Дождь в полынной пустоши. Книга 2 (СИ) - Федорцов Игорь Владимирович (книги онлайн полностью TXT) 📗
Сейчас бы к любви к ближнему, унгрийца не склонили никакие доводы и уговоры. Можно любить, но не за розмарин. Розмарин он не простит никому!
Колин и сам порой мучился, необъяснимой острой непереносимости запаха. Нерезкий, слегка смолистый, отдающий хвоей. Более подобающий бальзамированному покойнику, чем живому человеку. Может поэтому? Покойницкий запах? Скрыть тлен и разложение? Обман выдающий себя сам.
Гаус нарядился в легкий бахтерец, тщательно подтянул ремешки и вязки. Не преминул глянуть в ростовое зеркало. По ртутной глади уныло расплывался облик знакомый и скучный.
− А вы? — поинтересовался маршалк у Поллака, доспех презревшего.
− Проткнете, кормление в Краке обеспечено, − небрежительно пошутил унгриец. − И две тысячи штиверов на карман в дополнение.
− А говорили пять!
− Пять? — подивился Колин масштабу сплетен. − Тогда мне не о чем беспокоится. Пять за меня пока не назначают.
− Две тысячи тоже деньги немалые.
− Зато пять характеризует истинную стоимость риска их получить. Отсутствие достойной мотивации противника, прикроет лучше всяких жаков, бригандин и кирас.
− А как же воля сюзерена?
− Вы еще вспомните о долге и верности. Жизнь одна!
− А высокие идеалы? Процветание общества? Благие порывы? — трепалось Гаусу легко и весело.
− Низменные инстинкты верней…. Обществу процветать я не сильно мешаю. В прорубь спустить мне рано. Да и канал не застыл…. Не сдержанность хороша на сенавале, в остальном — воля и расчет! − поочередно отмел Колин предложенные маршалком стимулы воевать.
− Да у вас целая хартия!
− Я бы назвал это беззаветной любовью обращенной на себя.
Несомненно, когда-то Гаусу поставили школу. По всем каноническим правилам. Но как любое умение выпестованное в тепличных условиях, оно плохо приспособлено к жизни. За потраченные деньги маршалк крепко держал защиту, сносно двигался, отвечал ударом на удар в среднем темпе. И провально уступал, стоило прибавить в движении. Фактически, в схватке, он оказывался беспомощным против агрессии, жажды лить кровь и отнимать жизнь.
Колин, не преминув взвинтить скорость, буквально смел и размазал Гауса. Он наносил удары с любой позиции в любые точки доспеха. Будь на то желание, проткнул бы и доспех и маршалка, а то и вовсе распустить на ремни. Режущих ударов Гаус боялся и слабо представлял, что им противопоставить. Ему вдолбили в голову, укол выручит во всех случаях жизни. Но как колоть, когда сошелся на пядь? Попытаться разорвать дистанцию? Перехватить клинок за лезвие? Еще что-то?
В одной из стремительных атак смолл* унгрийца жестко угодил Гаусу в голову. Не спас и защитный шлем. Маршалк брякнулся на пол, безумно вращал глазами прийти в себя и торопился встать. Сперва, на карачки, потом на разъезжающие слабые ноги. Удержать равновесие, оперся на меч.
− Несомненно, вы фехтуете гораздо лучше рядового виласа, − похвалил Колин.
− Достижение! — устоял Гаус без посторонней помощи. Унгриец её и не предлагал. Не посчитал обязанным.
− Можно и так сказать. Если не принимать во внимание, вашу маниакальную приверженность следовать правилам.
− Я стараюсь.
− В фехтовании нет правил, следовательно, нет и запрещенных приемов. Девиз всякого боя − ввязался в драку, выйди из нее живым и невредимым.
− Вы отрицаете высокое искусство и превозносите низкое ремесло.
− Умение умерщвлять к искусству не причислишь. Ремесло другое дело. Не самое худшее заметьте.
− Что же тогда высшее умение меча?
− Не доводить дело до поединка.
− Не фехтовать вовсе?
− Не впадайте в крайности. Фехтовать обязательно, уменьшая поголовье жаждущих с вами сойтись. Чем наглядней победа, тем меньше баранов желающих боднуть. По-моему здравый подход.
− Выразил бы сомнение и спорил, но нечем аргументировать. Я побывал на полу.
− Не все так готовы думать.
− И кто например?
− Исси.
