Минос, царь Крита (СИ) - Назаренко Татьяна (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
— О, мой возлюбленный анакт! — воскликнул Лаодок, горестно возводя большие круглые глаза. — Поверь мне, я далеко не так богат, как в прошедший великий год. И сейчас, садясь за стол, ты увидишь: я еще могу порадовать своих гостей дарами щедрой Амфитриты. Рыба по-прежнему идет косяками в сети моих ловцов, но вот стада оскудели. Что же до Деметры, то она, видно, гневается на меня не на шутку. Сколь ни приносил я могучей дочери Кроноса щедрых жертв, урожаи на моем острове год от года хуже. Да не сочти вынужденную скудость моего стола знаком негостеприимства!
О, негостеприимным дом Лаодока никогда не был! Обычно я в нем не задерживался без особой нужды. Меня утомляла постоянная угодливая суета, пышные пиры, подобострастие хозяина и его подданных.
Вот и сейчас… Омывшись, чтобы очистить себя от злых духов, которые волей или неволей преследуют путника, мы прошли в пиршественный зал. Стены отмыты, гирлянды цветов увивают колонны, люди наряжены, но куда скромнее, чем девятилетие назад. И я невольно отметил, как мастерски Лаодок выставлял напоказ свою тщательно скрываемую бедность. Старые скатерти (конечно же, не на столе, за которым воссядет басилевс и его богоравный гость!), треножники, тщательно отчищенные, но явно многократно побывавшие в огне. Никакой новой утвари.
Две старшие внучки Лаодока, прелестные, как молодые овечки, подбежали ко мне, едва я сел в кресло, застеленное вышитой золотом пурпурной тканью (судя по всему, роскошный покров куплен был еще отцом Лаодока). Одна увенчала мою голову венком из мирта, щедро украшенного лентами, вторая подала каменный кубок — старинный, какие делали на Крите еще до моего воцарения, наполненный ароматным вином. Лаодок тем временем распорядился ставить угощение на столы. Вопреки извинениям басилевса, оно вовсе не было скудным, но я действительно увидел больше рыбы и осьминогов, чем мяса или хлеба. Впрочем, приготовлено все было отменно, и гости не могли упрекнуть хозяина в том, что вынуждены были подняться из-за столов голодными.
Сначала пирующие ели в полном молчании, как это было принято у выходцев с севера, но вскоре вкусное угощение, вино и появившиеся флейтистки развеселили их сердца, обширная зала мегарона наполнилась голосами пирующих. К Лаодоку подбежал мальчик лет пяти, пухлый, румяный, кудрявый. По-хозяйски забрался на колени басилевса. Я невольно улыбнулся: когда Лаодок появился в Лабиринте, он едва ли был старше. И выглядел так же. Басилевс поймал мой взгляд, рассмеялся, ласково погладил ребенка по голове, отщипнул жир от своего куска мяса и протянул малышу.
— А ведь я мальчишкой любил забираться на твои колени, мой богоравный анакт, и выпрашивал у тебя лакомства, — произнес он.
Я опустил ресницы. Никто не просил Лаодока говорить эти слова. А я теперь знал, как надо начать торговаться с ним.
— Да, Лаодок, сын Менетия. Я многое помню.
— Сколько времени прошло с той поры! — вздохнул басилевс, сморщив в улыбке курносое румяное личико старого лакомки. — Посмотри на меня. Я уже старик. Сейчас настало время, когда мои собственные внуки во время трапез выпрашивают у своего деда ароматный жир и сладкое вино.
Я с готовностью кивнул. Да, гостеприимный хозяин, да! Говори, говори, что мне нужно!
— Боги благосклонны к тебе. Они подарили тебе, добросердечный Лаодок, множество сыновей и дочерей. И, благодарение Олимпийцам, ни одного из них не сразила смерть. Я же недавно потерял сына. Молодого, прекрасного, полного сил. И не стрела Аполлона сразила его, не тяжкая болезнь. Подлый убийца пресек нить его жизни. Ты ведь помнишь Андрогея?
Лаодок опечаленно кивнул. Может, ему и было досадно, что я испортил его пиршество своими сетованиями, но мне — все равно.
— Весть о твоем горе достигла и моих ушей, великий анакт. И я опечалился всем сердцем и, поверь мне, зарыдал. Ибо помню, что ты и нас, детей других отцов, любил, как собственных. Что же говорить о плоде твоих чресл? И едва услышал я о постигшей тебя беде, как велел принести в жертву ягнят и молил Дике-божественную справедливость, чтобы ее тяжкий молот обрушился на убийц твоего сына!
