Словами огня и леса (СИ) - Дильдина Светлана (читать хорошую книгу txt, fb2) 📗
Вот почему он так выглядел, понял Огонек, вспомнив осунувшееся лицо, и внезапные жалобы на жару. Теперь ему стало страшно не только за себя — что сейчас с Кайе?
— Он… где он?
Къятта будто не слышал:
— Мальчишка не соображает, что делает, и убьет себя, пытаясь не причинить тебе вред. Но ты ничего не стоишь. Пыль… пусть даже и редкость Сила у полукровки. А он — единственный.
— Это я знаю, — проговорил Огонек, понемногу справляясь со страхом. Если с ним еще говорят, может, не все потеряно. Исподволь он начал оглядываться — может, отыщется путь к спасению. Къятта не особо следит за ним, он и говорит-то словно с самим собой. — Но все равно знаю мало. Позволь мне хотя бы понять.
— Хорошо. — Къятта легко согласился. — Поднеси руку к костру — почувствуешь жар, вовсе не касаясь пламени. А Кайе пытается позволить тебе коснуться огня, погрузиться в него… и не сгореть. И вот нашел выход, дурак. Я же не смог запретить ему, он слишком своеволен. Не думал, что он сделает так.
— Но он сказал… что больше ему нечего мне дать. Он может теперь быть собой прежним…
— Нет. Айари — ведущий и чимали — ведомый связаны очень долго. Пока не ослабеет нить — он должен будет сдерживать свое пламя, выжигая себя изнутри. Даже просто стоя рядом с тобой — иначе его Сила спалит тебя. Это он понимает…
Огонек глубоко вздохнул.
— Если это так, то… — Поперхнулся, а с языка слетело: — Ты убьешь меня?
— Я? — Взглянул на светильник, и язычок света моргнул. — Нет.
— А… что? — задохнулся, испугавшись еще больше спокойного этого ответа.
— Какая тебе разница, как умирать? — голос изменился, стал ниже тоном, темнее. Безразличие словно порывом ветра смахнуло.
— Он — не наставник полукровок, запомни! У него есть свое назначение!
Мальчишка облизнул губы — сухость во рту и горле…
— Я… я дам слово, что не вернусь. Астала большая…
— Слишком много неприятностей от тебя, чтобы еще оказывать милости.
Тем не менее он не торопился что-либо делать. Задумчивое — снова — лицо, едва освещенное слабым дрожащим язычком пламени. Лучше бы ненависть, ярость… Мысленно смех услышал — может ли энихи ненавидеть оленя? Или крысу?
— Он найдет, где я был… раз он связан со мной… Разве нет? — сказал, и пожалел об этом, и тут же сообразил — ну не мог о таком не подумать Къятта!
— А ты не такой уж дурак, — удивление в голосе просквозило. — Башня — единственное место, где он тебя не почувствует. Хранительница говорит очень громко. А он слишком занят собой, чтобы в грохоте различать тихий звук.
— Но охрана и служители скажут!
— Зачем, и кто станет их спрашивать, кто сюда направит? Хранительница получила еще один дар и довольна, до остального им дела нет.
— Домашние знают…
— Почти никто. А те, кто знает… Из нас с ним двоих они выберут меня.
— Где он сейчас? Что ты скажешь ему? — отчаянно уцепился за последнюю надежду.
— Он спит. А проснется… что за беда? Найду, чем его успокоить! — может, днем, при солнце, Огонек услышал бы только слова, но сейчас в темноте он слышал еще ложь и… неуверенность? Вспомнил, каким было лицо Кайе, когда у крыльца тот снимал с седла раненого им подростка.
— Он хотел быть моим другом… — о сказанном пожалел тут же, видя, как закаменело лицо Къятты, поспешно поправился: — Он говорил так, я не знаю, что думал при этом. Ты же не хочешь, чтобы ему было плохо, если на самом деле…
— Замолкни, — сказал Къятта, столь грубого тона Огонек от него не слышал. — Что надо, то и почувствует.
— А ты и к нему жесток… Он в обличье энихи куда больше похож на человека, — Огонек полностью овладел собой, и смотрел в глаза Къятты — янтарные на свету, сейчас просто темные.
— Ты думал так же, когда получил это? — усмехнулся тот, указав на шрамы, пересекавшие бок Огонька.
Лицо мальчика вспыхнуло от прилившей крови.
— Нет. Я испугался. Но потом принял, — хрипло, упрямо откликнулся Огонек. — У него не было выбора.
— И у тебя уже нет… Хватит. — Огонек почувствовал, что тело вновь слушается его. Шевельнулся, собрался в комочек.
