Когда цветут липы (СИ) - "Эвенир" (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT, FB2) 📗
День тянулся бесконечно. Накрывали на стол, провожали старый год, по традиции каждый сказал о самом главном, что произошло в уходящем году. Андрей не знал, что сказать. Ничего важного не произошло с ним, он словно застыл на каком-то забытом вокзале, откуда давно уже не уходят поезда. Да, мама права, ещё один проект, ещё пара тысяч, дальше что? Только и она из верных предпосылок делает ложный вывод. «Рош» закрывает офис на две недели с двадцать пятого до седьмого, и Анна сейчас где-то в Австрии катается на горных лыжах. Да и не нужна она ему, что бы мама ни придумывала. Совсем другой человек ему нужен, так нужен, что нечем дышать и что-то натягивается в груди, до визга, до воя, до самого жаркого безумия.
Отзвенели куранты, грохнули хлопушки, испуганный Никола заревел. Андрей оказался ближе всех, подхватил малыша на руки и вдруг почувствовал, что и сам вот-вот заплачет, разревётся самым позорным образом. Хорошо, что после первого тоста начали открывать подарки, весёлая суета отвлекла, но и выпила последние силы. Андрей сам вызвался уложить детей, что в праздничную ночь всегда было задачей не из лёгких. Зато в маленькой детской комнате было темно, и плыли по стенам разноцветные рыбки — тени, отбрасываемые ночником, и легко и просто звучали слова всем известной сказки, к которым дети не прислушиваются и оттого не совсем их понимают, а вернее, понимают, но не так, как взрослые, а как надо: очень абстрактно.
«…И отрубил Иван-царевич Змею три головы, и сложил их под мостом…»
Он ещё посидел с ними, поглядел на спящих. Где-то на задворках разума сочилась болью мысль: «Может быть, это в последний раз, когда ему доверяют детей. Когда о нём станет известно, туповатая и мелочная Настя устроит скандал. Почему-то в таких маленьких мозгах гомосексуальность всегда ассоциируется с педофилией. Какой бред! Да если бы на их Кристинку кто-нибудь не так посмотрел, Андрей бы его своими руками на куски!..»
Ярость вспыхнула ярким пламенем и исчезла, уничтожив, превратив в пепел все чувства, оставив после себя лишь звенящую пустоту.
Из столовой доносились голоса, музыка, смех, но до Андрея звуки не долетали, уходили в пустоту, будто в чёрную дыру. Он двигался как во сне, повинуясь непонятным инстинктам. Такие гонят рыбу вверх по течению на нерест, на верную смерть. Такие заставляют птиц отправляться в длинный и трудный путь из рая туда, где нет тепла.
Осторожно прикрыл дверь в спящую комнату, в своей спальне сгрёб с тумбочки только самое нужное: бумажник, телефон, ключи от машины. Вышел из дома через боковую дверь. Прихватил из неглубокого сугроба призывно торчащее горлышко, оказалось — «Абсолют». По щиколотку утопая в ледяной слякоти, затрусил к машине. Салон встретил его промозглой тьмой, но заурчал мотор, зашумела печка, и кляксы желтого света легли на заснеженную дорогу. На шоссе снег уже почистили. Андрей прибавил скорости. Оказалось, что надо было куда-то успеть и это было очень важно, жизненно необходимо.
Дорога извивалась черной лентой, город впереди мерцал россыпью безумных созвездий. Андрей скрутил абсолютине серебристую шею, жадно глотнул ледяного огня. О да, то что надо! Пусть не будет больше ни страха, ни обиды, только ночная дорога, и шум мотора, и демон в бутылке. Неважно куда, лишь бы прочь отсюда. Неважно, что произошло с ним в прошедшем году, это уже в прошлом, а в новом он, скорее всего, умрет, и скорей бы!
Город захватил его в плен, накинул арканы улиц, ослепил жёлтыми глазами светофоров. Андрей не узнавал этих перекрёстков, домов и скверов, поворотов и фонарей.
