Клинки и крылья (СИ) - Пушкарева Юлия Евгеньевна (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
О, шепнуло что-то внутри, лучше бы никакого «будет» вообще не существовало… Может, оттого Фиенни и дал Хелт убить себя — из-за жажды остановившегося мига, то есть полного покоя и забвения?
— Плоть, — бросил Альен, растирая кончиками пальцев вдруг занывшие виски. — Плоть, которая ограничивает. Я не прав?
— Нет, — ответил Фиенни. И сделал глубокий вдох, точно собрался что-то пояснить, но передумал. Он смотрел теперь куда-то в пустоту за плечо Альена; хотелось развернуться и проверить, не стоит ли там вездесущая Сен-Ти-Йи со своими рожками или разноимённая Мельпомена в чёрных одеждах. Альен бы не удивился, если бы кто-нибудь из бессмертных проник сюда — потешиться тем, как Повелителя Хаоса огненными волнами несёт к предательству…
— Ты имел в виду что-то шире? Там было слово «ограничить»… — язык ради приличия решил позаплетаться. — Или «остановить», не помню точно.
Фиенни вздохнул.
— Я сказал, что остановить другого можно, только будучи свободным. Лишь свободный может сопротивляться — обстоятельствам, судьбе, чему угодно. Зависимости от другого (я подразумеваю в основном любовь, это верно) оставляют без этой способности.
— Остановить можно от насилия, от зла! — запальчиво сказал Альен, возвращаясь к привычке спорить с ним. — А если…
— Если?…
Альен не стал отвечать. Просто встал и шагнул к нему.
— Ты не тень, — сказал он. — Сейчас мне кажется, что ты и сам забыл об этом.
— Ты хотел возразить тем, что совершенная свобода равна смерти?
— Я хотел возразить, — Альен присел рядом с креслом Фиенни и прижался лбом к подлокотнику, — тем, что могу коснуться тебя. И не нужно меня останавливать.
Какое-то время тянулось молчание.
— Дело не в этом. Я мёртв. Меня нет, Альен, — на его имени голос Фиенни во второй раз дрогнул; Альен услышал прорвавшееся в нём отчаяние. Дико, но это оживило его: будто возродилась надежда на то, что…
— Значит, ты и сам?…
Длинные пальцы, слегка дрожа, легли ему на затылок. Альену становилось всё сложнее дышать — точно возвращались припадки с чёрного корабля, сотворённого из монстра Дии-Ше. Он боялся пошевелиться.
— Конечно.
— Я хочу сказать…
— Да, Альен.
Он чувствовал каждое касание этих окаянных пальцев, тёплых совсем не как пальцы тени… Чувствовал слишком остро. Ни один учитель, друг, ни одна (о бездна) женщина не творили с ним этого. Никогда не были так жестоки. Ни один не посмел умереть.
Каждое движение Фиенни отдавалось в Альене громом, рыком сотни чудовищ — так, что невыносимо было терпеть. Теперь он, по крайней мере, точно знал, что вино ни при чём.
Молясь всем существующим и выдуманным богам, Альен поднял руку и положил на его ладонь. Потом — не заметил, как приподнялся с колен, как Фиенни сполз с кресла, как опять смешалось их дыхание и не осталось границ между мыслями. Его оглушала вполне телесная боль от того, что творилось с душой: в неё заново вживался тот, кто на самом деле был там всегда; Альена зашивали. Дымчато-серые глаза совсем рядом, и…
— В бездну, — процедил он, с благоговением касаясь щеки Фиенни — нежнее, чем коснулся бы бабочки Поэта. — В бездну смерть. В бездну жизнь. В бездну Хелт и тауриллиан. Я не хочу ничего знать.
— Я тоже не хочу, — с неподдельной скорбью прошептал Фиенни; его ресницы грустно дрогнули. — Не знать всегда проще. Даже о русалках и драконах, как выяснилось.
Но значит ли это?…
Нет. Невозможно в это поверить. Это слишком хорошо, потрясающе, божественно, чтобы стать правдой. Может, это и реально в каком-нибудь из миров Мироздания, но только не в Обетованном… Альен никогда раньше не думал, что от счастья, как и от боли, может разрывать изнутри.
— Ты тоже?… — он проглотил ком в горле, стараясь унять пламя, незримо клокотавшее в груди, в животе и меж рёбер. Он должен, обязан остановиться. Терпеть. Ему и в прошлом казалось, что Фиенни — туманного и прозрачного, как сон, как лунная ночь, — может просто раздавить его напором.
