Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Бросив взгляд на Доменику, я в очередной раз восхитился её красотой, подумав, что в своём тёмно-зелёном костюме она изящнее любой пальмы.
Мы позвонили, и дверь нам открыла незнакомая девушка с вьющимися светло-русыми волосами и тёмно-стальными глазами, одетая в скромное платье светло-голубого цвета. Лицо её показалось мне знакомым, но я никак не мог вспомнить, где её видел, и видел ли вообще. Интересной особенностью её внешности были тонкие губы и нависающие светлые брови, что, пусть и не делало её первой красавицей, но придавало какую-то изысканную изюминку. Ничего не говоря, девушка проводила нас в гостиную, обставленную роскошной мебелью и напоминавшую залы, которые я видел в музеях Санкт-Петербурга.
— О, синьор Фосфоринелли! — услышал я приветливый голос маркизы, которая направлялась к нам из соседней комнаты. — Рада вас видеть.
— Премного благодарен за приглашение, ваше сиятельство. Разрешите представить вам моего учителя, маэстро Доменико Мария Кассини, — я указал в сторону Доменики, а та, в свою очередь, изящно поклонилась, сняв шляпу. О, что за женщина, ты сводишь меня с ума!
— Здравствуйте, ваше сиятельство. Это большая честь для нас, — с улыбкой поприветствовала Доменика маркизу.
— Присаживайтесь, синьоры, — Джорджия Луиджа жестом пригласила нас присесть на диван, обитый бледно-розоватым атласом, рядом с которым стоял столик с фарфоровым сервизом. У меня сразу похолодели руки: хоть бы опять что-нибудь нечаянно не смахнуть, с меня станется!
После чаепития маркиза расспрашивала Доменику обо всём на свете: начиная с репертуара в Капелле и заканчивая украшениями, косметикой и прочей ерундой. Я всё это время лишь молча попивал тёплую воду, поскольку моя сердитая муза запретила мне даже прикасаться к кофе, ибо «сопранистам низзя!».
В конце концов, когда мне совсем стало скучно слушать «увлекательную» беседу милых дам, я нашёл себе более интересное занятие: бордюр под потолком напоминал по форме циклоиды, и я представлял, как по ним катится воображаемый шарик, собирая монетки на впадинах. В какой-то момент меня охватила тоска: я вспомнил одну дурацкую игру для iOS, в которую иногда поигрывал в прежние времена, когда ехал в метро. На тот момент я страшно ругал разработчиков за такую примитивность и отсутствие фантазии, а теперь был не прочь и сам поиграть в это убожество.
— Вы пишите музыку, маэстро? — наконец, спросила что-то нормальное у Доменики маркиза.
— Да, синьора. Я готов исполнить для вас всё, что вы пожелаете. Хотите пьесу, сонату? Или аккомпанемент к арии? А Алессандро споёт.
— О, это было бы чудесно! С превеликим удовольствием послушаю вашу музыку и пение вашего ученика. Паолина, принеси спинеттино из спальни. Я иногда поигрываю по вечерам.
— Паолина — моя воспитанница, — наконец, пояснила синьора Канторини. — Не девушка, а просто ангел. Послушная, тихая и покладистая.
— Сколько лет Паолине? — задала нескромный вопрос Доменика, видимо, забыв, что неприлично задавать подобные вопросы по отношению к женщине.
— В июне будет двадцать четыре, — ответила маркиза, наливая сливки себе в чашку с кофе.
— Двадцать четыре? — удивилась синьорина Кассини. — И она… не замужем?
— Ох, с этим большие проблемы. Полгода назад к ней сватался один пожилой сенатор, но она даже видеть его не захотела. Угрожала уйти в монастырь, но только не за этого, как она выразилась «старого монстра».
Девушка со светло-русыми волосами вновь появилась в гостиной с небольшим деревянным инструментом и передала его маркизе.
— Прошу, синьора, ваш спинеттино, — смиренно ответила Паолина, но от её интонации моё сердце ёкнуло.
— С добрым утром, мама, чай с гренками готов! — пронеслось у меня в голове. Оля. Это её фирменная интонация, проявлявшаяся в те моменты, когда она совершала какую-то пакость, но всеми силами пыталась загладить вину. Я вспомнил один эпизод из раннего детства, когда нам со старшей сестрой с утра пораньше вздумалось нажарить хлеба к завтраку. Полбуханки мы, конечно, спалили, но оставшиеся оказались вполне съедобными и хрустящими. Признаюсь, те допотопные ржаные гренки с чёрносмородиновым вареньем казались мне в сто раз лучше всяких пирожных.
