Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
За столом я сидел между Долорозо и Диаманте, первый из которых с отсутствующим видом смотрел в окно и ничего не ел, а второй постоянно подливал мне вино в бокал.
— Синьор, простите, но мне больше нельзя. С удовольствием бы выпил, но не могу.
— Обижаешь! Какой ты после этого «виртуоз», если не можешь разделить с товарищами кубок счастья?!
Должен отметить, что сидящий в дальнем углу стола богато одетый человек вызывал у меня непонятное подозрение, поскольку периодически косился в мою сторону, словно что-то высчитывая про себя. Я постарался не смотреть на него и переключился на своих коллег, страстно желающих, чтобы я выпил вместе с ними.
К концу банкета незнакомец жестом попросил меня пройти с ним в коридор, предварительно взяв со стола два бокала с вином, один из которых предложил мне, и я машинально его выпил, не доходя до коридора. Стресс, напряжение и алкоголь напрочь лишили меня способности думать, и я, допив до дна предложенный молчаливым аристократом бокал, благополучно уснул прямо в коридоре на мягком диване.
Очнулся я не пойми когда, не пойми где. Кажется, я находился в карете… В карете?! Но, блин! Куда вы меня повезли?!
Комментарий к Глава 36. Абсолютная премьера! Иллюстрации:
Элизабет Гарднер «Прокна и Филомела»
https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Gardner-Philomena_and_Procne.jpg
====== ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: Из грязи в князи. Глава 37. Таинственное похищение и неожиданная встреча ======
Чего хотят они от меня, бедного?
Что могу дать я им? Я ничего не имею.
Н.В. Гоголь. «Записки сумасшедшего»
Не могу описать весь тот страх и ужас, который я ощутил, когда обнаружил себя посреди ночи, в кромешной темноте да ещё и в карете! Первое, что пришло в голову: наверное это Доменика решила преподнести мне оригинальный подарок в честь дебюта, устроив мнимое похищение при помощи дядюшки, любезно предоставившего ей карету и кучера. Или она наконец-то собралась с мыслями и решила по-настоящему меня похитить и отвезти в какое-нибудь протестантское государство, где нас смогли бы беспрепятственно обвенчать по местным обычаям.
Я долго пытался успокоиться и убеждал себя в истинности своего предположения. Но затем смутные сомнения окончательно завладели моим разумом, и я не смог больше теряться в догадках. Напротив меня явно кто-то сидел: в тишине, нарушаемой лишь скрипом кареты и грохотом колёс, я отчётливо слышал чьё-то дыхание.
— Доменика, ты здесь? — наконец осторожно спросил я.
Ответа не последовало, но на смену ровному дыханию пришёл глубокий храп. Тут мне действительно стало страшно. Молодая женщина так храпеть не может. В голову закрались самые жуткие мысли, которые просто вырвались из груди воплем ужаса, когда я в темноте дотронулся до… густой бороды соседа напротив.
— Караул! — не своим голосом заорал я и в панике попытался нащупать дверь.
О, нет! Похоже, самые страшные подозрения подтвердились, и меня прямо с премьеры похитил тот таинственный аристократ. Для каких целей, думаю не надо объяснять. Никогда, никогда нельзя разговаривать, а уж тем более — пить — с незнакомцами! Об этом ещё Булгаков предупреждал. А теперь что… Надеюсь, мне позволят напиться до такого состояния, при котором уже не будет мучительно больно?
— Видать кошмар приснился, — глухим басом проворчал незнакомец. По-русски!
— Вы к-кто? — заикаясь от страха, спросил я.
— Кузьма. Слуга ихний, — всё таким же ворчливым басом отвечал странный соотечественник.
— Чей?! — злобно огрызнулся я: подобная неопределённость меня всегда раздражала.
— Сказал бы, да барин не велел.
— Уважаемый Кузьма, не знаю, как по отчеству, прошу вас, не могли бы вы передать своему хозяину, что человек я весьма болезненный. У меня хронический геморрой и артрит височно-нижнечелюстного сустава. Челюсти сводит. Бывает, засунешь в рот, скажем, огурец, а они раз тебе — и защёлкнулись. Вы понимаете, о чём я? — я изо всех сил пытался сказать как можно мягче, но, по всей видимости, у меня плохо получалось говорить намёками.
