Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Конечно, Алессандро. Всё-таки эта опера и его творение тоже.
Вот теперь я точно пропал, в отчаянии подумал я. Конечно, Доменика уже несколько раз приходила на репетицию, чтобы убедиться в качестве исполнения своим учеником написанной ею же музыки, но вот на генеральную репетицию — с оркестром, декорациями и, что самое главное — в сценических костюмах, явиться не смогла из-за каких-то проблем в Капелле. Поэтому обладательницу титула «Мисс Фурия 1726» она ещё не видела.
Битый час я уговаривал и убеждал себя в неизбежности выхода на сцену. Нет, боязни публики у меня никогда не было, да и партию я знал уверенно, даже пластический номер последние несколько дней выходил довольно сносно. Но вот выйти на сцену в женском платье и накрашенным, как старая макака, зная, что из зала на тебя будет смотреть твоя женщина?! О, лучше б я сдох! Я не испытывал такого стыда даже в тот день, когда я позволил себе раздеться в её присутствии, ведь это в какой-то степени естественно, да и я не был уверен, что Доменика не является парнем-«виртуозом». Сейчас же весь этот цирк меня страшно угнетал и унижал в её глазах. Что ж, маэстро, я покажу тебе такую Филомелу, после которой единственной твоей любимой поэтессой станет Сапфо.
До спектакля оставались считанные секунды. Наконец оркестр грянул первые аккорды увертюры. Находясь вместе с остальными в кулисах (занавеса в те времена в театрах не было), я с замиранием сердца ожидал своей участи. Сердце бешено колотилось, руки вспотели, отчего белые атласные перчатки стали мокрыми. Хотелось просто всё бросить и сбежать куда глаза глядят. Но я не мог подставить любимую. Ради тебя, о Доменика, я взойду на этот эшафот славы и позора. И я должен быть сильным.
Взглянув на надменного Консолоне в гротескном костюме с доспехами и шлеме с перьями, уже сейчас сильно напоминавшего птицу; затем на безразличного и угрюмого Долорозо в зелёном платье и диадеме, которому было глубоко плевать на всё происходящее; на совсем юных дебютантов, похожих на фарфоровых кукол, но совсем не по-детски смотрящих на мир, я наконец успокоился, объяснив себе, что всё это всего лишь спектакль, который мы сыграем и забудем, как страшный сон.
И вот оркестр отыграл увертюру, а на сцену медленно и с пафосом прошествовал синьор Диаманте в роли Юпитера, за которым несли золотой шлейф пятеро мальчиков-амуров. Из зала послышался свист и крики. Я с опаской высунул нос из кулисы и увидел, что у некоторых зрителей в руках плакаты с лозунгами вроде «Долой Диаманте!» или «Консолоне — старый дурак!». Некоторые выкрикивали эти лозунги и получали по шапке от сидящих рядом инакомыслящих зрителей.
Честно говоря, пел Диаманте неважно, тем более с учётом того, что вчера всё-таки выпил. В итоге разряженный в золотое Юпитер вынужден был сократить десятиминутную арию в два раза, поскольку из зала крикнули: «Закругляйся!», а затем в него прилетело надкусанное яблоко. Вот вам и настоящие любители айфонов! Сразу вспомнился инцидент с одного футбольного матча, когда какой-то злобный болельщик бросил банан в игрока африканского происхождения. Обиженный «виртуоз» прошествовал в кулису, где сразу же сцепился с первым попавшимся под руку — хореографом Сальтарелли.
После сдавшего позиции Юпитера был выход Прокны в блистательном исполнении синьора Долорозо. Певец в зелёном платье с глубоким декольте и с диадемой, украшающей роскошные чёрные волосы до плеч, весьма гармонично смотрелся в женской роли, по-видимому, привык за все эти годы «работать даму» (far la donna). Афинская принцесса в его исполнении казалась мягкой, чувствительной и женственной. По виду и не скажешь, что столь милая героиня впоследствии убила своего сына, а исполнитель полчаса назад выдал депрессивную тираду о бессмысленности искусства.
Близился мой черёд выхода на сцену. В тот момент я страшно пожалел, что посмел пару месяцев назад мечтать о концерте на стадионе Петровский. Атмосфера в театре была соответствующая: шум, грохот стульями, крики в поддержку любимого «игрока» и ругательства в адрес нелюбимого, сливались в музыку хаоса, которая вступила в схватку с музыкой света и разума, исполняемой струнным ансамблем.
