Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Боюсь, что мне они уже не помогут. Я старый, — вновь пошутил я.
— Что я тебе говорила? У «виртуозов» кости не теряют гибкости.
— Ладно, уговорила, — сдался я. Сколько можно вредничать, в самом деле?
Упражнения на коврике мы, конечно, делать не стали, поскольку коврика в каморке не было, лишь холодный каменный пол. Зато Доменика показала мне несколько упражнений на растяжку, наподобие тех, что тренер рекомендовал выполнять перед подходами со штангой, чтобы не порвать мышцы резким поднятием тяжести.
— Знаешь, пантомима не самое страшное в этой роли, — сказал я, когда мы закончили тренировку и отдыхали на кровати. — Полным идиотом я себя почувствовал, когда меня заставили репетировать в дурацком женском платье.
— Ах, Алессандро, — вздохнула Доменика. — Я готова многое отдать за то, чтобы получить возможность выйти на сцену в роскошном платье с кринолином, расшитом жемчугом и золотыми нитками… Двадцать четыре года в мужском костюме, двадцать четыре, Алессандро!
— Да, теперь я понимаю, что ты чувствуешь себя не комфортно в чуждом тебе образе. Но если ты хорошо смотришься в любой роли, то я просто отвратителен в женской.
— Ты в любой роли прекрасен, Алессандро, — улыбнулась Доменика. — Я знаю, что говорю.
— Открой глаза, мне уже все об этом сказали. Только ты считаешь иначе.
— Ты просто сопротивляешься и не хочешь никого слушать. Настоящему артисту должно быть без разницы, кого играть — мужчину или женщину. Он прежде всего создаёт образ, красивую картину, подобно Микеланджело и Рафаэлю. Ты должен полюбить свой образ, свою героиню. Иначе получится безжизненный, холодный камень.
— Не боишься, что с такими настроениями я скоро изменю тебе с Филомелой? — я вновь не смог удержаться от того, чтобы не съязвить.
— Не боюсь. Я лично прослежу за поведением этой скандальной женщины, — в ответ усмехнулась Доменика.
— Отлично. А то ведь она несчастная и одинокая. Поэтому и такая злая.
— Алессандро! — возмутилась Доменика. — Не обижай своего старого маэстро!
— Да ладно. Прости, я пошутил, — шепнул я и вновь нежно обнял её за плечи. — Доменика, я хочу сказать тебе одну вещь, которая пришла мне в голову совсем недавно. Что, если мы тайно обвенчаемся после Пасхи? Никто не узнает, а мы… в общем…
— Увы, Алессандро, — с грустью вздохнула синьорина Кассини. — Прости, что я вынуждена сказать тебе то, что, возможно, причинит тебе боль. Ни один священник в Риме, да и в Италии, не пойдёт против Папы, обвенчав женщину с кастратом.
— То есть, ты в любом случае откажешься от моего предложения? — предположил я.
— Здесь и сейчас — да. Прости.
— Отлично. Значит придётся ждать, пока приедут князья Фосфорины и заберут нас к себе в Питер, — угрюмо усмехнулся я, не обратив однако на эти слова особого внимания.
Поскольку времени было уже много, а остаться со мной в гостинице Доменика отказалась, сославшись на то, что донна Катарина будет волноваться, я решил проводить её до дома, предусмотрительно надвинув на брови шляпу и закутавшись в плащ. Если из окна увидят, пусть думают, что это кто-то из её юных учеников. Проводив любимую до самой калитки дома, я поспешил в гостиницу, где полночи отрабатывал пластическую сцену, которая всё ещё давалась мне с большим трудом.
Комментарий к Глава 34. Катарсис и покаяние 1) Псалом 50
2) Псалом 146-147
====== Глава 35. Пасха в Риме и воспоминание из будущего ======
Через пару дней после описанных ранее событий весь христианский мир* отмечал Пасху. По расчётам Стефано Альджебри, в 1726 году Светлый праздник должен был наступить в один и тот же день по календарям «обеих версий», поэтому я мог не только поздравлять, но и принимать поздравления от своих новых друзей.
— Алессандро, ты обязательно должен посетить пасхальную мессу в Сан-Пьетро. Ты должен увидеть, услышать и прочувствовать эту радость — светлого Христова воскресения.
