Минос, царь Крита (СИ) - Назаренко Татьяна (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Радамант сильнее сжал мою руку.
— Послушай, Минос, — произнес он, пристально глядя мне в глаза, — я вижу, сколь силен нанесенный тебе удар. Мысли твои путаются и мутятся. Тебе нужен покой, мой возлюбленный брат. Твое отчаяние уже ничего не поправит. Только подорвет силы. Вели Парии приготовить сонное снадобье.
Брат мой сказал слова, которые были необходимы. Он не умел раскрывать сердце. Но его мудрая забота и твердая рука всегда были рядом со мной, какая бы беда ни постигала меня.
— Спасибо тебе, что ты не оставил меня одного в это тяжкое время. И за совет благодарю… — прошептал я. — Сейчас я и впрямь нуждаюсь в отдыхе.
Радамант поднялся, ободряюще стиснул мое запястье на прощание и вышел. Тотчас в покой заглянула Пария. Я потребовал, чтобы мне приготовили маковый отвар и оставили одного. Жена подчинилась. Вскоре она принесла дымящийся канфар с питьем, сама проверила, удобно ли ложе. Подошла ко мне, обняла за плечи. Я поспешно отстранился.
— Спасибо тебе за заботу, моя божественная анактесса. Но оставь меня, Пария. Не тревожься, горе мое велико, но я не сломлен. Я просто хочу лечь и уснуть! — И поторопил бессмертную супругу. — Иди, возлюбленная моя Пария.
Она без особой охоты подчинилась.
Кубок с сонным зельем в тот вечер остался нетронутым. Мне вовсе не хотелось за зыбкий сон, не несущий облегчения, расплачиваться одурью и головной болью поутру. Оставшись один, я надеялся облегчить свое сердце слезами. Но они словно высохли.
Ту ночь я пролежал на ложе, временами впадая в неверное забытье. И в этом полусне-полубреду в голове моей, разрывая ее, теснились обрывки песен, раздумья, воспоминания…
Паук. (Восьмой год шестнадцатого девятилетия правления Миноса, сына Зевса)
Что там пел Нергал-иддин над гробом своего сына, Таб-цилли-Мардука, Табии, что был несколько лет назад убит Ясоном из Иолка на морском берегу? Сильного и смелого Табии, которого отец любил больше, чем самого себя?
Он погиб, как уверял явившийся в мой дворец Ясон, по ошибке. Принял приставший к берегу корабль за разбойничий. А странники хотели лишь попросить воды и пищи! Не знаю, может, и не лгал Ясон. Я хотел верить ему, потому что он был мужем Медеи, дочери Ээта, колдуньи из рода моей жены. И я велел Нергал-иддину взять цену крови за убитого и простить убийцу. Мой верный пес подчинился. И протянул руку тому, кто лишил его сына.
— В моем сердце нет гнева, великий герой, отважный Ясон, — произнес он, будто Ясон, а не несчастный отец нуждался в утешении. — Табия погиб в бою. Он умер, как воин. Я не желаю себе и своим сыновьям лучшей судьбы…
Судьба…
На похоронах он, вышагивая за гробом, пел хрипло, и его многочисленные дети вторили отцу:
— Слово, что сказано, бог не изменит,
Слово, что сказано, не вернет, не отменит,
Жребий, что брошен, не вернет, не отменит,-
Судьба людская проходит, — ничто не останется в мире!
Судьба… Судьба моего сына… За что она ему выпала, такая?
Во дворце все спят. Только где-то вдалеке хрипло, лениво лает собака. И по стене бойко ползет паук. Я рассеянно уставился на него.
Эвадна, нынешняя жена Андрогея, боится пауков и, едва завидев их, торопится убить. Не знаю, почему. Странно знать о страхе женщины из рода басилевсов Кимвола, воителей, прославленных отвагой и крепостью духа. Отец Эвадны, Ликий, сын Эпита, растил ее в строгости, в гинекее, и, тем не менее, она сильна, ловка, как амазонка, и хотя держится привычно-кротко, я не сомневаюсь: силой духа эта женщина может сравниться с любым из отважных мужей. Потому ее ужас перед этими безобидными тварями удивляет меня до глубины души.
Тем более, что мне пауки всегда нравились. Как в свое время мать наставляла меня, показывая двух скорпионов, так и мои дети вместе со мной наблюдали за мухами и бабочками, попавшими в липкие, тончайшие сети. И каждый выносил из этого свой урок.
