Затерянные в солнце (СИ) - Волк Сафо (серия книг TXT) 📗
Рядом мерно дышал Бьерн, и это давало Тьярду надежду. Он уже успел попрощаться со своим другом, он уже успел отпустить его, как вдруг этот друг восстал из мертвых. В этом несомненно была длань и затаенная улыбка Иртана, улыбка, которую Тьярд теперь все время чувствовал за своим плечом, словно его небесный покровитель не отходил от него ни на минуту. И теперь становилось понятно, почему в последнее время эта улыбка ощущалась саркастической: Владыке просто были смешны все их глупые попытки, вся их борьба, все сопротивление, ведь, в конце концов, эта борьба была направлена лишь против них самих. Они едва не убили Бьерна своими попытками спасти его, и теперь он должен был спасти их всех. По крайней мере, теперь Тьярд верил в это, как верил в непререкаемую правоту Иртана.
Прогнав прочь все лишние мысли, Тьярд в который раз за вечер уже сосредоточился на золотистом комочке в середине груди. Дитр когда-то назвал его малхейн, и теперь это название казалось Тьярду подходящим — нежным, мягким, полным какой-то внутренней силы. Сейчас малхейн чувствовался каким-то тугим и очень напряженным, словно вобравшим в себя всю силу молитвы Тьярда, все его надежды и стремления. Руки и ноги отяжелели, в голове звенело, тело чувствовалось изношенным, усталым и старым, будто драная тряпка, но зато в груди собрался настоящий узел, и он пульсировал почти что до боли, распирая ребра Тьярда. Ему оставалось только надеяться на то, что этого хватит.
Он бросил в малхейн все, погрузил всего себя в эту маленькую точечку, сосредоточившись на нем, как когда седлал макто. Дар казался твердым, но проницаемым, и прямо сквозь него, словно через тонкую пленку на поверхности воды, Тьярд потянулся к своему отцу. С другой стороны точно также потянулся к Ингвару и Бьерн. В какой-то миг их стремление стало общим, и в мире сразу же все остановилось.
Вся боль, страдания, тревоги и усталость, все ушло прочь, словно по щелчку пальцев кого-то смеющегося и беззаботного. Этот кто-то положил им ладони на плечи и обнял их обоих, укрывая собой от невзгод, а потом выдохнул прямо им в уши невероятную, огромную, глубокую тишину. И в этой тишине Тьярд сейчас плавал, будто крохотная букашка в пузыре воды, чувствуя ее всем телом, живя и дыша только ей.
Бьерн кивнул ему, подняв на него глаза. Лицо у него было светлым и спокойным, хоть и смертельно усталым, а улыбка на губах, хоть и слабая, показалась Тьярду самой искренней из всех, что он видел у Бьерна за последнее время. Да и внутри него царил такой же покой: теперь, соединив сердечный центр с его, Тьярд мог это ощущать. Они вдвоем повернулись к телу царя и начали…
Тьярд даже не мог бы сказать, что именно он делал. Словно сквозь толщу воды, невыносимую толщу стремительного бурлящего мутного потока, который заливал глаза и бил в лицо, сбивал с ног и грозил унести его прочь, преодолевая немыслимое сопротивление, он тянулся рукой к крохотному золотому камешку на самом дне. Камешек этот просверкнул только раз и сразу же исчез под толстым слоем грязного вонючего ила, но Тьярд знал, что он там, и продолжал, продолжал тянуться.
Ингвар дернулся всем телом, судорога прошла сквозь его мышцы. Тьярд видел это через полуопущенные веки, однако это была не первая судорога царя, и она не означала, что он сейчас очнется. Такое они видели и раньше, идти нужно было глубже, гораздо глубже.
Глубоко вздохнув и доверившись золотой руке Иртана на своем плече, Тьярд нырнул в этот мутный поток целиком. Течение какой-то тяжелой, горячей, колючей чужеродной ему силы моментально захватило его. Валы были такими мощными и темными, грязными и грубыми, что Тьярд барахтался, будто тонущий мышонок, барахтался изо всех сил, уже не понимая, тянется ли он к отцу или пытается выбраться сам. На один короткий миг дикий страх, что выбраться из этого он уже не сможет, что он утонет в грязной луже этого липкого ила, охватил все существо Тьярда, и он едва не задохнулся, едва не захлебнулся этой дрянью. А в следующий миг вдруг стало удивительно легче, будто чья-то невидимая рука сгребла его в ковш ладони, поддерживая под живот, словно не умеющего передвигаться младенца, да так и удержала, не давая течению смыть его прочь.
