Кольцо нибелунгов - Хольбайн Вольфганг (читаем книги .TXT) 📗
В предвкушении удовольствий солдаты одобрительно зашумели, и когда Гунтер указал на город, тысячи воинов бросились бежать, чтобы в опьянении и любовных утехах забыть о перипетиях длительного похода. С королем остались лишь двадцать человек из его личной охраны. Гунтер был убежден, что с этой стороны ему не угрожает никакая опасность. Наоборот, это Гран должен был бояться Бургундии.
В пестром хаосе, каким был Гран, шатер короля выделялся, как островок в море. Ремесленники при дворе Этцеля сбили несметное количество балок и стержней, чтобы создать купол шатра, и в результате постройка оказалась почти полностью деревянной, не считая небольшого использования канатов. Словно веревочные лестницы, с купола свисали стропила, укрепляя мягкий свод шатра, в который легко могли бы поместиться все бургундские воины. Эта удивительная конструкция была обшита таким огромным количеством шкур, что Гунтер засомневался, есть ли в этой местности хотя бы один бык, который носит свою шкуру на себе. Несмотря на отсутствие камня и кирпича, королевский шатер все равно казался величественным. Он вызывал благоговение, словно церковь. Из самого высокого места шатра поднимался столб дыма. Королю это напомнило странные шлемы с плюмажем наверху, которые гунны обычно надевали в бой.
Гернот и Гунтер невольно остановились, увидев удивительное сооружение. Этцель гордо улыбнулся:
— Конечно же, это не дворец, но, несомненно, место для короля.
У входа стояли шесть стражников. Сам вход был сделан из грубо отесанных стволов деревьев, связанных вместе. А за входом открывалось королевство, которое могло быть адом или раем — в зависимости от того, чего здесь ожидал входящий. В этом шатре пахло жареным мясом, потом и испарениями тысяч шкур, которые были тут повсюду: они служили постелями, занавесками на окнах, утеплением для пола. В латунных котлах горели небольшие костры, и их теплый свет не доходил даже до верхушки купола. На своде было отверстие для отвода дыма и жара. Деревянные перегородки разделяли комнаты, которым не нужны были стены. Здесь царило радостное оживление: варили и жарили еду, смеялись и целовались. Гунны, как и ксантенцы, явно были довольны своей судьбой и встречали короля радушным ликованием, а не покорным смущением.
— Я такого еще никогда не видел, — прошептал Гернот.
Кримгильда улыбнулась.
— Гунны, конечно же, степные воины и совершенно чужды нашей культуре, но это не означает, что у них нет ничего красивого и хорошо сделанного.
— Если вам нужно еще одно доказательство, как опасны эти варвары, — прошипел Хаген, — то вот оно. Власть нужно брать в свои руки, пока они не пошли против нас.
— Садитесь где хотите, — сказал Этцель. — Берите себе все, что хотите. Если вам понравится наше гостеприимство, я желаю, чтобы после трех дней празднования вашим воинам потребовалось три дня отдыха.
В ответ на эти слова прозвучал вежливый смех, и Гунтер, повернувшись к сестре, спросил:
— Праздник до венчания? Это как-то странно.
— Понятие брака чуждо гуннам, — ответила Кримгильда, не глядя на брата. — Сегодня в полночь Этцель провозгласит, что теперь я его королева. Больше для этого ничего не нужно.
— Я надеялся, что ты обвенчаешься в церкви, — осторожно произнес Гунтер.
Королева Ксантена и Дании оставалась спокойной.
— Моему первому браку Божье благословение принесло мало счастья. Так же, как ранее Зигфрид венчался по моим обычаям, теперь я венчаюсь по обычаям Этцеля.
Во время разговора Гернот, с любопытством смотревший по сторонам, обнаружил неподалеку молодую женщину с младенцем на руках, огромные голубые глаза которого явно свидетельствовали о его негуннском происхождении.
— Это он?
Кримгильда подошла к ребенку и с любовью взяла его на руки.
— Да, это он. Мой сын и ваш племянник. Сын Зигфрида.
Гунтер посмотрел на малыша с наигранной радостью, хотя ему и не хотелось видеть этого ребенка живым.
— Как его зовут?
