Тонкий лед (СИ) - Кольцова Оксана (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗

И даже если бы ее не было… Мейнард представил на мгновение: вот, он во Флааме, и нет никакой дочери вождя. Предположим, он даже выжил бы без нее. Но и тогда — земля северян завораживала Мейнарда, отдавала ему свои богатства, которые заключались не только и не столько в пашнях, имуществе или невероятном зимнем небе. Это духи, которые там обитают, боги, которые над нею пируют — сама душа земли, принявшая франка, который сам себя найти не мог. Она обняла его и помогла вспомнить, каким он хотел быть. Мейнард ни за что не отказался бы от такого дара.

Он думал об этом, когда пришел посланец от Людовика.

— Король желает видеть тебя, — сказал этот юнец, еще почти мальчишка, гордый тем, что самому королю прислуживает.

— Хорошо. — Мейнард поднялся. — Я иду.

Альвдис тоже встала и поцеловала его, не стесняясь присутствия воинов.

— Пусть тебе сопутствует удача, — прошептала она.

— Ты — моя удача.

Королевский шатер на сей раз тоже поставили поблизости от реки, только без ивовых зарослей и мошек. Людовик опять был один и, когда Мейнард вошел, сидел и чистил яблоко кинжалом. Блестел крупный рубин на рукояти, тонкая кожура ложилась аккуратной ленточкой на стол. Яблоко было желтое, как и те, что Мейнард недавно ел вместе с Альвдис: видимо, слуги Людовика тоже наведались в деревню…

— Поедешь в Аттиньи, — сказал король без приветствия, — повезешь письмо моему брату Карлу. Возьми с собой столько людей, сколько тебе понадобится. Учти, обернуться надо быстро. Пути туда около трех часов, обратно столько же; к полуночи должен быть здесь с ответом. Все тебе ясно?

— Почти, мой король. Что с моей просьбой? — Мейнард решил брать быка за рога.

Людовик покосился на него, дочистил яблоко и с хрустом откусил кусок, не торопясь отвечать. Прожевав, все-таки соизволил:

— Ты, Мейнард, нахален без меры. И головой не дорожишь. Знаешь, что уже слухи пошли про тебя и твою женщину?

— Догадываюсь.

— Епископ Хеспенгау сегодня утром спросил меня, правду ли болтают, что ты женился на язычнице, а она при том не христианка. Я сказал, что не стоит верить всей болтовне, но, боюсь, это лишь отсрочка.

— И что это значит, мой король?

— Это значит, что послужи своему монарху, а я подумаю, как тебя оградить от клириков, — предложил Людовик. — Моей власти тут достаточно, чтоб они оставили тебя и твою женщину в покое. Но для этого мне нужна служба.

— На сколько?

— Не знаю, Мейнард, не знаю. — Людовик был очень доволен собой. — Пока поедешь в Аттиньи, и мы теряем время на разговоры, а оно уходит. Вот письмо. — Он указал на свиток, лежавший на краю стола, среди огрызков и хлебных крошек. — На словах заверишь моего брата Карла в моем расположении. Ты знаешь, как это делается.

— Мой государь, — возразил Мейнард с сожалением, — так не получится.

Ему вдруг все это смертельно надоело. Прошагав к столу, Мейнард отодвинул свиток в сторону, до поры до времени, оперся кулаками о столешницу и заговорил, глядя в удивленное лицо Людовика:

— Государь, ты утверждаешь, что я буду тебе служить, когда я объясняю, что и хотел бы тебе служить, но не могу больше; ты стращаешь меня церковными карами, тогда как я собираюсь вернуться на свои новые земли, где христианство — это нечто вроде сказки на ночь. Эти церковные кары слегка волнуют меня, пока я здесь, но и то не слишком. Ты, может, думаешь, что я изменю свое решение? Я не изменю. Я буду каждый раз, как увижу тебя, становиться перед тобою на колено и просить тебя о милости — даровать мне за службу награду. Дай мне ту жизнь, о которой я прошу. Неужели не думаешь, что я ее заслужил? Неужели я у тебя просил хоть раз чего-то такого?

— Ты попросил уйти в монастырь, я тебя отпустил, — отвечал рассерженный Людовик. — Сколько можно бежать от своей жизни, Мейнард? От того, кто ты есть?

— Прости, мой король, но это больше не моя жизнь. Я изменился, я уже не тот, каким ты меня знал.

