Словами огня и леса (СИ) - Дильдина Светлана (читать хорошую книгу txt, fb2) 📗

Словами огня и леса. Часть 1

Глава 1

Пролог

Птица синеголовка считала лес бесконечным. Сидя на ветке у самой реки, она видела взлетающих подруг, чье оперение также отливало оранжевым, голубым и зеленым. Слышала чуждые лесу голоса и на всякий случай остерегалась, хоть и не знала, что перьями таких, как она, украшали человечьи наряды.

Но сейчас людям было не до птиц. Они, приминая береговые цветы, стояли друг против друга и говорили громко, размахивали руками. Синеголовка не понимала, что они ссорились, но сообразила: может подобраться близко, все равно не заметят.

Поэтому она перелетела на другую ветку, потом еще на одну, описала круг, почти касаясь хвостом голов. Но ни у кого тут не оказалось в руках или раскрытой сумке лепешки или чего-нибудь другого съедобного. Зато на земле у их ног стояли невысокие ящики, в которых тускло поблескивали золотые зерна.

Пока птица искала пищу, что-то говорил самый младший из спорящих, еще не достигший даже расцвета юности. За его спиной замерли несколько человек старше годами, вооруженных, и они молчали.

Младшему ответил один из мужчин, стоявших напротив, с собранными в хвост волосами. Голоса, изначально недобрые, вскоре преисполнились ярости.

От людей не получишь хорошего, знала птица. Они и между собой-то не ладят. Синеголовка вернулась на свою ветку и смотрела, как завязалась схватка на полосе брода, как сыпались на дно утаенные золотые зерна и радугой вспыхивали летящие ножи.

А потом полыхнула трава на северной стороне, пламя пожирало подлесок, брошенные корзины, походный лагерь невдалеке; пламя охватило стволы и кроны, а затем перекинулось и на небо, враз потемневшее, потяжелевшее. Верховой пожар забушевал в лесу. Синеголовка на другом берегу вспорхнула, испуганная, и полетела прочь.

Черный дым взвился над кронами, рассыпая искры, загудел ветер. Уже и с самих туч сыпались искры, и падали горящие ветки — то тут, то там начинался новый пожар.

Люди на северном берегу пытались броситься в воду, но не успевали, превращаясь в живые факелы. Криков не было слышно за гулом и треском. Черные фигуры терялись в невыносимо-ярком пламени, и стволы были черными и тоже, казалось, шевелились, будто на том берегу погибал целый отряд великанов.

Дым доносился и на другую сторону, вызывал кашель, мешал дышать

Будь река менее широкой, не окажись берег довольно голым и галечным, вода не спасла бы, превратилась в кипяток или вовсе в пар. Дуй ветер в другую сторону, может, искры бы перенес, и заполыхали оба берега. Но сейчас на южном берегу, в безопасности, люди словно окаменели, и никто ни слова не проронил.

Как далеко ушел пожар, только птицы могли знать, да само небо. Но и так ясно было — даже мощные ливни не скоро вернут к жизни горельник, и через зеленую поросль долго будут проглядывать страшные черные остовы мертвых деревьев.

А мальчишка у самой кромки воды, у горящего берега стоял, опустив руки, и пламя его не трогало, и глаза его были пустыми.

В Доме звезд, как всегда, царил полумрак. Тут собрался Совет — по двое от каждого из Сильнейших родов Асталы.

Вспыхнули глаза нарисованного зверя татхе, ярче факелов — глаза из драгоценных камней; пора принимать решение.

Темный обсидиан — смерть, алый гранат — решение кровью, светлый янтарь — свобода. Отдать ли виновника северу, убить ли здесь — все равно капля обсидиана, а бросить алую, вызов на бой никто не захочет. Незачем это сейчас, устраивать схватку между родами Асталы.

Непростым оказался выбор для многих, слишком многое на весах: может, и будущее всего Юга, а не только личная неприязнь или выгода.

Каменные продолговатые бусины сыпались на гладкий пол, постукивая. Так мало надо, легкий перестук — чтобы решить судьбу человека.

