Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" (читать книги без регистрации полные txt, fb2) 📗
– Из какой тьмы веков вы песни берёте?
– Хуй знает, какие кассеты есть, такие и ставим, – я застегнул рубашку, выкрутил лампочку и мы вышли из каморки. У меня было странное чувство, как будто я оставил там что-то… Но не важное, а как будто старую кожу. Как змея. Или хитиновый покров. Как насекомое. А насекомые растут, когда линяют, в этот момент они мягкие… И я сейчас такой. – Пошли глянем, что там и как, а потом побродим по коридорам?
И мы посмотрели. Вроде, ничего криминального не случилась, хотя кто-то там кого-то не поделил, но всё обошлось без драк, кто-то наебнулся со сцены, но тоже не смертельно. Я выцепил ещё одну банку того же «лимонного» яда и мы пошли ходить по тёмным коридорам. Лампы едва горели синим, слегка дёргались. Макс прикалывался, говорил, что мы на вражеском корабле пришельцев, что дежурный воспитатель – на самом деле боевой андроид, изображал из себея джедая, потом остановился перед стеной, где в доисторическую эпоху намалевали каких-то пионеров, которым охуенно хочется учиться. С тех пор рисунок регулярно подправляют и вид у них у всех, прямо скажем, нездоровый. Макс отжигал, искал на рисунке какие-то тайные послания, говорил, что рисунки следят за нами. Меня глюкануло, в полумраке, и впрямь, чего-то такое примерещилось, хотя всю жизнь смотрел на них и думал, что у пацана гепатит, у девки сифилис (нос прорисован криво) а у бабы, которая им книгу протягивает, шея вообще свёрнутая.
А потом мы присели на подоконник, недалеко от актового зала, где нас не видели всякие, выходящие поссать, покурить, поговорить. Сидели, я переплетал его длинные ровные пальцы со своими разбитыми, а он дремал у меня на плече, как всегда, приоткрыв рот, я вытирал его слюни со вкусом табака и химического лимона, я чувствовал этот вкус, потому что потом облизывал пальцы.
Я знал, что не надо ему ничего говорить, я всегда знаю.
«Вороны-москвички меня разбудили,
Промокшие спички надежду убили
Курить. Значит, буду дольше жить…»
– Подъём, в комнате поспишь!
– А?
– Бэ!
«Корабли в моей гавани жечь.
На рубли поменяю билет.
Отрастить бы до самых плеч...
Я никогда не вернусь домой.
С тобой...»
– Чего?
– Всё, конец танцам, слышишь?
– Зёма! – обрадовался он. – А почему конец?
– Это кассета Банни, её ставят – значит все сворачиваются и расходятся. Пошли смотреть, как там всё, и спать. Ты ужратый в хлам!
– Да, мой король!
– Ещё раз так меня назовёшь…
«И поджёг меня, аривидерчи!
Не учили в глазок бы смотреть,
И едва ли успею по плечи...
Я разобью турникет и побегу по своим,
Обратный «ченч» на билет», – Макс подпевал очень в тему, видно было, что песню он знает.
– О чём вообще песня?
– Это Земфира, её надо чувствовать! Обожаю Земфиру, ходил на её концерты два раза, у меня автограф есть…
«Корабли в моей гавани!
Не взлетим, так поплаваем,
Стрелки ровно на два часа назааад...»
– Ну всё, не выпендривайся, нашёлся мне тут певец…
Я отправился руководить расстановкой кресел и собиранием банок. Администрация согласна делать вид, что мы, типа, не пьём, пока мы банки и бутылки тихонечко прячем. Но некоторые этого своей башкой вообще не понимают. Палятся, а потом ещё и жалуются, как будто кто-то виноват в том, что они мудаками родились…
«Пожалуйста, не умирай
Или мне придётся тоже.
Ты, конечно, сразу в рай,
А я, не думаю, что тоже…»
Я развернулся к сцене и офигел. И не я один. Макс залез на сцену и теперь пел – вместе с магнитофоном. И двигался – странно, неуверенно, как будто вот-вот запнётся, но каждый раз оставался на ногах.
«Хочешь сладких апельсинов…»
Я не люблю сладкое!
«Хочешь вслух рассказов длинных?»
Макс повернулся и медленно, запинаясь, спиной пошёл к краю сцены, аккуратно переступая через шнур микрофона.
«Хочешь я взорву все звёзды
Что мешают спать?»