— Что со мной будет? — повторил, оглядывая место, в котором находился.
— Иди сюда, — Къятта шагнул к арке в стене; за ней была чернота,
Огонек повиновался. Голос Къятты не обещал ничего хорошего, а сам он даже не обернулся — не сомневался, что полукровка следует за ним.
Тот и шел, в темноту под аркой, которую даже светильник едва рассеивал. А куда деться? И еще одно понимал — этому человеку он не покажет страха. Кайе говорил — не показывай… ни людям, ни зверям. Сердце то колотилось, то замирало. Еще сильнее запахло сыростью; всего несколько шагов — и оказались возле воды. Канал? Или подземное озеро? — мальчишка прищурился, но ничего не понял.
— Дай руку.
Послушно протянул — запястье охватила серебристая петля. Она и в темноте светилась едва заметно. Другой конец ее привязан был к вмурованному в стену кольцу.
— Ты сможешь дотянуться до воды. Пей… проживешь долго. Пока мне не нужна твоя смерть. Может, я вернусь еще…
Помедлил чуть, и добавил:
— На твой крик никто не придет. Майт услышала бы, но она глухая.
— Кто она, али? — прошептал Огонек. Так легко было противостоять Кайе… вспышка, и все. А этому — невозможно. Невозможно даже сказать ему колкость. Вот подлинное чудовище, думал он. Не Кайе. Его старший брат.
— Змея. Большая змея. Ей оставляют жертвы порой, как дочери Башни. Но она ела недавно. Здесь не появится.
Словно столбняк напал — и тело вновь стало холодным, влажным. Чуть не закричал, не упал перед ним наземь — выведи меня отсюда!! Но просить Къятту о милости… нет, бессмысленно.
Он тихонько сел, подтянул колени и стал вглядываться в воду.
Пальцы Къятты вздернули его подбородок. Глаза горели — сейчас и вправду янтарные. Понимал — отражается пламя светильника в них, но как жутко…
— Петля удержит тебя, если вздумаешь утопиться. Зря ты вообще появился на свет!
Огонек промолчал. Хотелось вонзить зубы в эту гладкую смуглую руку. Хотелось орать во весь голос от ужаса и тоски. А тот поднялся, собираясь уходить.
Остаться тут, в темноте, со змеей? Уж пусть сейчас сразу убьет!
В отчаянии Огонек выпалил первое, что пришло в голову:
— Я не первая его игрушка, я знаю.
— И что? — лица Къятты не видел, но усмешка представилась как наяву.
— Сколько еще надо отнять у него, сломать, чтобы он не выдержал? Ты думаешь, станет послушным чудовищем? Как бы не так! Скоро он просто умрет или сойдет с ума! Увидишь, как…
Невидимый аркан стянул Огонька, не давая вдохнуть.
— А это уже наше дело.
Лязгнул засов.
Огонек уткнулся лицом в колени.
Остался один.
Когда дверь отделила его от света — будто чем дурманящим опоили; голова закружилась, пропали все чувства и желания. Прислонился к стене и сидел так, не двигаясь.
"Ну зачем было всё это?" — шевельнулось где-то на задворках сознания. — "Утонул бы тогда в реке, и всем проще. Всё равно…"
Шевельнулся, подобрался к воде, зачерпнул горстью. Сделал глоток. Холодная, немного пахнет тиной, но свежая. Влажной рукой вытер лицо. В голове имя вспыхнуло — Майт.
Огонек вскочил, рванулся, задергал рукой, вцепился зубами в петлю.
Перегрызть или разорвать не удавалось. Он изранил все запястье — с виду мягкая, при рывке петля резала кожу. Серебристая, прочная на диво; бледное свечение напомнило Пену. А ведь она давно мертва… И он тоже будет, если не поторопится. Может, скользкое чешуйчатое тело ползет сейчас, подбирается, оно уже сзади, вот-вот обхватит, сомкнет ледяные кольца…
Скоро обе руки были в крови, и губы тоже.
— Чтоб тебе сдохнуть! — заорал Огонек, уже без надежды развязать петлю, просто отчаянно дергая веревку; он мечтал об одном — оторвать себе руку. — Чтоб тебе шею сломать на Башне… подавись ты своей Силой, тварь!
По щекам катились слезы, он то шептал, то кричал, то рыдал в голос, но никто не отзывался, и он вновь и вновь пытался хоть что-то сделать с петлей. На воду старался не смотреть — стоило бросить взгляд, и все сворачивалось внутри. И в то же время вода звала оглянуться.
