Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Бедняга, опять тебя водят за нос два закоренелых афериста, не мог же я ему сказать, что от этой ссоры зависит моя жизнь и безопасность!
— Ты здесь не поможешь. Всё гораздо серьёзнее, — картинно вздохнул я.
— Тебе не кажется, Алессандро, что ты поступаешь жестоко по отношению к нему? Ведь он искренне любит тебя: партию Филомелы за неделю переписал с учётом твоих наиболее «сильных» нот и переходов между ними.
Да уж, за Филомелу отдельное «спасибо», вновь усмехнулся я. Редкостная фурия получилась, благодаря мне и Маяковскому, на эмоциях из стихотворений которого я и построил её образ, не соответствующий задуманному.
Ну, а что поделать бедной девушке, к которой воспылал нечестивой страстью муж её же родной сестры? Как тут не быть стервой, когда такое отношение? Естественно, девушка боролась за свои интересы до последнего. В моей выдуманной версии Филомела втайне посвятила себя Минерве и общалась с ней в оливковой роще. А тут приходит какой-то нечёсаный хмырь и заявляет на неё свои права. Сестра тоже с большим приветом. Убила собственного сына и зажарила на обед мужу-варвару. После этого олимпийцы схватились за голову и превратили всю семейку в птиц: Прокну в соловья, Терео — в удода, а Филомелу — в ласточку.
Вспоминая очередную репетицию, где получил подзатыльник от Консолоне, с которым мы больше двух недель репетировали дуэт фракийского царя и афинской принцессы:
— Фосфоринелли, вы переигрываете! Так петь нельзя! Филомела девушка и должна быть мягкой и податливой. А у вас она агрессивна, словно царица амазонок!
— Конечно агрессивна, — огрызнулся я в ответ оперному Primo. — У неё мигрень, критические дни и пэ-эм-эс, — применил я к месту и не к месту знания, почерпнутые у сестёр в юности. — И ещё она ноготь сломала о струну лиры!
Консолоне не стал разбираться в незнакомых терминах, применив «метод грубой силы» и влепив мне затрещину. На том дуэт и закончился.
— Что тебе сказал Доменико? — наконец, спросил я. — Он ведь любит преувеличивать, но я хочу знать его точку зрения.
— Ничего особенного. Сказал, что ты отверг его признания в любви и ушёл. Скажи, какая муха тебя укусила?
— Такая, что всему есть предел, — обобщённо ответил я.
— Не скажи, — хитро усмехнулся Стефано. — Если знаменатель в дробной функции равен нулю, а числитель стремится к бесконечности, то предела не существует.
— Думаешь, это наш случай? — усмехнулся я. — Пойми, я ведь люблю своего маэстро. И я не понимаю, чего он хочет от меня. Ты ведь сам говорил, что я не смогу доставить ему удовольствие. Да я и не знаю, каким образом!
— Я готов тебе рассказать. На тот момент я не хотел травмировать твою чувствительную девственную психику такими вещами.
Опять я обманываю тебя, Стефано. Ведь я прекрасно знал, каким образом могу доставить удовольствие женщине. Другой вопрос, готова ли она к подобным ласкам от недостойного «виртуоза».
— Не знаю и знать не хочу, Стефано. С меня довольно. «Виртуозы» умирают в одиночестве, ты это знаешь.
— Нет, я не согласен! — воскликнул сопранист. — Сам не останусь один и тебе не позволю.
— Однако мне пора на репетицию, — вспомнил я. — Пойду репетировать с великим синьором Консолоне.
— Что?! Консолоне? — Стефано схватился за голову. — Да это же чудовище! Отец до последнего не хотел приглашать его, но, видимо, никто больше не согласился за такие деньги.
— Чем так ужасен Консолоне? — наигранно удивился я, на самом деле прекрасно зная его садистские наклонности.
— Ведёт себя, как разбойник, издевается над певцами, бьёт хористов. Консолоне выгнали из нескольких театров за дурные наклонности и почти не приглашают на постановки. Хуже него только синьор Диаманте, который ещё и периодически напивается перед спектаклем. Уже три премьеры сорвал, негодяй!
— Он поёт у нас Юпитера, — добавил я.
— О, небо, Алессандро! Повезло же тебе с коллегами!
— Ничего, выживем. Тем более, я с этого дня решил замечать в людях только хорошее. Вот я уверен, что эти двое тоже неплохие ребята, просто заигравшиеся в злодеев.