— Думаешь, ты стал лучше? — с иронией осведомился Людовик. — Или святее? Или, быть может, тебе открылась какая-то истина, недоступная другим? Разочарую тебя, Мейнард, — ничего нового ты не открыл. Если любовь временно заслонила от тебя твое истинное предназначение, то я тебе напомню: ты воин, маг, ты мой друг, ты один из вернейших людей в моем королевстве, и рано или поздно ты об этом вспомнишь. Я хочу лишь дать тебе шанс и сократить время сомнений…

— А если я не вспомню, государь? — тихо спросил Мейнард. — Если моя жизнь изменилась так непоправимо, что я больше не могу вернуться к прежней? В это сложно поверить тому, чья жизнь меняется по другим законам, как, например, твоя. Я безмерно уважаю и люблю тебя, мой король, я готов был служить тебе раньше и, если б ничего со мною не случилось, служил бы и сейчас; но со мною все переменилось. И единственная награда, которую я прошу у тебя, — это освободить меня от службы. Ты сделаешь меня счастливым.

— Все-то ты о себе помышляешь, Мейнард. А о своем короле — не подумал. Сначала пропал на шесть лет, теперь вернулся и дерзишь мне беспрерывно… Что такое счастье, о чем ты говоришь? Как можно рассуждать об этом, когда я объясняю тебе, что ты мне необходим здесь, в моем войске, — ведь я могу тебе довериться, как себе! Пусть ты даже магом быть для меня не хочешь, другом ты остался. Остальные… Они служат, конечно, неплохо, но ни одному я так не могу доверять — а тебя вот сколько лет не видел, и все равно… — Он махнул рукой и поджал губы. — Езжай в Аттиньи, Мейнард. Это важное послание, и необходимо доставить его и возвратиться с ответом как можно скорее. Я подумаю над сказанным тобой, но знай, что взаимопонимания между нами пока нет.

Мейнард покачал головой.

— Мне жаль, государь. Я хотел бы, чтоб оно вернулось.

— Так сам возвращайся.

Он взял свиток и вышел, не сказав больше ни слова и не поклонившись. Непочтительно, однако запас почтительности Мейнард, похоже, исчерпал.

ГЛАВА 23

Для поездки в Аттиньи Мейнард выбрал шестерых, включая Флавьена.

— Надо обернуться быстро. Возьмем отрядных лошадей. Флавьен, подбери мне коня порезвее, и себя не обижай.

— Сделаю.

Альвдис, выслушавшая краткий пересказ очередной то ли ссоры, то ли дружеской беседы с королем, выглядела встревоженной.

— Что это означает, Мейнард? Ты говоришь, церковники могут… навередить тебе? Нам?

— Я так не сказал, — ответил он мягко. — Король будет защищать меня, пока надеется уговорить остаться. Но когда точно поймет, что это не блажь… Сейчас он просто мне не верит. Думает — даст мне поручение, я слетаю в Аттиньи, как птица, и разом заскучаю по старым добрым временам. Только вот на то они и старые, чтоб оставаться в забвении.

— Иногда я думаю, — тихо сказала Альвдис, — может, тебе следовало бы…

Мейнард перебил ее сразу:

— Нет. Если и ты мне верить перестанешь, я совсем рассержусь, а в гневе я страшен, как и Людовик. — Альвдис улыбнулась, и Мейнард взял ее за подбородок. — Не сомневайся во мне, прошу тебя. Твоих сомнений я не потерплю.

Кажется, ему удалось ее убедить. Она быстро поцеловала его и отстранилась.

— Хорошо. Я не стану в тебе сомневаться. А чтобы ты поскорее вернулся — вот. — Она сняла с шеи золотой солнечный диск, подарок Мейнарда, и повесила на шею ему. — Жду тебя вечером обратно, и пусть это солнце освещает тебе путь.

Он прикоснулся губами к диску и спрятал его под рубаху.

Мейнард понимал, чего Альвдис боится. Он и сам этого опасался — увязнуть в липкой паутине разговоров, тех самых интригах, о которых рассказывал жене и из которых хотел вырваться навсегда. Какое счастье, что местное общество обходило его за тридевять земель! Все эти разряженные люди, умеющие плавно рассуждать о том, как надлежит жить каждому, ударяющие в спину, стоит отвернуться. Он даже не повел никому представлять Альвдис — незачем, сейчас в королевской свите не оказалось никого из тех, с кем ранее была дружба. А остальные… Если бы Мейнард пожелал к ним и их делам возвратиться, то понял бы это еще в монастыре. Но у него даже не возникло желания вернуться к королю тогда. Если бы Бейнир Мохнатый не разорил монастырь, то Мейнард, скорее всего, в этом году поддался на уговоры отца-настоятеля и принял бы постриг, надеясь, что Бог его простил и не воспримет это как преступление.