— Он носит единственное имя, которое мог бы получить, — Зигфрид, — объявила Кримгильда.
Король Бургундии побледнел, положил руку на маленькое тельце, коснувшись пальцами руки сестры. Это был момент семейного покоя, на который он так надеялся. Внезапно он обратил внимание на кольцо, поблескивающее на пальце Кримгильды.
— Ты носишь золото нибелунгов? После всех несчастий, которые оно нам принесло?
Кримгильда взглянула на него с изумлением.
— Золото? Гунтер, это жадность привела к золоту, а не наоборот. Сейчас это кольцо — лишь воспоминание о прошедшем счастье.
Над ребенком склонилось третье лицо — лицо Хагена.
— Ребенок, как и кольцо, проклят. Проклят именем и кровью Зигфрида. Нам придется заняться им, как и золотом нибелунгов.
— Возможно, мне следовало бы отвезти кольцо обратно в Бургундию, — тихо сказал Гунтер.
Сестра отдернула руку.
— Я намеренно взяла его с собой и с тех пор не изменила своего мнения.
Гунтер хотел что-то возразить, но в этот момент его лицо исказилось от боли. Маленький Зигфрид схватил короля за палец и сжал своими крошечными ручками настолько сильно, что чуть не сломал его. Гунтеру с трудом удалось высвободиться из хватки ребенка, а тот, действуя из чистого любопытства, только улыбался.
Этцель хлопнул в ладоши.
— Пришло время оставить печальное прошлое в покое. В полночь, когда Кримгильда станет королевой моей страны и моего сердца, все невзгоды должны быть забыты. Мы отпразднуем начало новых, светлых и счастливых, времен.
Праздник проходил спокойно и неспешно. Гунны не испытывали большой любви к музыке, поэтому единственной мелодией вечера был равномерный гул голосов двух сотен мужчин и женщин, находившихся в шатре. Если вино и пиво лились рекой, то мясо и хлеб подавали только тогда, когда кто-то об этом просил. Шкуры на стенах удерживали тепло светильников, и вскоре мужчины остались в одних штанах и легких рубашках. Ботинки и куртки сложили в большую кучу, и, по мере роста всеобщего дружелюбия, туда же отправилось и оружие. Время от времени деревянную дверь приоткрывали и, сняв несколько шкур с внешней стены, проветривали помещение.
Несмотря на первоначальную неприязнь, Этцель с Гунтером хорошо поладили, так что Кримгильде и Хагену оставалось лишь бросать на королей мрачные взгляды. Властитель Бургундии обнаружил в степном воине единомышленника и незаметно для себя все чаще отмахивался от своего советника, когда тот пытался подойти к нему, чтобы напомнить об осторожности.
Когда Кримгильда пошла кормить ребенка грудью, Гернот сел рядом с ней на шкуры.
— Я рад, что ты окружена друзьями, сестренка. Должно быть, в Ксантене тебе было очень одиноко.
Она покачала головой.
— Там было столько дел, что на печальные мысли просто не оставалось времени. Но Ксантен — это наследные земли Зигфрида, а не мои. К тому же я не могла их использовать.
— Использовать?
Кримгильда улыбнулась сыну.
— Это неважно. Будь что будет.
Эти слова обеспокоили Гернота.
— К нам вернется мир, и мы вновь обретем любовь в семье. Мы все этого хотим, и Гунтер в том числе.
Малыш наелся, и Кримгильда погладила Гернота по щеке.
— Не волнуйся, братишка.
Он удержал ее руку, на которой тускло поблескивало кольцо нибелунгов.
— Эльза тоже говорила о проклятии золота, несправедливо изъятом из лесной сокровищницы.
От взгляда Кримгильды повеяло холодом.
— Не говори ни о ней, ни о золоте.
Гернот опустил глаза.
— Прости.
Она снова улыбнулась, чтобы развеять его печаль.
— Братишка, мне не за что тебя прощать. И все же я хочу попросить тебя об одолжении.
— Для тебя — все что угодно.
Она принялась укачивать ребенка.
— Я хочу, чтобы Зигфрид сегодня спал под знаком Бургундии. Ты не мог бы принести мне флаг нашей родины?
В этой просьбе не было ничего странного, хотя она и прозвучала в необычное время.
