Словами огня и леса (СИ) - Дильдина Светлана (читать хорошую книгу txt, fb2) 📗
Кайе обошел их, не пытаясь помочь, и направился к северному берегу, один, словно его там не ждали противники. Шел спокойно, уверенно ступая на скрытые водой камни, хотя под ноги не смотрел.
И тело вожака обошел — эсса бросили его, рассудив, видно, что не помочь.
Нъенна выругался и крикнул своим, на переправе и за спиной — уходите! и остальные не лезьте! — а сам рванулся с гряды на песчаную косу, забрать мальчишку. Если повезет, на этом все и закончится. Смерть отпрыска Золотого Рода эсса не нужна, и у Нъенны золотой знак. Лишь бы свои не полезли в драку.
Кайе остановился, глядя на северян — у воды оставались еще трое, пешие.
— Тииу а те! ступайте в Бездну! — воскликнул, закинул голову, прерывисто вдохнул — полустон-полувскрик вырвался, словно у раненого зверя. Волосы его взметнулись, словно их рванул порыв ветра.
— Прекрати! — Нъенна перепрыгнул через труп эсса и потянулся к мальчишке, хоть их разделяло еще несколько шагов. Тот не обернулся на окрик. Стоял, открытый ударам, если они все же будут…
Северянин на берегу вдруг завертелся, пытаясь погасить пламя на собственной одежде, метнулся в сторону и упал на траву, и она загорелась вокруг, прибрежная сырая трава. Пламя над ним взвилось шалашом и опало, оставляя обугленное тело. Кайе повернулся ко второму северянину, бежавшему на помощь, и его тоже охватил огонь.
— Бездна… — ноги у Нъенны подкосились, и он тяжело опустился на колени, соскользнул с камня прямо на еле прикрытые водой золотые зерна. А затем словно черный огненный шар взорвался в его голове.
Еле дыша, почти оглохнув, молодой человек обернулся. Двое раненых уже кое-как доплелись к южному берегу, оставшиеся почти добрались до них — и застыли.
— Огни тин… — пробормотал Нъенна: по обоим берегам катились шарики-огоньки размером с кулак ребенка. На северном они быстро слились с пожаром, а на южном… Они не поджигали траву, не трогали людей — просто добегали до кромки воды и останавливались цепочкой, словно садились и преданно смотрели на Кайе.
— Огни тин пришли к нему…
Вновь перевел взгляд на северный берег и не говорил уже больше. Там горела уже не только трава, пламя пожирало подлесок, брошенные корзины, походный лагерь невдалеке; пламя охватило стволы и кроны, а затем перекинулось и на небо, враз потемневшее, потяжелевшее. Верховой пожар забушевал в лесу.
Северяне выбежали из лагеря, пытались броситься в воду, но не успевали, превращаясь в живые факелы. Криков не было слышно за гулом и треском. Черные фигуры терялись в невыносимо-ярком пламени, и стволы были черными и тоже, казалось, шевелились, будто на том берегу погибал целый отряд великанов.
Дым уже доносился и на южную сторону, вызывал кашель, мешал дышать. Только виновнику пожара было, кажется, все равно, может, он и не дышал вовсе: там, куда он поворачивался, пламя вздымалось выше, даже прибрежные водоросли, кажется, горели. Черный дым взвился над кронами, рассыпая искры, загудел ветер. Уже и с самих туч сыпались искры, и падали горящие ветки — то тут, то там начинался новый пожар.
Будь река менее широкой, не окажись берег в большей части довольно голым и галечным, вода не спасла бы, превратилась в кипяток или вовсе в пар. Дуй ветер в другую сторону, может, искры бы перенес, и заполыхали оба берега. Но сейчас на южном берегу, в безопасности, люди словно окаменели, и никто ни слова не проронил.
Больше не нужно было подстегивать огонь, да у берега и гореть было уже нечему. Пламя, словно огромный зверь, потрясло шкурой и двинулось прочь, в чащу.
Как далеко ушел пожар, только птицы с высот могли знать, да само небо. Но и так ясно было — даже мощные ливни не скоро вернут к жизни горельник, и через зеленую поросль долго будут проглядывать страшные черные остовы мертвых деревьев.
А мальчишка у самой кромки воды, у горящего берега стоял, опустив руки, и пламя его не трогало, и глаза его были пустыми.