Дойдя до Пантеона, мы разошлись: Стефано отправился домой, а я в гостиницу. О, как же мне не хватало тебя, Доменика! Я это понял только в тот момент, когда сбежал с мнимым скандалом из дома Кассини. Теперь же, в этой унылой каморке, я просто выл ночами на луну, как выкинутый на улицу пёс, а моё сердце устремлялось к твоему дому, где ты, возможно, также тосковала и по мне.
Отогнав грустные мысли о вынужденной разлуке, перекусив коркой хлеба и стаканом воды с каплей вина я, будто на каторгу, поплёлся на репетицию, где битый час выслушивал замечания от обоих Primi, хореографа и композитора. Всё не так. Всё неправильно. А как правильно — сами не могут сказать, поскольку не знают.
Вечером в дверь моей съёмной каморки постучали. Ворча: «Кого принесло на ночь глядя?», я пошёл открывать и буквально «растаял» от радости, увидев на пороге свою прекрасную Музу в зелёном бархатном костюме. Не сдержав своих чувств, я крепко обнял возлюбленную прямо у открытой двери.
— Всё в порядке, любимая? — шёпотом спросил я, запирая на ключ дверь: мало ли кто номер перепутает. — Почему в потёмках бродишь по Риму без сопровождающих? — удивился я.
— Ты не хотел, чтобы я пришла? — тихо спросила Доменика, присаживаясь в кресло рядом с кроватью.
— Что ты! Как ты могла такое подумать! — возмутился я. — Но разве я не беспокоюсь за тебя?
— Спасибо, что беспокоишься. Но я пришла не только потому, что соскучилась по тебе, — как-то странно улыбнулась Доменика. — Можешь объяснить, с чем связано столь ужасное поведение на репетициях? На тебя маэстро жаловался, говорил, что ты достал своими капризами его, хореографа и костюмера, не говоря уже об остальных певцах. Тебе будет легче, если спектакль провалится?
— Доменика, мне очень жаль, что так получилось. И я вовсе не хотел ничего срывать. Да, я вёл себя по-свински по отношению к старикам, и я это уже понял. А ещё я хотел бы извиниться перед тобой.
— Передо мной? Но за что?
— За то, что плохо себя вёл на уроках и обижал, да много за что! Мне стыдно, любимая. Я был неправ.
— Неужели на тебя так подействовала разлука? — удивилась Доменика.
— Возможно. Ты даже не представляешь, до какой степени я скучал без тебя. Я чуть не умер от тоски.
— Ну, не придумывай. Мы живём всего в паре кварталов друг от друга и можем видеться в любое время.
— В любое время? Разве синьора Кассини не следит за твоими действиями?
— Мама немного успокоилась, когда ты ушёл, и ослабила контроль.
— Понятно. Как там Эдуардо и дядя Густаво? — поинтересовался я. — Ты сказала брату, то есть пра-пра…прадедушке, где меня искать, если что?
— Да, конечно. Дядюшка невероятно расстроился, когда узнал о нашем мнимом разрыве. Долго сокрушался, но я просила его никому не говорить, что между нами что-то было. Эдуардо собирается завтра прийти. У него какой-то вопрос по заданной тобой задаче. Но, естественно, я не сказала ему, что скандал был понарошку. Поэтому жди вопросов.
— Стефано уже допытывался у меня сегодня, почему я не хочу ответить тебе взаимностью, — мрачно усмехнулся я. — Как же мне не хотелось вновь обманывать друга!
— У нас нет выбора, Алессандро. Рано или поздно Стефано обо всём узнает. Когда ты будешь в безопасности.
— Ключевое слово здесь «когда». И наступит ли такое время вообще.
— Так ты мне не сказал, почему пакостил на репетициях вместо того, чтобы работать, — вернулась к больной теме Доменика.
— Буду честен с тобой. Мне тяжело даётся эта Филомела. Особенно пластический номер. Совсем он у меня не выходит.
— Что же ты мне раньше не сказал? — удивилась Доменика. — Я бы показала тебе упражнения на развитие гибкости.
— Какие упражнения? Кто им тебя учил?
— Меня с трёх до шести лет водили на гимнастику, — объяснила синьорина Кассини. — Преподаватель показывала различные движения, а я вместе с другими маленькими девочками их выполняла. Мы занимались на коврике, а также с лентами и обручами. Некоторые упражнения я помню до сих пор и готова научить им тебя.