Взмолившись Иртану и благословив его за вмешательство, Тьярд вновь потянулся вперед, уже увереннее. Теперь его будто со всех сторон окружал сияющий кокон божественной защиты, и грязь уже не могла коснуться его. Он даже чувствовал где-то недалеко от себя золотистое биение существа Бьерна, но времени на то, чтобы искать его сейчас, у него не было.
Тьярд нырял все глубже и глубже, и золотистый отблеск вновь мигнул издали, крохотной искоркой зажегся на внутренней стороне века. Тьярд нырнул вперед, потянулся изо всех сил, захватил пальцами золотистый камушек вместе с полной ладонью ила, а потом сжал его в кулак.
В следующий миг все переменилось.
Он больше не чувствовал своего тела, холода, усталости или чего-либо. Он стоял один посреди пещеры, на стенах которой плясали огненные отблески, но самого пламени видно не было, лишь пляска теней, ускользающих, меняющих очертания, перетекающих. Он знал: Бьерн тоже был где-то рядом, его присутствие оставалось ощутимо сильным, однако его самого Тьярд не слышал.
Издали раздалось шипение, долгое, все нарастающее и нарастающее змеиное шипение, и силуэт гигантской кобры промелькнул на стене, сверкнув на Тьярда огненными глазами. Словно два жерла, ведущие в саму Бездну Мхаир, на миг обожгли его лицо прикосновением, а потом силуэт скользнул мимо, продолжая приглушенно раздраженно шипеть.
Вспомни, зачем ты здесь. Тьярд вздохнул, прогоняя прочь холодное прикосновение липкого страха к позвоночнику, и позвал:
— Отец! Я пришел за тобой, отец! Где ты?
Ответом ему была тишина и угрожающее шипение издали. Змея словно давала понять, что далеко она уползать не собирается, и что в любой момент, стоит только Тьярду сделать одну малюсенькую ошибку, она сразу же наброситься на него и удавит своими кольцами, отравит своим ядом. Тьярд помотал головой, прогоняя прочь назойливый образ, и позвал еще раз:
— Отец! Где ты? Отзовись!
Ответа не последовало и на этот раз, однако теперь Тьярд разглядел впереди какую-то фигуру. У дальней стены между высоких скальных выступов, торчащих к потолку и похожих на змеиные зубы, сидел какой-то человек, отвернувшись спиной от Тьярда и глядя на пляску теней впереди себя. Тьярд медленно пошел в его сторону, узнавая в широких плечах и длинных черных волосах, в орлином профиле не раз ломанного носа собственного отца. На шорох его шагов человек вдруг резко обернулся, и Тьярд охнул. Теперь в его лице все было наоборот: здоровый глаз был закрыт, а больной полыхал на Тьярда кровавой пульсирующей массой, в которой бешено дрожал сжавшийся в маковую росинку зрачок.
— Зачем ты пришел сюда? — голос Ингвара был низким и рычащим, угрожающим.
— Я пришел за тобой, отец, — ответил ему Тьярд, подходя еще на шаг ближе. — Я пришел вытащить тебя отсюда.
— Зачем? — легкое удивление промелькнуло в равнодушном голосе отца, и он вновь отвернулся к стене, наблюдая за своими тенями. — Мое место — здесь, с моим народом. Ты же предал его и больше ему не принадлежишь.
— Все не так, отец, — покачал головой Тьярд, делая еще шаг вперед. Тень громадной змеи поднялась над головой Ингвара, глядя на Тьярда полными ненависти огненными глазами и угрожающе шипя. Тьярд остановился. Он знал: змея ужалит, если он попробует сделать еще хотя бы один шаг. — Все не так, — повторил Тьярд, не сводя глаз со змеи и пытаясь прочитать ее следующее движение. — Я твой сын, я веду твой народ, и сейчас он нуждается в помощи. Ты должен вернуться отсюда к ним, потому что ты нужен им.
— Я нужен Родрегу и останусь подле него, — отозвался Ингвар, и голос его надломился, заскрежетал, сломанный болью. — Уходи и оставь нас.
— Нет, отец, — твердо сказал Тьярд, глядя прямо в глаза змеи. — Родрег давно мертв. А вельды пока еще живы. Мы должны спасать живых, а не оплакивать мертвых.