Дойдя до края, он остановился и вдруг начал заваливаться со сцены, я дёрнулся к нему, но он вдруг одним движением выпрямился и резко, перестав шататься, развернулся. Он улыбался, он сделал это нарочно. Все пялились на него, ну зачем, зачем он так выпендривается, придурок!!! Убить его мало!!!
«Пожалуйста, только живи
Ты же видишь – я живу тобою…»
Теперь он сидел на сцене, свесив одну ногу вниз, и не смотрел никуда, просто пел поверх голоса этой, как он её назвал – Земфиры, на кассете.
«Моей огромной любви
Хватит нам двоим с головою…»
Все смотрели и я не мог подойти к нему, как хотелось, вплотную.
«Хочешь море с парусами?»
Хочу.
«Хочешь музык новых самых?»
Всего хочу!
«Хочешь я убью соседей,
Что мешают спать?»
Я их и сам убью!
«Хочешь солнце вместо лампы?»
Теперь он танцевал с микрофонной стойкой в руке, крутил её, как… Танцевал с ней, как с человеком, не топтался на месте, а двигался так легко, как будто он на льду, а не на нашей оргалитовой сцене.
– Нет, ну, нифига себе, – услышал я, – нет, ну почему все классные пацаны обязательно пидоры?
«Хочешь за окошком Альпы?»
– Эй, хорош там своё ко-ко-ко устраивать! – крикнул кто-то. Убью! Но я не мог оторваться, смотрел, смотрел, как он медленно, обнимая эту дурацкую стойку, танцевал – вальс, что ли?
«Хочешь, я отдам все песни
Про тебя отдам все песни яяяя…»
– М-макс, харэ тупить, слазь давай! – говорить было трудно, но мне не хотелось, чтоб кто-то на него смотрел, – такого. Никто этого тут не заслужил. Макс – мой, пока он здесь, до последней минуты, пока он здесь – он мой.
Больше он не пел, ушёл к Рэю, они перебирали там кассеты, а я стоял, ни о чём не думал, не отвечал на вопросы, ничего не говорил. В голове крутилась песня, я её и раньше слышал, эту кассету у нас всегда ставят в конце, музыка не для танцев, чтоб уже расходились… Как он сказал, Земфира? Ну да, точно, «Брат 2»… Что-то такое мелькало в титрах, кажется…
До комнаты я его почти на себе дотащил, он вырубился совсем. Слышно было, что он закрылся изнутри, не выдернув ключ, – вот гад! А я поскорей пошёл к себе, на всех было уже наплевать. Лежал в постели, смотрел в потолок и чувствовал его губы на своих. Как же это… Как будто никто никогда не подходил ближе. Вообще – никто и никогда. Родня моя до меня особо не дотрагивалась, мать с отчимом если пиздили, то ремнём. С девками потом и самому противно было, ну, как же, полезет какая-то шалава тебе в рот! А тут всё было как надо, всё было, как хотелось, я целовал его, он целовал меня…
Я покосился на спящего Игоря. Чёрт, а его он тоже… Сука ты, Макс! Потрогал губы. Вроде ничего не изменилось. Улыбаться только хотелось всё время. Как полному дебилу. Интересно, почему дебилы всегда такие радостные? Как там Макс говорил, что все будут улыбаться? Ага, конечно.
А ещё я у него отсосал. Чем, блядь, я вообще думал? Ничем. Мне хотелось, просто хотелось. И сейчас прямо трясёт, как вспомню, какой он длинный, гладкий, горячий, какой он был на вкус, как Макс дышал и стонал там…
Я пьяный и счастливый идиот.
Следующее утро я проспал, потому что полночи валялся в постели, тупо вспоминал, вспоминал, вспоминал… От воспоминаний меня пробило на подрочить, но всё-таки я выпил порядочно и процесс затянулся. Но это пофиг, Макс тоже проспал и продолжал дрыхнуть, когда я уже проснулся и оделся. Я думал, я ему дверь выбью, орал: «Вставай, хорош валяться!», а он орал мне в ответ: «Комнин, иди ж ты нахуй, дай поспать!» – и я снова улыбался, как дурак.
Потом он выполз наконец, поклялся, что больше никогда пить не будет, и мы остаток дня слонялись туда-сюда, пиная балду, и только за час до отбоя я вспомнил, что уроки же, блядь, нихуя не сделаны! А там, как назло, ебучая геометрия, которую надо сдавать.
– И где моя линейка?
– Ты из неё катапульту сделал в прошлый раз, забыл уже?
– Яяя? Ну, найди новую, только не деревянную, ненавижу деревянные!
…
– Ты что притащил?!