Во время вступления к арии я, стараясь не совершать резких движений и не махать руками, как Петрушка, выехал на сцену, на той самой, спроектированной мной и Карло ладье, которая со скрипом катилась на колёсиках по деревянным рельсам, что вызвало очередную волну свиста и смеха. Нет, Саня, не обращай на них внимания, надо достойно вынести эту пытку. Бегло оглядев зал, я не обнаружил там ни маэстро Альджебри, ни Доменики. Наверное, обсуждают оперу в каморке, подумал я. Но каково же было моё удивление, когда я случайно кинул взгляд в оркестр.
Джованни Альджебри сидел в оркестре, играя первую скрипку и попутно размахивая смычком, как дирижёрской палочкой. А чуть правее его я увидел… Доменику, с сердитым сосредоточенным видом. И тоже со скрипкой. Признаюсь, у меня случился культурный шок: ничего прекраснее и сексуальнее женщины со скрипкой я даже представить не мог. Получайте приятный сюрприз, синьор Фосфоринелли!
Для того времени это не считалось чем-то необычным, когда композиторы сами играли в оркестре на своих спектаклях. Но тем лучше: Доменика, будучи погружённой в игру, не увидит меня в позорном виде, лишь услышит моё пение. Поэтому я должен исполнить всё в лучшем виде.
Не обращая внимания на крики и свист, я дождался окончания вступления и запел, очень боясь того, о чём меня не раз предупреждала Доменика — потерять контроль над своим голосом и «раствориться» в нём. Со мной частенько такое случалось на уроках, когда я, будучи захваченным потоком своего голоса, переставал соображать и начинал петь ахинею в третьей октаве. Тогда синьорина Кассини прекращала игру и испытующе на меня смотрела. Тогда только я затыкался, успокаивался и начинал сначала.
Так и теперь, начал я очень тихо и осторожно, вспоминая слова Доменики в интерпретации программера: «Ты — ведущий поток, а голос — ресурс. Никак не наоборот». К середине арии я осмелел и, не обращая внимания ни на шумы, ни на прилетающие на сцену надкусанные фрукты, на третьей минуте исполнил хорошо проработанную messa di voce, зависая на каждой ноте с чётным индексом. Всего на «аудиоконсоль» было выведено порядка двадцати пяти нот. Зал, наконец, стих. Послышался вполне одобрительный шёпот.
Далее следовал весьма драматичный дуэт с королём Терео, плавно перешедший в вокальный поединок. Оперный «примо» со взглядом коршуна первым начал наступление, стремясь подавить противника мощью голоса. Но и противник, то бишь я, не сдался и начал «отражать удары», а вскоре и совсем обнаглел, с каждой нотой «наступая» всё больше и больше. Раз уж создал себе такую фурию, будь добр выдержать до конца. В середине дуэта я уже весь полыхал от искусственно вызванной ярости, которую нотными порциями выплёскивал на противника и в зал. К концу дуэта Консолоне всё же выдохся и сдал позиции, а я добил его высокочастотной трелью на пятьдесят секунд. Потом, из случайно подслушанного разговора двух постоянных театралов, я узнал, что «более брутальной, агрессивной и подавляющей своей внутренней силой дамы они ещё не видели за всю историю посещения театра». Что ж, не смог взять голосом, взял драматизмом. Молодец, Алессандро!
После спектакля, когда мы все уже переоделись в свои нормальные костюмы и смыли грим, я пытался найти маэстро Кассини, но не нашёл. Присутствовавший на спектакле Стефано поздравил меня с дебютом и сообщил, что Доменико был вынужден сразу по окончании спектакля покинуть театр и отправиться в Ватикан, поскольку кардинал Фраголини плохо себя чувствует и просил Доменико его навестить.
Я был невероятно расстроен тем, что Доменика не осталась на праздничный ужин для всех участников представления, состоявшийся в одном из театральных помещений. Что ж, подумал я, ещё будет повод отпраздновать наш совместный триумф вместе, и желательно — без посторонних. Но не сейчас. Сейчас я был обессилен выкачавшей всю энергию Филомелой и поэтому плыл по течению, как последнее дерьмо.