**
Настоящее
Къятта скучал по младшему брату. Пять дней — словно пять лун. Своевольный он, невыносимый, несдержанный сверх всякой меры… без него жизнь пресна и вязка, словно непропеченная лепешка. Тронуть горячую кожу, чувствуя, как тот ощетинится — и все же позволит застегнуть невидимый ошейник. Потому что тоже скучает на свой лад.
…Уже на подходе к его комнатам Къятта услышал тихий взволнованный голос, разъясняющий известные любому младенцу истины; усмехнулся не-по доброму. Слишком братишка увлекся новой забавой. Учитель нашелся. Пусть — скоро конец, жаль, мальчишка расстроится. Странно, что до сих пор не сжег свою игрушку. Но один раз уже чуть не убил, второго раза недолго ждать. Слишком нагло ведет себя полукровка. А нет — так нетрудно помочь.
Подумав немного, ушел. Вновь появился часа через два. Было тихо внутри, и занавеска не шевелилась — даже ветерок спал. Къята зашел внутрь, откинув занавеску.
…Сидели рядом у стены — и, кажется, не дышали. Почти испугался, прежде чем сообразил — жив, просто далеко улетела душа.
У них были похожие лица. Только у Кайе — очень усталое, будто истончившееся. Серое. И второй… брошенный мельком взгляд подтвердил — этот гораздо ближе, и чуть улыбается во сне. Ему, очевидно, совсем не плохо!
Маленький огонек дрожит на плотном листе деревца в углу.
А руки обоих сплелись.
Къятта выругался беззвучно. Бездна… Такое с собой творить… ради кого?! Всего на пять дней покинуть Асталу, и вернуться к безумию полному… Сорвал с руки полукровки браслет, увидел знак. Вот оно что. Вулкан, который учит гореть соломинку.
Поднял Кайе, словно тот был совсем малышом, осторожно опустил на постель в соседней комнате, поправил волосы его. Склонился над братом, протянул ладонь, прижал пару точек на шее. Дыхание того стало глубже. Спи, радость моя… спи долго. Тебе это нужно.
На Огонька и того не потребовалось — он и сам не проснулся, измученный неуверенными толчками собственной Силы — Къятта подхватил мальчишку и вышел из комнаты.
Глава 10
Во сне Огонек летел через Бездну. Не в первый раз уже видел подобное — поначалу такие сны пугали, понемногу привык. Даже удовольствие стал находить в безумном полете — еще чуть-чуть, и научится им управлять…
Проснулся на чем-то холодном и твердом. Не открывая глаз, попробовал устроиться поудобнее — и стукнулся лбом о стену. Испуганно распахнул глаза, осмотрелся.
Он лежал на каменном полу. Каменные темные стены, не украшенные ничем — просто неровно обтесанный камень. Масляный светильник, теплым оранжевым светом озарявший лицо человека напротив. Тяжелая коса, серьги — простые кольца, резкие, немного птичьи черты.
Къятта.
Огонек мгновенно сел, прижался к стене, не обращая внимания на холод ее и неровные выступы.
— Что… где я?
Мальчишка повел взглядом по сторонам, и по коже пробежали мурашки. Больно уж неприветливо место… и тихо, слишком тихо. Сыростью пахнет, и будто вода где-то рядом плеснула.
— Я здесь… почему??
— Муравей, возомнивший себя горой… — откликнулся тот негромко, задумчиво. Смотрел прямо перед собой, не на мальчишку.
— Я? Но что я такого сделал? — растерялся подросток, и замолк, успев уловить мелькнувшую презрительную усмешку.
— Я погашу. Хочешь попробовать зажечь? — молодой человек указал на светильник.
— У меня нет… — начал Огонек, и запнулся. Отвратительное, тянущее чувство поползло под кожей, разливаясь по всему телу.
Откуда Къятта знает? Младший ему рассказал, или как?
— Этого я не умею, — сказал он одними губами, не заботясь, будет ли услышан.
— Неважно.
— Но… — ноги начали медленно холодеть, холод полз выше и выше, заставляя цепенеть все тело. Кажется, все было совсем плохо… совсем.
— Но… — повторил Огонек, и не мог продолжать.
— Ты знаешь, почему ты здесь? Как я принес тебя сюда?
— Нет, али.
— Он направлял все свое пламя внутрь, пытаясь тебя уберечь. Все эти дни. Ведущий… Был, как пустая шкурка насекомого, когда я вошел. И мне не составило труда усыпить его… забрать тебя. Меня он даже не заметил.