Они все не похожи друг на друга, мои дети…
Катрея и Девкалиона занимало искусство пауков раскидывать сети и приводило в восторг их умение оставаться незамеченными до последнего момента.
Аккакалиду, Сатирию и Ксенодику ничуть не интересовала паучья охота, но завораживала красота и совершенство легчайших нитей, и они восторженно любовались утренней росой и каплями дождя на паутинке, охотно выслушивали мои рассказы о том, что Арахна когда-то была красивой девушкой, поплатившейся за то, что смогла ткать искуснее самой Паллады.
Ариадна больше других напоминала меня. Она любила наблюдать за совсем крошечными пауками. Едва слышалось протяжное, отчаянное жужжание мухи, попавшей в тенета, как царевна бросала игрушки и бежала к паутине, становилась перед ней на колени. Смотрела на отчаянно бьющуюся жертву и неторопливый танец паучка вокруг нее. Чем крупнее оказывалась муха, тем больше тревоги я видел на детском личике дочери. Она давно убедилась, что победа всегда окажется на стороне крошечного хозяина сети, но каждый раз стискивала в волнении маленькие пальчики, боясь, что добыча выскользнет. В отличие от Федры, которая равнодушно смотрела на медленную агонию мух и освобождала бабочек, Ариадна всегда оказывалась на стороне паука. Когда крохотный хозяин паутины припадал к толстому брюшку жертвы, царевна облегченно переводила дыхание.
Главк предпочитал охотников — скорпионов, тарантулов и фаланг. И любил ловить их на смолку. Хотя быстро догадался, что мне не надо дарить свою добычу.
Андрогей… Единственный, с кем я не разглядывал пауков. Мне казалось, он их не любит. Да и к чему ему, светлому и милосердному, была мудрость хищника? Плохо я все-таки знал его, любимейшего из моих детей!
В то летнее утро я, пользуясь случайно выдавшимся бездельем, поднялся на крышу дворца и увидел Сфенела, сына Андрогея, а рядом его отца, присевшего на корточки. Они о чем-то говорили, и я почувствовал, что не стоит им мешать. Остановился поодаль.
Андрогей и Сфенел спорили.
— Они кусаются! — возмущенно бурчал Сфенел.
— Этот — нет, — мягко возражал Андрогей. — Смотри!
И он протянул сыну руку. Я не видел, что у него там, на раскрытой ладони. Но Сфенел был напряжен, будто отец играл с ядовитой змеей. Некоторое время они молчали. Потом Андрогей произнес:
— Видишь, он ползает по моей ладони уже давно, и со мной ничего не случилось.
— Они безобразные, — не сдавался мальчик.
Андрогей рассмеялся:
— По-твоему, уроды не хотят жить?
— Пауки убивают мотыльков! — упрямо бубнил Сфенел.
Ах, вот в чем дело! Значит и правнуков Европы наставляет на путях жизненной мудрости маленькая восьминогая тварь?! Мне и правда не стоит вмешиваться.
— Убивают, чтобы есть, — в голосе Андрогея послышалась легкая грусть. — По крайней мере, ясно для чего. А люди часто лишают других жизни, сами не зная, зачем.
Он задумчиво следил взглядом за ползавшим у него по ладони пауком. Серьезный Сфенел перестал спорить, нехотя последовал отцовскому примеру. Постепенно суровое, недоброе выражение лица ребенка смягчилось. В голубых, как у матери, глазах появился нескрываемый интерес. Он подошел поближе, склонился, почти касаясь лбом головы отца. Потом подставил свою ладошку и радостно улыбнулся, когда паук переполз к нему.
— Давай, посадим его на стену, — предложил Андрогей. — Когда мы его держим, ему страшно.
Сфенел удивленно посмотрел на отца, протянул недоверчиво:
— Почему?! Мы ведь не хотим обидеть его!
— Если бы тебя схватил циклоп, ты бы напугался? Ты ведь не знаешь, что циклоп думает? Может, он просто хочет рассмотреть странную букашку. Но ты полагаешь, что он хочет сожрать тебя. Потому что он большой и страшный. Так и паук. Он думает, что мы — огромные, безобразные пауки.
Сфенел просто задохнулся от этого открытия. Уставился на отца, приоткрыв маленький ротик.
— Он — думает?! — наконец произнес мальчик изумленно, глядя в глаза отцу. Тот улыбнулся:
— А по твоему, думать могут только люди?
Сфенел нахмурил брови, размышляя. Потом не слишком уверенно сказал:
