Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Давайте его, — со смехом крикнул я, а Мишка удивлённо посмотрел на меня, пребывая в некотором шоке от неадекватной реакции странного родственника.
Несмотря на негодование «брата», я всё-таки помог Кузьме почистить коней (их всегда чистят перед тем, как седлать, как сообщил мне Беппо), а затем надеть им сбрую, седло и всё остальное. Тот только ворчал, что я, видите ли, путаюсь у него под ногами.
Кони и вправду были шикарны: Незабудка, та самая, что захромала, была породистой серебристо-вороной кобылой — то есть тёмно-серая, с серебристыми прядями в хвосте и гриве, и названа так за потрясающие голубые глаза. Уголёк, тоже породистый жеребец пепельно-вороной масти, как сказал Мишка, отличался в меру вспыльчивым темпераментом. Наконец, Иней, мерин, которого любезно предоставили мне напрокат, был классическим представителем пресловутых «коней в яблоках».
Мишка, как заправский всадник, по его же словам, проведший в седле всё своё детство, мгновенно вскочил на Уголька и теперь ждал, когда же «старший брат»-увалень соизволит взгромоздиться на «товарища по несчастью». Взгромоздился я с пятой попытки, и не без помощи «всемогущего» Кузьмы, послужившего в данном случае точкой опоры.
Надо сказать, поначалу даже сидеть на лошади было страшно — непривычно высоко. И падать, должно быть, больно. Но вскоре я перестал об этом думать.
Некоторое время мы плелись шагом, видимо, «брат» хотел, чтобы я немного освоился.
— Поводья сильно не натягивай. Чтобы уверенно держаться в седле, крепко упрись в бока коленями. А когда поскачем рысью, немного приподнимайся в седле.
Вскоре, когда я немного привык, мы пустили коней рысью. Вот тогда-то у меня душа ушла в пятки.
— Не падать духом! Как втянешься, так не снять с коня будет! — весело крикнул мне Мишка.
Не сказал бы. К концу прогулки я отбил себе весь копчик, а когда мы уже на закате вернулись домой, то просто мешком сполз с коня и на полусогнутых проковылял к себе в спальню, где прямо в костюме упал на кровать и уснул. Вот что значит две недели без тренировки!
====== Глава 39. Серьёзный разговор, урок фехтования и приём у герцога ======
Петровское барокко, не будь ко мне жестоко!
(изменённый текст песни из фильма «Гостья из будущего»)
Поспать мне как следует после пережитого стресса, однако, не удалось: часов в восемь вечера за мной явились слуги и принесли очередной костюм, на этот раз более привычного тёмно-синего цвета, и сообщили, что уважаемые князья ждут меня на ужин в обеденной зале. Что ж, не буду обижать родственников, подумал я и, переоблачившись в чистый костюм, предварительно выставив из комнаты слуг, я отправился по коридорам туда, где меня ожидали.
За столом мы говорили на нейтральные темы, и я не мог удержаться от восторженного восхваления маэстро Кассини. В частности, я с гордостью рассказал о том, как Доменико за три недели повысил мой уровень вокалиста, как за один вечер научил петь сложнейшую трель с хроматизмами, на которую мы потратили почти пять часов непрерывной работы, наконец, как настоял на том, чтобы на одну из главных ролей взяли меня, а не мальчика из хора. Также я с нескрываемым восхищением отозвался о чарующем голосе своего маэстро, который, тем не менее, из преданности Капелле отказался петь в опере.
— Доменико не только талантливый певец и учитель, но также и великолепный композитор. Его музыка немного необычна для нашего времени, но от этого она не менее прекрасна. Например, во вступлении к первой арии Филомелы, которую я пел, мне отчётливо слышались звуки бушующего моря, а во второй арии, в скрипичной партии, словно птицы чирикали.
— Твой учитель — настоящий талант, — удовлетворённо заметил князь. — Он... как бы это сказать, полноценный мужчина?
«Нет, стопроцентная женщина», — чуть не вырвалось у меня, поскольку подобная нелепость не укладывалась у меня в голове. Ну неужели все вокруг столь слепы, что не могут разглядеть в этом «капелльском монстре» прекрасную даму?
— Доменико — певец-кастрат, если вы это имели в виду, — невозмутимо ответил я, хотя мой внутренний «логический интуит» страшно бунтовал против этого маразматического утверждения.