Где-то вспыхивали в небе разноцветные огни, откуда-то доносились крики и смех. Но в тихом дворе перед домом, где стены темного стекла отражали зимнюю ночь, жизнь остановилась. Андрей откинул сиденье, опрокинулся назад, снова прижал к губам почти пустую бутылку. Как громко звучало его дыхание в тишине автомобильного салона, громче стона, громче плача. За окном мелькали снежинки. Может быть, ударит зимний шторм и занесёт его с головой, чтобы никто не нашёл, не услышал, не полез с вопросами, советами, с глупыми непонятными претензиями. Господи, а то он сам не знает, какой он удивительный уёбок. Сухой, циничный, холодный мудак, всегда таким был, таким и подохнет. Зачем же ему такая любовь, привязанность, зависимость? А вот именно за тем. Чтобы он понял, как хреново бывает тому, у кого все есть, кроме самого главного, единственно нужного. Чтобы научить его скромности и смирению, ткнуть мордой в дерьмо, напомнить: все мы грязь и тлен, и ты ничем не лучше других. А он и так это знает. Он хуже. Он — трус и мудак…
Далеко вверху в темноте вдруг вспыхнул прямоугольник света. Когда-то он уже видел это, видел тонкий силуэт, темный на ярком. Последний глоток, слишком маленький. Пустая бутылка полетела за сиденье. Стёкла запотели, белесый туман занавесил окна.
Кто-то стучал, вот же грёбаный дятел. Разве они не спят зимой, когда так холодно, просто до костей пробирает морозом. А стук повторялся, назойливый, резкий. Рука сама собой нашла тумблер, стекло поползло вниз. Быстрые снежинки сразу же впились в кожу, закружились перед глазами. Чьё это лицо, белое и прекрасное? Я знаю тебя, демон. От тебя нет защиты.
— Андрей Александрович! Андрей!
Лицо на мгновение оказалось в фокусе, затем снова поплыло. Он знал его. Он знал только его. Сколько на свете людей, а он — один. Другого не было и не будет. За что ему это, зачем?..
— Андрей, вам плохо?
— Дима. Д-и-и-м… — какое же у него классное имя, как песня. — Мне пиздец, как хорошо.
Дверца распахнулась, впуская целую стаю нахальных снежинок. Вон, вон, все на хер! Это «биммер X5», кожаные сиденья, уже можете таять. Кто-то назойливо тянул его за рукав:
— Пойдёмте же, Андрей! Вам нельзя здесь оставаться.
Ярко освещённый подъезд, чистилище искусственного мрамора, зыбкий пол, клетка лифта. Бледное лицо напротив, давний мираж, мучительный и прекрасный сон. Андрей протягивает руку, но мираж ускользает, как и положено миражу. Андрей согласен. Это лицо недосягаемо. Оно — мечта, а мечта никогда не должна сбываться.
Сильные и осторожные руки усаживают его на мягкое, а вокруг тепло. Вокруг — стены цвета слоновой кости, а на них японские гравюры и янтарный светильник.
— Господи, Андрей, вы же в тапках! Простудишься, горе моё, радость моя…
И картина, которой не может быть под солнцем, только в бреду воспалённой фантазии: златоглазый бог растирает, греет в ладонях его босые ступни, и не какие-нибудь лапки, а копыта сорок четвёртого размера… И оттого, что этого не может быть никогда в жизни, становится так стыдно.
— Дима… Дима, ты прости меня, я уже в порядке, я сейчас поеду…
— Никуда ты не поедешь! Ты — в хлам, а такси сейчас не дождёшься. Пойдём, я уложу тебя. Вставай, солнце, давай, я помогу тебе.
Маленькая спальня, разобранная кровать. Тихий голос, от которого хочется плакать, и петь, и летать.
— Я помогу тебе раздеться. Ничего такого, Андрей, просто так тебе будет удобнее. Ну, вот и хорошо. Ложись. Вот так… Сейчас я принесу тебе горячего чая и пару таблеток на всякий случай.
Его накрывают одеялом. А он никак не может понять: отчего ему так хреново в этом райском мираже? А, оттого что это мираж! Сейчас он заснёт, а проснётся в пустой квартире, где хоть волком вой, хоть бейся головой о стену.
— Вот… Не слишком горячий, с мёдом. Садись повыше.
Под спиной оказывается подушка, в руках — большая керамическая кружка. Постепенно проясняется картина, но реальнее не становится. Несколько глотков горячего и сладкого.
— Вот, это NyQuil, я его всегда покупаю в Штатах. Помогает отлично. Правда, не знаю, как он сочетается с алкоголем…
Только во сне, в бреду может случиться так, что он протягивает руку и касается щеки, кстати, не такой уж и гладкой, а немножко колючей. Это только во сне и бывает, чтобы его руку не оттолкнули, а наоборот, прижали мягко и ласково.
— Андрей…
А он и не знал, что его простое имя может звучать как молитва, как признание.