− Вы хотите сойтись с ним? — в голосе Гауса послышалось недоверие. − Будет вам известно, мэтр Жюдо признавал не равенство, но превосходство поединщика над собой. И не стеснялся о том открыто говорить.
− А я не признаю. Но давайте поговорим о услуге, которую мне окажете.
− Все что в моих силах и скромных возможнастях.
− Ничего трудного и невозможного. Хочу предложить вам уехать.
− Уехать? Мне? Зачем?
− Скажем, у вас тяжко заболел родственник.
− У меня? — непонимающе пялился на унгрийца маршалк Серебряного Двора.
− Жду вашего согласия! — потребовал Колин, опустив уговоры. — Вы прекрасно понимаете, о чем прошу. Причину отъезда придумаете сами, если моя не устраивает. Неразделенные чувства, домогательство Гё или болезнь святого Липпия*, усталость, разочарование, любовь к сельским пейзажам, надобность солить капусту. В деревне самый сезон. Настроение писать стихи. Осень все-таки. Людей часто мучает вдохновение на глупости и бессонницу. Потребность подлечить печень и поправить здоровье к Рождеству. Выбор за вами, но в Карлайре вы отсутствуете.
− А если не уеду? — попробовал упрямиться Гаус, придавая каждой согласной звон цепи моргенштерна.
− Тогда я вызову вас.
− Повод? — похолодел маршалк от перспектив сойтись с унгрийцем в настоящем бою.
− Сколько угодно. И пусть я буду тысячу раз не прав, но вы-то окажитесь тысячу раз мертвы.
Гаус прибывал в растерянности, близкой к панике. Подобной наглости по отношению к нему еще не позволяли. Его взяли за глотку и нагло диктовали условия. Он даже не представлял, у кого искать справедливости и защиты. У гранды? Но говорят, у них сложились более чем доверительные отношения. У Лисэль. Они любовники. У Даана? Кто он инфанту? К тому же наследник сразу потребует серьезных денежных подношений. Без тугого кошеля к нему нечего и соваться. У короля? Не хватит ни каких средств. Маршалк буквально ошалел, куда не кинься, замкнутый круг верной погибели или разорения.
− Скоро Совет и мне надлежит присутствовать на нем.
− Ваше назначение в канцлеры повременит. Вы же метили в канцлеры?
− Метить можно на любую должность. Решение за Советом, а последнее слово за королем.
− Короля я беру на себя, − успокоил Колин маршалка.
Гаус не успокоился. Как успокоиться после таких заявлений! Он берет короля на себя? Да он… Да как…. Да откуда…
− Что подумает обо мне гранда? — цеплялся маршалк за умозрительную причину остаться при дворе.
− Я подскажу ей не думать о вас, − нагло заявил Колин.
ˮОни сошлись!ˮ − совсем раскис Гаус.
− Но голосование? — последняя попытка договориться с вымогателем.
− Поручите это мне, − готов ответ унгрийца.
− Желаете сами занять пост? — обвинил маршалк Колина. И не просто обвинил, приревновал!
ˮЧто ожидать от человека всю жизнь гоняющегося за тенью и миражами? Что он привнесет в мир? Только свой аршин этот мир измерить,ˮ − не стал унгриец разубеждать сникшего Гауса.
− Не плохая идея придать моим советам гранде большую и законную значимость, − соизволил согласиться Колин.
− У меня в запасе много грубых слов, но не одно и в отдаленной степени не передаст, что я к вам Поллак сейчас испытываю. Столь наглая откровенность делает вам честь.
Вымогатель сдержался не засмеяться. Эдак человека заело. Выставил наглость и честь на одну доску.
− Вы согласны? − унгриец с улыбкой превосходства перебросил смолл из руки в руку. — А то я устал вас уговаривать.
− Вы сможете, − согласился Гаус с очевидным.
− Вашего отсутствия на Совете никто и не заметит, − утешил унгриец расстроенного маршалка. − Делегируете свои полномочия мне, только и всего. И спокойно любуйтесь пасторалями за окном кареты. Вернетесь к весне, когда страсти улягутся. Поправите здоровье, приживете парочку бастардов. Еще спасибо скажете.
− А если я поддержу вас? — осенило Гауса. — Или ссужу денег?
− Вы не поняли. Мне нужен ваш отъезд. И никакие иные варианты не рассматриваются. Ну разве что….
Гаус побледнел и отступил. Убегать было постыдно даже для него.