— О Альен, — выдохнул Фиенни. — Ну конечно, я тоже. Никогда и ничего я не желал так сильно, как вернуться… Вернуться к тебе. Только к тебе, насовсем, — он помолчал и добавил — одним гортанным шумом, скороговоркой, знахарским бормотанием: — И при жизни никогда и ничего не желал, как того же. В ночь, когда пришла Хелт, я набирался смелости, чтобы рассказать тебе всё — о западном материке, о драконах, о тауриллиан… И о себе. О нас с тобой. К сожалению, я протянул, потому что никогда не был таким же храбрым.
Нет, это уже нельзя было выдержать. Просто невозможно, что бы там ни говорили, ни писали, ни думали — по этому поводу и другим, в Обетованном и прочих мирах. Альен потянулся к нему…
И схватил прохладный воздух, дымку, у которой не было формы.
Значит, действие иллюзии закончилось. Ему хотелось, по-волчьи запрокинув голову, выть от отчаяния. Может, попросить пару уроков воя у Цидиуса?…
— Нет, Альен. Не мучай напрасно себя и меня… У меня нет плоти.
— Будет.
Даже это простое слово с трудом вспомнилось ему. Он кипел и пузырился от злобы на безымянное зло, отнявшее у него возможность обнять Фиенни, наконец-то сказать ему, наконец-то услышать в ответ… правду. Наконец-то освободиться от этого груза, конца которому не видно, как пути Лааннана из поэмы Поэта.
— Я верну тебя в мир живых. Если ты этого хочешь, то возвратишься ко мне.
— Но цена, Альен…
— Любую цену я заплачу.
…Он провёл у Фиенни три дня, в общей сложности, если не уточнять, — а если уточнить, то целую вечность. Границы часов и секунд смазались. Он вдохнул, выдохнул — и вновь оказался в реальности, которая не знала ни смысла, ни снисхождения.
В реальности, до краёв наполненной болью.
Их прощание втиснулось в сердце на тогда и потом — стало очередным рубцом, которому не судьба зарасти. Альен мечтал об этой встрече как о высочайшем счастье в жизни, жаждал её, лелеял каждую воображаемую подробность, смешивал и глотал дурманящие снадобья, всё — чтобы ещё на пару лишних вдохов оказаться там глаза учителя голос учителя тело друга брата врага любовника — Отражения; и ложь бесконечно-благостная ложь с его уст такая спокойная что чернила льются и льются точно кровь из проткнутой груди и винную пробку может быть взять чтоб заткнуть…
Счастье обернулось гораздо большей болью, чем он в принципе мог представить.
— Я не хочу уходить.
— Я знаю.
— Нет, не знаешь. Сейчас ты не можешь понять меня… Даже близко.
— Почему же не могу? Я говорил тебе, Альен: пользуйся тем временем, что у нас есть.
— Но мне этого мало.
— Тебе всегда будет мало. Всегда, и если я вернусь в мир живых — тоже. Когда то, чего ты так хочешь, исполнится, ты будешь разочарован.
— Не буду, — устало и неуверенно возразил Альен.
— Будешь, — с непередаваемым, почти довольным выражением произнёс Фиенни — будто поставил печать на сургуче.
Он был прав, конечно, как обычно. Вот только легче от этого не становилось.
— Тогда это значит… Полное отчаяние? Никакой надежды?…
— Слушай то, что я говорю, Альен… И слушай, как говорю. Думай сам. Разве здесь, сейчас, рядом с нами, есть отчаяние?
Альен покачал головой.
— Много лет я клялся вернуть тебя. Каждый день. Каждую ночь. И сейчас повторяю клятву.
Может быть, он даже заплакал; низкое зрелище. Да какое там может быть — конечно же да, заливался слезами как жалкий мальчишка как тогда в детстве когда жаловался Алисии на отца (но на мать никому) когда бегал от тумаков Горо когда бегал от псевдодрузей среди лордов Ти'арга и в Академии… Вечно он бегал, добежал лишь теперь — и вот захлёбывается слезами, целуя чьи-то холодные руки, которые тают, тают, тают, как его собственная жизнь, которые не согреть кровью всех живых и всех мертвецов Обетованного…
А он бы отдал её, чтобы согреть.
Будь проклята жизнь, в которой они не успели сказать друг другу ту правду, что сказали теперь, — смешную и главную правду.
Будь проклята, именем Хаоса.
