Том Месте именно этим и зарабатывали на жизнь. Детей было много, кто-то уходил, вместо них появлялись новые. В Том Месте я стал двенадцатым. Самым младшим.
Андрею захотелось достать термос, глотнуть кофе, заговорить о работе, о политике, о чем угодно. Но жуткий рассказ держал его в плену, и он знал: самое худшее ещё впереди.
— Хозяева Того Места не были какими-то злодеями. Они просто не обращали на нас внимания. Они смотрели на нас, как, вероятно, смотрят на капусту в огороде или на цыплят в курятнике. Была еда, очень простая и не всегда в достаточном количестве. Были двухъярусные нары с серым застиранным бельём. Одежда и обувь. Вот, пожалуй, и все. Но видишь ли…
Вдруг мелькнула абсурдная мысль: «А может быть, это все розыгрыш? Вот сидит рядом с ним прекрасный принц, длинные пальцы уверенно сжимают руль, на нем дорогая стильная одежда, на запястье — часы всему миру известной марки. Он не может быть таким вот гаврошем, генералом песчаных карьеров». Но любимые глаза глядели с жёстким прищуром, и тонкие губы сжались в одну бледную линию, острую, как правда. Значит, все-таки правда.
— Видишь ли, когда дети предоставлены самим себе, они повинуются животным инстинктам. Ведь они не знают, что хорошо и что плохо, знают только, как выживать. Они выстраивают иерархию волчьей стаи, со своим вожаком-альфой, с его боевиками, самками и шестерками. Альфа обязан постоянно доказывать свою власть, потому что всегда найдутся те, кто захотят эту власть оспорить. Наш альфа был садистом, к сожалению, с хорошо развитой фантазией. Он все время выдумывал какие-то церемонии, ритуалы наказания, подчинения, посвящения, испытания. Я онемел, и оглох, и совершенно абстрагировался от реальности. Я не чувствовал ни боли, ни страха, я перестал воспринимать себя как отдельную самостоятельную личность. Остались лишь инстинкты: голод, холод, жажда, бежать, прятаться, подчиняться. Вероятно, только так я и мог выжить в Том Месте. Но потом появилась Лера. Вот она как раз и была девочкой из хорошей семьи. Её родители погибли в автокатастрофе. Изгнание из рая — прогулка в парке в сравнении с тем, что произошло с ней. И отчего-то бездумно, бездарно, жалко я принялся её защищать. Но знаешь, она такая была… Беленькая, худенькая, маленькая. Совершенно беспомощная, не понимающая, что с ней происходит и в чем она провинилась. О, она прекрасно играла на пианино и занималась балетом, но разве это нужно было в Том Месте? Такая ДЕВОЧКА, в лучшем и самом банальном смысле этого слова. Разумеется, я сделал только хуже для нас обоих. Но ты, вероятно, знаешь это чувство, когда совершаешь полное безумство с твёрдой уверенностью, что не можешь поступить иначе?
