Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" (читать книги без регистрации полные txt, fb2) 📗
– Линейка, пластмассовая, что тебе не нравится?
– Она розовая! С блёстками! С русалочкой Ариель! Ты ебанулся, да? Как я завтра такое из пенала достану? Неужели нигде нормальных нет?
…
– Блядь, Стас, ты смерти моей хочешь? Где ты вообще взял такое?
– Нет, ну на тебя не угодишь! – я ржал, глядя, как Макс туда-сюда вертит метровую железную линейку из кабинета трудов.
– Это не линейка, это меч короля Артура, блин! И щас ты у меня ей получишь!
– Да ладно, я же прикалываюсь, вот, держи нормальную…
Только бы он улыбался.
Десять, девять, восемь, семь…
Для вас и для Стаса с Максом в этой главе играли Дискотека Авария, Тату, Селин Дион, Катя Лель, Демо, Земфира
====== 29. А потом он уехал – 4ч ======
Макс уже был не здесь, он уже был там – у себя дома. Он всё время говорил, говорил, говорил… Строил планы на остаток четверти, на свой День рождения, на Новый год, на каникулы… Я, кажется, заочно побывал у него дома, в школе, во всех клубах, кафе, салонах красоты, спортивных центрах, перезнакомился со всеми его друзьями… Я уже его не затыкал. Какой смысл?
Я смотрел, чтобы ничего не случилось. А значит – один Макс не оставался вообще. И дело было не только в том, что он – это он. Тех, кто уезжает домой, всегда ненавидят и стараются достать. Оставить что-нибудь «на память». При мне всякое было – волосы заливали зелёнкой, сигаретой прижигали, иголки втыкали с нитками, пропитанными чернилами… Я такое с Максом сделать не дам.
– У тебя чего такие синяки под глазами?
– Да ничего…
Я почти не спал по ночам. Возвращаясь от него, я лежал и пялился в потолок – казалось глупым спать, пока он здесь. Терять во сне несколько часов с ним в одном здании. Я лежал и вспоминал. Как мы целовались, как я его целовал, а Макс изгибался, а потом стукнулся головой о железную спинку кровати (ебучие маленькие кровати!), как упало одеяло и нам было лень его подбирать, и я лежал сверху, грел его, а он развлекался, дотрагиваясь холодными пальцами ног до поясницы.
Как в душе я опускался перед ним на колени и… Блядь, я не знаю, как это объяснить, эти чувства, это ощущение, когда ты захватываешь его член, а он вздрагивает, всхлипывает, впивается ногтями тебе в кожу головы, когда ему хорошо, и падает тебе на руки после оргазма… Как он смотрел потом странным взглядом, бормотал: «Зачем ты так… Что ж ты делаешь, сволочь… Что ж ты со мной делаешь…» – и никак не мог отдышаться.
Иногда мне казалось, что он тоже что-то не говорит.
Иногда ночью я пытался понять. Думал – а это, вообще, я? Как я так изменился вдруг? Что во мне изменилось? На вид, вроде, всё, как было. Но изменилось, изменилось что-то на клеточном уровне – в цитоплазме, в ядрах, в митохондриях, лизосомах и аппарате Гольджи. Если бы кто-нибудь узнал, что я делал Максу минет, что я целовался с ним… Со мной бы просто перестали общаться все. Чмырить бы, конечно, у них с трудом получилось, но никто бы и близко не подошёл. Кроме Банни, может быть. Даже Игорь… Вряд ли. Никто не поймёт, что такого может хотеться. «Это надо чувствовать.» И я чувствовал.
Что я конкретно влип, я отлично понимал. Я не идиот, что бы про меня там ни думали. Может Достоевского я не прочитал, но мозгов у меня хватает понять, что это пиздец. И не просто пиздец, а всё – Пиздец, конечная станция. Я лица своей первой толком не помню, как её звали, тем более. Из остальных только Люська в памяти и отложилась. А Макс… Я глаза закрою и всё-всё вижу, его серо-зелёные глаза с короткими чёрными ресницами, немного неровную линию волос, брови – одна ровная, дугой, другая с изломом, как у птиц крылья рисуют… Над той, что с изломом – прокол. В губе тоже прокол. И в ухе. Я ему сказал, что если он попробует что-нибудь такое вставить, я ему выдеру с мясом, нахрен. Если бы я умел рисовать, я бы его нарисовал, но я же не умею.
Иногда, глухой ночью, я лежал и думал, что было бы лучше, если бы он не приезжал никогда. Хотя дело не в нём, а во мне…
«– Почему некоторые становятся гомиками?