Пётр Иванович, по всей видимости, немного расстроился, а Михаил Петрович как-то странно усмехнулся.
— Надеюсь, он не столь капризен, как многие из «виртуозов» и согласится поехать с нами. Мы, в свою очередь, предоставим маэстро самые выгодные условия.
Всё это время Михаил Петрович сидел молча и смотрел себе в тарелку. Создалось впечатление, что пока я спал, князь хорошенько поговорил с сыном и, похоже, надрал ему уши за какую-то оплошность. Вскоре юный князь покинул наше общество, и мы остались за столом вдвоём.
Когда Мишка ушёл, Пётр Иванович, по всей видимости, решил серьёзно со мной поговорить, чего я всё это время и боялся. Он задавал мне вопросы о том, что я делал все эти годы, и мне на первое время пришлось придумать следующую легенду.
— Чуть более месяца назад я переехал в Рим из… Венеции, вроде бы, — ну, а что, ведь называют же Питер Северной Венецией, подумал я. — В честь своего отбытия страшно напился в венецианском трактире и здорово приложился головой об подоконник. Очнулся уже в Ватикане, на полу Сикстинской Капеллы.
— Выпороть бы тебя хорошенько, чтобы впредь дров не наломал, — засмеялся Пётр Иванович. — Что ж, допустим, ты какое-то время жил в Венеции. Но меня интересует другой вопрос. Где ты так хорошо научился говорить по-русски?!
Хотелось ответить словами О’Брайана из фильма «Остров сокровищ»: «Не помню хорошенько, сэр». В итоге я лишь пожал плечами.
— То есть, ты не помнишь? Что было до того, как ты вернулся в Рим из Венеции?
— Не помню. Учил где-то точные науки. И всё, — я решил изобразить амнезию, дабы не сказать лишнего и не вызвать раньше времени подозрений в состоянии психического здоровья.
Было из-за чего переживать: уже на тот момент я с прискорбием осознал, что «виртуозы» — народ, в общем-то, не особо адекватный с точки зрения обычного, здорового человека. Поэтому диагноз может быть поставлен с очень большой вероятностью.
— Встань из-за стола. И сними кафтан, камзол и рубашку, — приказал князь.
— Зачем? Вы хотите пройтись плетью по спине? — предположил я, но всё же повиновался и обнажил свой непривлекательный дистрофичный торс в присутствии князя.
— Могу я узнать, откуда у тебя эта дрянь на правом плече? — выйдя из-за стола, Пётр Иванович указал на татуировку. Ну конечно, слуги донесли, чтоб им икалось всю ночь!
— Виноват, пьян был. Сидел в трактире и познакомился с каким-то странным господином, — я решил говорить правду, тщательно адаптируя её к реалиям той эпохи. — Мы разговорились, и он, конечно же, за деньги, предложил нарисовать на теле всё, что я пожелаю.
— Что за сын у меня, видать, ещё и с пиратами связался! — отругал меня князь и наградил хорошим подзатыльником.
— Нет, это не пират был, просто художник, — объяснил я.
— От слова «худо». Негоже христианину так уродовать своё тело. Это же дар Божий!
— Моё тело уже достаточно изуродовано не по моей воле, — вздохнул я.
— Ох, и натерпелся ты на своём веку, — Пётр Иванович переменил гнев на милость и сел обратно за стол. Я же, в свою очередь, надел рубашку и камзол — к вечеру в итальянских домах становилось сыро и холодно.
— Мать-то свою хоть помнишь? — наконец спросил князь.
Я лишь покачал головой. Не мог же я ему сказать, что моя настоящая мать, Елизавета Григорьевна, ещё даже не родилась!
— Ты что-то скрываешь, мой мальчик, — жутковато прищурив глаза, заметил князь.
Ещё бы! Скажи я всё как есть, непременно бы сочли за сумасшедшего. Нет, пока не время раскрывать карты.
— К сожалению, пока что я не могу ничего вам сказать. Как только память ко мне вернётся, обязательно скажу.
Какое-то время мы сидели молча, допивая разбавленное вино и закусывая моцареллой и оливками.
— В чём провинился Михаил Петрович? — наконец поинтересовался я у Фосфорина-старшего. — Неужто из-за той скрипачки? Зря я про неё напомнил.