Мои воспоминания улетучились, когда Доменика сыграла первый аккорд, и я понял, что сейчас придётся петь первую арию Филомелы. Скрипнув зубами от досады, я затянул патетический речитатив:
Oh, barbaro severo! Non sei stato toccato dalla richiesta di mio padre, né le sue lacrime, né la preoccupazione di mia sorella per me!
Вспоминая последнюю репетицию, в середине арии я добавил «огонька» в пение, грозно сверкнув глазами из-под сдвинутых фосфоринских бровей, чем, вероятно, произвёл на маркизу неизгладимое впечатление.
После бурных аплодисментов синьоры Канторини синьорина Кассини решила перейти к классике и сыграть на клавишном инструменте аккомпанемент к дуэту Нерона и Поппеи Монтеверди, который обычно исполняется двумя высокими голосами в сопровождении лютни и струнного оркестра. Дождавшись окончания вступления, я запел партию Поппеи, а Доменика отвечала мне в партии Нерона:
— Pur ti miro…
— Pur ti godo!
— Pur ti stringo…
— Pur t’annodo!
Дуэт напоминал шахматную партию, в которой каждая реплика была подобна изящному продуманному ходу, а под конец мы слились в единую ноту, словно объявляя, что победила дружба.
— Блестяще! Это… это невероятно! Брависсимо, синьоры «виртуозы»! — со слезами на глазах аплодировала маркиза.
Поздно вечером, когда я, проводив Доменику до калитки, вернулся к себе в унылую каморку, у меня в памяти внезапно всплыл один образ. Я вспомнил старую чёрно-белую фотографию своей двоюродной бабушки Елены Фосфориной, сестры деда Ильи. На фотографии она была совсем юной девушкой, худенькой, с тонкими бледными губами, волосами до плеч и впалыми щеками — они с дедом единственные из всей семьи пережили блокаду. Бабушка по характеру была не общительной и редко приезжала к нам в гости.
Странным образом, на бабушку Лену была отдалённо похожа воспитанница маркизы, Паолина. Однако я на тот момент не мог логически обосновать сходство и поэтому вскоре об этом забыл.
Комментарий к Глава 35. Пасха в Риме и воспоминание из будущего Судя по расчетам автора, в 1726 году православная и католическая Пасха отмечалась 21 апреля
====== Глава 36. Абсолютная премьера! ======
«Я похож на Лжедмитрия», — вдруг глупо подумал я и опять уселся за стол.
М.А. Булгаков, «Записки юного врача»
Наступил день премьеры оперы «Пандиониды» авторства Джованни Альджебри и Доменико Мария Кассини. Я сидел в гримёрке перед зеркалом и с отвращением смотрел на чудовище в высоком парике и фиолетовом платье (#9370DB), расшитом серебряными нитями и с кринолином эллипсоидной формы. Рукава с кружевной оборкой доходили до локтя, открывая тощие жилистые руки, на которые, по словам костюмера, страшно было смотреть: тонкие и длинные пальцы все в шрамах, а ногти на некоторых пальцах повреждены — вот к чему привела неуёмная страсть «виртуоза» к починке компьютеров в юном возрасте. В связи с перечисленными выше особенностями, костюмер сказал «какой ужас!» и заставил меня надеть перчатки из белого атласа. Клоун клоуном, да и только.
Справедливости ради, вынужден сказать, что одеяние Филомелы было выполнено на высшем уровне и выглядело шикарно. Любая девчонка непременно бы захотела себе такое, да что говорить, любая девчонка смотрелась бы в нём лучше. Кроме того, сей ненавистный наряд оказался мне впору, всё в нём было продумано: даже татуировку закрывал кружевной воротник. Каким образом удалось так точно подогнать платье под мои параметры, я узнал только перед премьерой. Ведь Доменика ещё месяц назад успела снять с меня мерки. Но об этом у меня отдельный разговор.
Каким же наивным дураком нужно быть, чтобы не обнаружить подвоха в том, что трудоёмкая работа по изготовлению моего повседневного костюма вручную составила всего сутки. И это в восемнадцатом веке! Позже, разговаривая с сыном портного, Умберто Страччи, я узнал, что тот синий костюм, который я носил всё это время, был уже сшит для сына одного заказчика. Однако сын заказчика за пару недель неожиданно вымахал до двух метров ростом, поэтому достопочтенный «синьор костюм» оказался не у дел и достался завалящему сопранисту Алессандро.