– Это одна из самых загадочных тайн бытия, – он лежал, забросив ноги на спинку кровати, головой у меня на коленях, – и ими не становятся. Такими рождаются, обычно. Бывают ещё всякие психологические травмы… Но это не про меня.»
А что про меня? Травмы… А какие у меня травмы? Отчим меня если пиздил, то только за дело. И всегда ремнём или шнуром от телевизора через одежду. Я потом научился его хватать и на руку наматывать, отобрать сил не хватало, а удержать – вполне. Ну, так предки всех пиздят, Вадю тоже отец портупеей лупил, нас тогда с сигаретами поймали, так он мне показывал – вся спина и жопа синяя была. Курить мы тогда так и не бросили, кстати.
Ну, в интернате… ну, шутки там всякие, это тоже обычное дело. Противно, конечно. Ну и что? Те, кто друг другу дрочил в общей спальне, все по девкам.
Когда мне наркоты какой-то дали, я вообще толком ничего не запомнил. Сначала только странное чувство, как будто всё вокруг ненастоящее, не твёрдое, а жидкое, а потом… Потом, когда меня раздевать полезли, я уже ничего не чувствовал – ни боли, ни слабости, ни мыслей никаких… Мне сказали, что когда меня нашли, у меня нижняя часть лица и руки были в крови. А я смеялся. Нихрена не помню, даже какая человечинка на вкус – не помню, хоть бери и пробуй заново.
Почему? Почему я? Почему не Игорь, например? Я всю жизнь хотел быть самым крутым и сильным, а тут такая подстава, и не предъявишь никому, и что делать, как дальше жить – непонятно.
А потом наступало утро, я забивал на все эти мысли, потому что хотелось увидеть Макса. И больше ничего не имело значения.
Шесть, пять, четыре…
Мы варим кофе на кухне по утрам. В алюминиевом ковшике. На три порции – Банни полюбила его, правда, с молоком и сахаром. Есть момент, когда запах кофе перекрывает противные кухонные запахи. Словно, как доказательство – так будет не всегда. Этот интернат, этот отстой, эта унылая жизнь. Я закончу школу. Я буду полностью взрослым, буду жить, как хочу. Буду варить себе кофе каждое утро. И никто слова не скажет: как жить, что делать, никто поперёк не встанет, а кто встанет – пожалеет.
Макс пьёт кофе и видит в нём свой дом. Видит себя на своей здоровенной кухне, видит свою чашку. Я знаю, какая у него чашка для кофе, – из закалённого стекла. Я вообще много теперь про него знаю. Знаю, например, что он очень долго боялся оставаться в квартире один после захода солнца, ему всё время казалось, что в соседней комнате кто-то есть. И что в такие минуты он прятался в шкаф или под кровать. Что любит зимой кататься по обледенелому снегу, каждую зиму уделывая несколько пар ботинок. Что в восьмом классе, закончив год с тройками и не получив грамоты хорошиста, купил её себе сам и полностью скопировал, но запалился на том, что на ней не было печати. Что однажды, из интереса, засунул себе в рот лампочку и, конечно же, не смог достать. Знаю, что он всегда кладёт деньги уличным музыкантам, но никогда – нищим, особенно с детьми. Что раньше они с этим Спиритом очень любили крутить пластинки, которые родственники Спирита привозили из-за границы чуть ли не дипломатической почтой (отсюда и его любовь ко всякой странной музыке), ставя на бумажную наклейку фигурки из «киндеров». Знаю, что он не любит ходить по высокой траве – из-за насекомых, зато любит ходить босиком по чистому тёплому полу, особенно зимой. Что не играет в компьютерные игры, где нужно убивать людей, ему неприятно убивать их даже нарисованных.
Он рассказывал мне о себе всякую такую фигню, как будто отдавал что-то своё. И я ему рассказывал, мне тоже хотелось, чтобы у него что-то было… Такое.
О том, как я в детстве, вместо того, чтобы делать уроки, плавил на лампе (была у меня такая лампа – тяжелая, железная, облезлая) пластилин, парафин и длинные оранжевые и зелёные щетинки из щётки для полов. Как грыз бульонные кубики вместо конфет и до сих пор иногда грызу. Как однажды, залупившись на отчима, унёс в школу его зубную щётку и почистил ей все наши туалеты. Как начал разговаривать в четыре года. Как один раз построил на помойке с друзьями офигенную крепость-штаб, а когда один урод со своими друзьями её разломал, отомстил ему, скинув на балкон литровую банку заплесневелого варенья, а дело было летом. Рассказал, что люблю ложиться в холодную постель, особенно, если бельё совсем свежее. О том, что вечно обгораю на солнце. О том, что мечтаю научиться делать взрывчатку и взорвать машину директора.