— Как не понимать. Горячка у вас, ваш-светлость.
Светлость?! Значит, этот странный мужик каким-то образом узнал о моём происхождении? Но зачем тогда понадобилось меня похищать таким варварским способом?!
— Куда вы меня везёте? — наконец спросил я.
— Не велено говорить, — как робот, запрограммированный на один и тот же ответ, опять отчеканил Кузьма.
Вскоре рассвело. Лучи света робко вползли в закрытую карету, и я наконец смог рассмотреть своего соседа. Кузьма оказался невысоким — примерно метр шестьдесят — коренастым человеком лет тридцати пяти или сорока, с густой тёмно-русой бородой и коротко стриженный. Квадратное лицо и небольшой, вздёрнутый нос, словно говорили о его крестьянском происхождении. Костюм на нём был европейский и добротно сшитый, но сидел как-то странно: по всей видимости, Кузьма не привык к такой одежде и чувствовал себя в ней не комфортно. Должно быть, так же, как и я в платье Филомелы.
Окончательно убедившись в том, что слуга явно не собирается меня насиловать — слишком равнодушным был его взгляд, я немного успокоился и даже согласился разделить с ним нехитрый завтрак, состоявший из хлеба и какого-то странного компота. Вернее, это Кузьма предложил мне позавтракать, а сам подождал, пока я дам на это своё разрешение. Бред какой-то. Сначала варварски похищают, а потом заискивают, как перед дворянином.
— Может отпустите, уважаемый? Меня в Риме учитель ждёт, он весьма огорчится, если узнает, что я пропал.
— Нельзя отпустить. Барин с меня шкуру сдерёт.
— Хорошо. Не будем злить вашего барина, — я попытался пойти на компромисс, что всегда удавалось мне плохо. — Но позвольте мне хотя бы написать письмо своему маэстро, чтобы сообщить о моём местонахождении?
— Только с разрешения барина, — опять за своё!
Ехали мы примерно три-четыре дня, может быть и больше, по дороге останавливаясь в каких-то близлежащих деревушках, где можно было покормить коней и дать отдохнуть кучеру. Меня же из кареты одного не выпускали, выходить я мог только с завязанными руками и глазами под присмотром Кузьмы.
С первым выходом из кареты вообще была комедия. Я очень долго терпел, но понял, что «держаться нету больше сил».
— Уважаемый Кузьма, мне надо выйти, — жёстким тоном сказал я.
— Нельзя. Барин не велел, — опять гнул свою линию лакей.
— Мне в туалет надо, — тут я уже перестал церемониться и сказал прямым текстом.
— Туалет будет когда приедем. Сейчас не время брови рисовать.
Тут до меня дошло, что в восемнадцатом веке это слово обозначало совсем другое. Тогда как, простите, обозначалось то место, куда царь пешком ходит?!
— Я неправильно выразился. Мне… По малой нужде. Понятно?
Кажется, лакей наконец догадался, что имеет в виду странноватый пленник и вытащил из-под сидения ночную вазу. Сервис на высшем уровне, что уж там говорить.
Убедившись, что по более «серьёзным» делам меня тоже выпускать не будут, я все три дня отказывался от пищи и воды, а на четвёртый чуть не сдох от упадка сил и интоксикации организма.
Наконец поздним вечером мы прибыли в пункт назначения, которым оказался шикарный особняк, окружённый парком, в котором росли кипарисы и пальмы. Не иначе, итальянская резиденция каких-то русских аристократов.
Кузьма проводил меня в столь же роскошные покои с огромной кроватью и плотными бархатными занавесками, где я с ужасом дожидался своей горькой участи. Сейчас явится мой мучитель, и бедный сопранист Алессандро пополнит ряды «благородных грешников». О, судьба! Почему ты так несправедлива? Почему бедный больной певец не имеет никакой надежды на счастье и вынужден прогибаться под власть имущими? Об этом разве я мечтал, когда стремился на оперную сцену? Или это плата за успех?
Однако, даже спустя целый час, никакой мучитель не явился. Вместо него пришли какие-то люди в париках и желтоватых камзолах: вероятно, слуги. Они принесли в комнату подносы с какими-то яствами, на которые я даже смотреть не стал, и ушли.