По его щекам побежали слезы. Искренние, конечно. Уж больно поспешно он смахнул их и улыбнулся виновато. Я кивнул, поддерживая его.
— Да, басилевс Лаодок, сын Менетия, да. Я тронут, что спустя столько лет ты помнишь то добро, которое я сделал тебе, когда ты в юности жил в моем дворце. И боль в сердце смягчается, когда я вижу, сколь искренне соболезнуешь ты моему горю. И я не сомневаюсь, что жертва твоя была принята богами благосклонно. Но молот Дике вздымается и опускается руками смертных. Мало молить богов о наказании преступника. Сейчас я собираю войско для того, чтобы наказать Эгея, злобного мужеубийцу, так, как он этого заслуживает!
Я выжидающе посмотрел на владыку Анафы. Тот невозмутимо склонил голову.
— Да, анакт, истину ты говоришь! Нет большего долга, чем отомстить за безвинно пролитую кровь! Ибо, помня богоравного сына твоего, Андрогея, подобного сребролукому Аполлону, я не могу представить, чтобы столь благородный муж совершил бы нечто, принудившее Эгея ответить на его дела убийством. И я полагаю, что ты пришел звать меня присоединиться к войску твоему и отомстить за благородного Андрогея.
Я пристально смотрел на своего собеседника. Он говорил с воодушевлением, горячо, страстно. Неужели мне не придется хитрить?
— Да, это так. Царство твое изобильно, Лаодок, сын Менетия, и воины не утратили доблести своих дедов, что явились на эту землю.
Басилевс Анафы горестно вздохнул и всплеснул руками:
— О, если бы это было так, могучий анакт Минос! О, если бы это было так! Но разве я не говорил тебе, что вот уже восьмой год злой рок преследует мою землю?!
Я недобро усмехнулся. Что же, Лаодок, ты сам виноват.
— Да, мне доносили об этом, басилевс Анафы. И я сокрушался о постигнувшей тебя беде и вопрошал богов: "За что моему верному Лаодоку такая напасть?". Уж не за то ли, что он лжет своему анакту, который долгие годы был ему вместо отца?
Я едва сдерживал ярость, и голос мой уподобился мурлыканью кошки, которая схватила добычу и играет с ней. Ему ли, выросшему подле меня, не знать, сколь это недобрый знак. Лаодок, тем не менее, ничуть не оробел.
— Я не лгу, господин мой! — негромко воскликнул он с выражением такой неподдельной честности, что я на миг усомнился: а может, дело и вправду в дурных урожаях?
— Я знаю тебя, Лаодок, с того времени, как минуло седьмое лето с твоего рождения! — все с той же радушной улыбкой промурлыкал я. — Я помню тебя с той поры, когда ты таскал с моего блюда лакомые кусочки и при этом смотрел на меня таким же честным взглядом. Похоже, ты и сейчас не потерял охоты к подобным занятиям.
Вопреки ожиданиям, Лаодок не смутился.
— Твой гнев огорчает мою печень, и сердце мое плачет, когда ты винишь меня, о, анакт, в том, чего я не совершал!!! — воскликнул он, вскидывая поредевшие бровки, словно я сказал ему что-то невероятное (ну да, придворные смотрят, хоть и не слышат нашей беседы). — Чем я могу доказать тебе свою искренность? Свою верность?
— Дай корабли, — твердо бросил я. — Корабли, оснащенные для боя, и на каждом — по пять десятков воинов.
— О, анакт! Ты сам знаешь, что значит заботиться о благополучии своего народа!!! — тихо воскликнул он, округляя глаза. — Корабли!!!
— У тебя их было не менее трех десятков, — продолжил я, поигрывая ожерельем.
— Да простит меня мой богоравный повелитель! — Лаодок заставил себя улыбнуться. Но глаза его бегали, как хорьки, пойманные в ловушку. — Беды, что постигли его собственное царство, так велики, что он перестал видеть, что творится на других островах! Да, три десятка кораблей были у меня — в прошлом девятилетии! Но сколько воды утекло с той поры!!! Из тех кораблей осталась едва ли половина, остальные требуется оснастить заново! А воины?! Даже если я поставлю пятнадцать судов, то это значит, более семи сотен землепашцев покинут свои поля и виноградники. А сколько не вернется назад? У меня мало таких воинов, которые не ведают ничего, кроме войны. Ты ведь знаешь, я не большой любитель до забав Ареса, и пока твои суда бороздят море, я мог не заботиться о своих воинах. Да, может, я и поступил недозволительно беспечно, но…