Глава 1

Лес

Бахрома тонких ветвей вперемешку с прядями лишайника зашевелилась, разошлась — меж ними появилась голова. Человек высунулся из дупла в стволе старого дерева, осмотрелся, одной рукой зацепился за широкую ветку и ловко спрыгнул на землю. Мальчишка, еще не достигший юношеской поры. Длинные темно-рыжие волосы, спутанные чуть ли не до войлока, в траве и земле; чуть вздернутый нос. Нескладный и тощий, босой, на смуглой коже — поджившие ссадины и синяки. Из одежды — короткие штаны, изодранные едва не в клочья. И ничего с собой.

Он смотрел настороженно, с опаской слушал звуки вокруг, но уголки губ то и дело вздрагивали, пытались подняться вверх, выдавая, что улыбка ему привычней страха.

Поняв, что никого рядом нет, мальчишка потянулся всем телом, сорвал пару крупных почек с лианы, обвившей ствол, и отправил в рот.

Солнце брело высоко над древесными кронами, вниз света попадало немного, но ясно было — еще пара часов до полудня. Потом все заметней станет туманная дымка, уплотняясь с приближением сумерек. К утру влажное марево совсем сгустится, будет почти осязаемым, затянет все вокруг, чтобы снова растаять под солнцем. По туману в лесной чаще ходить тяжело, а леса здесь огромные — поэтому погоня, если она есть, спешит по его следу именно сейчас. А он… заспался, такое удобное дупло подвернулось — широченное, дно выстлано мхом!

Остается надеяться, что беглеца уже потеряли или попросту махнули на него рукой. Они же боятся леса…

Во влажном воздухе постоянно мельтешила мошкара, норовя облепить все живое. И сам по себе воздух, полный то терпких, то гнилостных запахов, шорохов, очень плотный, не позволял вдохнуть всей грудью. Сезон дождей закончился почти луну назад, но чаща все равно не просохла. В сыром, шелестящем подлеске мальчик заметил звериную тропу и направился по ней: в это время хищники спят. Но пустой тропа не была: то тут, то там по земле ползли огромные многоножки, мохнатые пауки или жуки с глянцевым пестрым панцирем. Под ноги мальчик не смотрел, однако ловко ухитрялся не наступить ни на кого. От шипастых лиан с листьями-ловушками тоже держался подальше — царапнет такая, и мучайся потом от боли.

Порой, чувствуя голод, срывал тот или иной стебель или откапывал съедобные корешки — на ходу, опасаясь погони. Духи леса, невидимые и неосязаемые, смотрели со всех сторон, то отступая, то окружая плотным кольцом, но он не чувствовал их враждебности. Как и там, на прииске — может, в другое время ему стоило остерегаться незримых, но пока мальчишка им не мешал. А вот тамошние рабочие от духов страдали: то один, то другой жаловались на недобрые взгляды из пустоты или чинимые неприятности.

Он помнил лишь последние полгода, и то было плохое время.

…Смотрит сейчас — вокруг лес, пятна света мешаются с пятнами тени, все живое, дышит, переплетаясь друг с другом: трава с паутиной, островки кустарника и юных ростков-подлеска, птичьи голоса и шум ветвей. Закрывает глаза — как въяве встают глиняные стены лачуги, где его держали, много тяжелой и грязной работы — отмывать золой и песком котлы, чистить рыбу, таскать неподъемные корзины. И наградой лишь пинки и тычки, в лучшем случае. Кормили его кое-как, на вопросы почти не отвечали, и понемногу он перестал спрашивать — зато начал бояться любого, кто подходил…

До сумерек было еще далеко, но становилось ощутимо прохладней. Потянуло сыростью — близость реки; слух уловил и шум воды по камням. Пить не хотелось, довольно было влаги, собиравшейся в розетках листьев, но он так давно даже не умывался толком! Подумав, мальчишка свернул к реке. Это была другая река, больше приисковой, совсем незнакомая, с высоким обрывистым берегом. Над ухом послышался то ли смех, то ли щелканье — и почти сразу из ветвей выглянула серебристо-черная мордочка зверька. Мальчик увидел огромные желтые глазищи: древесный житель казался озадаченным, в его лесной мир внезапно пришел человек! Рассмеявшись, мальчик подошел ближе, потянулся к ветвям; зверек перепрыгнул на соседнее дерево, но спасаться бегством не спешил.