Не знаю, каким образом, но неделю назад Доменике удалось уговорить кардинала Фраголини, чтобы тот предоставил мне ограниченный доступ в Ватикан — без права «подниматься на хоры и мешать певцам». Конечно же, меня это сильно расстроило, но всё-таки — хоть какое-то смягчение необоснованных штрафных санкций.
Надо сказать, как раз неделю назад мне посчастливилось вместе с Эдуардо побывать на праздновании Пальмового Воскресенья на площади перед собором, когда Папа благословлял принесённые жителями Рима пальмовые и оливковые ветви. У некоторых в руках я видел целые букеты и композиции из ветвей и цветов. Эдуардо тоже принёс искусно составленный букет, как я позже узнал — дело рук Доменики. Сама же она в составе хора исполняла торжественное песнопение.
В какой-то момент на меня опять нахлынули воспоминания о том, как меня совсем маленьким бабушка, Тамара Ивановна Франко (Царствие Небесное!), водила в Казанский собор освящать вербу. Вспомнил эти мягкие, как кошачьи лапки, набухшие почки и терпкий аромат, который не спутаешь ни с чем — аромат весны и возрождающейся природы. Вспомнил, как улыбалась моя обычно строгая и даже сердитая бабушка, когда хрустальные капли святой воды попадали на наши ветки. Вспомнил, как тусклый свет из окна карабкался по стенам собора, подсвечивая иконы и лица людей. Вспомнил и… на глаза навернулись слёзы. Возможно из-за того, что соскучился по бабушке, а возможно потому, что душа моя вновь устремилась на Родину.
Теперь же я, также в компании Эдуардо, отправился в сердце Рима, дабы встретить Светлый праздник вместе с Вечным городом.
И вновь невольно вспомнились золотые дни детства и ночные пасхальные богослужения, которые я посещал сначала с бабушкой, а потом и вместе с родителями. Это был, пожалуй, единственный день в году, когда детям можно ночью не спать. Вспомнил тихую и таинственную песнь, которую пели священники на крестном ходу:
Воскресение Твое, Христе Спасе, ангелы поют на небеси…
И следующий за этим торжественный возглас: «Христос воскресе!», на который все отвечали хором.
Сейчас же, слушая молитвы и песнопения на латыни и стараясь воспроизвести подобное на церковно-славянском, я опять же невольно вспомнил момент из пасхального богослужения, когда священники читают Евангелие на нескольких языках: греческом, латыни, английском и немецком. Помню, в детстве я очень радовался, когда читали на английском, поскольку это был единственный иностранный язык, который я понимал. А теперь до меня дошёл истинный смысл происходившего: объединение народов в общей радости.
Зажглись сотни свечей, и хор грянул торжественно-праздничное песнопение.
В какой-то момент я почувствовал, словно у меня в сердце растаяла ледяная глыба, которая все эти годы давила и мешала жить. Она просто растворилась в океане непролитых слёз и испарилась в лучах настоящего света.
После пасхального богослужения близнецы Альджебри уговорили меня пойти к ним домой: сам композитор, зная о моём мнимом изгнании, пригласил меня отметить праздник вместе с их семьёй, дабы я не прозябал один у себя в каморке.
Я даже помог обеим прекрасным Чечилиям с приготовлением праздничного обеда, поскольку Стефано уже распространил рекламу о моих якобы выдающихся кулинарных способностях. Восстановив из памяти некоторые рецепты, по которым готовили мои родители, и заручившись помощью синьорины Альджебри, смог приготовить шарлотку с персиками, которую оценила даже временно капризная Анна Мария, не говоря уже об остальных.
Немного позже к нашей компании присоединился и Эдуардо, заявив, что дядюшка совсем надоел и хочется «пообщаться с ребятами». За столом младший Кассини с большим интересом слушал, а затем и обсуждал с Никколо нововведения в архитектуре, чем несказанно меня порадовал, внушив надежду на дальнейшее своё развитие в этой области.
Накопив немного денег, я отправился в местную ювелирную лавку, собираясь купить и преподнести подарок моей Доменике — украшение из муранского стекла, которое так нравилось ей. Ко мне тут же подскочил ювелир, пожилой человек с горбатым носом и чёрными кудрявыми волосами:
