Минос, царь Крита (СИ) - Назаренко Татьяна (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
— Собаки умеют думать. Кони. Им приказываешь, и они понимают.
— А если кто-то не слушается твоих приказов? Живет по-своему? — задумчиво отозвался Андрогей. И снова улыбнулся.
Странная у него все же улыбка. Мягкая, едва заметная. Так улыбаются больные дети. У меня сердце зашлось от жалости к сыну. Не знаю, почему. Не было оснований его жалеть: ласковый и отзывчивый, он с детства рос в роскоши и довольстве, купаясь во всеобщей любви. Никто, если не желал навлечь на себя мой гнев, не смел заставить Андрогея делать то, чего ему не хотелось. И все же….
Тем временем Сфенел озабоченно нахмурился, потом метнулся к невысокому парапету, осторожно, затаив дыхание, снял с ладошки паучка и аккуратно посадил его на камни.
— Ползи, — прошептал он ему. — Прости, я не буду больше обижать пауков.
И побежал назад, к отцу. Андрогей легко подхватил его, прижал к груди.
Самый красивый из моих детей, легкий и стройный… Я понял, отчего мне стало жаль его. Он походил на мотылька.
Мотылька, запутавшегося в паутине Лабиринта.
Мотылька, понявшего и пожалевшего пауков.
Ариадна. (Восьмой год восемнадцатого девятилетия правления Миноса, сына Зевса. Созвездие Тельца)
Может быть, он и родился для того, чтобы стать жертвой. Словно тот юный бог, чье имя сокрыто от людских ушей, чьи изображения каждый год изготовляет Дедал, и все женщины дворца, выбрав себе восковую куклу, нежат и лелеют ее, украшают цветами и оберегают, как живое дитя, чтобы в день, когда время тьмы и света равно, растерзать и оплакать.
Смерть не страшна. Но почему умер он? Не я?
Вот ведь, засела в голове эта дикая и прекрасная песня Нергал-иддина: Вопияло небо, земля отвечала, Только я стою между ними, Да один человек — лицо его мрачно, Птице бури он лицом подобен, Его крылья — орлиные крылья, его когти — орлиные когти, Он за власы схватил, меня одолел он…
Я спохватился, что напеваю вслух. Сижу, вцепившись пальцами в волосы, раскачиваюсь, как безумный, и напеваю: Он ко мне прикоснулся, превратил меня в птаху, Крылья, как птичьи, надел мне на плечи: Взглянул и увел меня в дом мрака, жилище Иркаллы, В дом, откуда вошедший никогда не выходит, В путь, по которому не выйти обратно, В дом, где живущие лишаются света, Где их пища — прах и еда их — глина, А одеты, как птицы, — одеждою крыльев…И света не видят, но во тьме обитают, А засовы и двери покрыты пылью!
Это Ариадна принесла весть, что Андрогей должен ехать в Афины. В самом начале восьмого года, я только что вернулся из поездки по острову. Царевна не захотела ждать, когда я призову ее, чтобы выслушать о произошедшем во дворце за время моего отсутствия. Мало того, Ариадна появилась тотчас, как стихли в переходах шаги рабов. Недобрый знак.
Дочь стремительно вошла в покои, шурша многочисленными юбками.
— Приветствую тебя, богоравный отец мой!
Приблизилась ко мне, склонилась для поцелуя и, привычно не дожидаясь разрешения, села в приготовленное кресло. — Как прошло твое путешествие? Здоров ли ты? Что случилось в твоем царстве, о, великий анакт?
— Благодарю, дочь моя. Я в добром здравии. А вести мои вряд ли будут важнее твоих. Но, если ты спросила… Жители разоренной долины Тефрина славят мою щедрость и справедливость. Я порадовался, что они уже отстроили дома после пожаров и всходы обещают неплохой урожай. А они были счастливы услышать, что пока не минет это девятилетие, никто не посмеет собирать с них подати зерном. Я не собираюсь стричь овец, которые еще не обросли. Услышав это, они с меньшим недовольством восприняли новости, что масла и вина им год от года будет выдаваться меньше, чем ранее. Что же до судов, которые вершил я, то ты знаешь, как по душе мне это бремя. Так что, поездка по острову укрепила мой дух. Наверное, я смогу еще некоторое время выслушивать твои новости, сколь недобрыми они ни окажутся. Так что дурного случилось в мое отсутствие?
Я невесело улыбнулся. Ариадна на этот раз сохранила полное спокойствие. От ее безупречно невозмутимого лица, холодного взгляда зеленых, внимательных глаз мне стало не по себе.
— Ты прав, мой венценосный отец. Новость, которую я принесла, тебя не обрадует.
— Вот как? — отозвался я как можно спокойнее. А в животе предательски похолодело. — Тогда говори сразу, не подыскивая сладких слов, чтобы смягчить ее горечь.
— Шесть дней назад в море рыбаки выловили рыбу. Необычную рыбу, отец. Может быть, ты помнишь, в дни Катаклизма, когда Посейдон обрушивал на нас стены воды, среди выброшенных на берег обитателей владений Тритона, бога морских бездн, были и такие — черные, похожие на змей, окованных каменной чешуей, с острыми зубами, из которых особо крупные, словно длинные иглы, растут в центре сверху и снизу?
Я поморщился. Еще бы не помнить мне этих уродливых тварей. Они до сих пор иногда снятся мне. Недобрый знак.
— Это было шесть дней назад. Почему я услышал об этом только сейчас? — осведомился я без всякого гнева. Ариадна никогда бы не поступила во вред мне. Значит, у нее были основания.
— Мы знали, что ты уже в пути, отец, и сочли, что пока гонец отыщет тебя, пока ты направишься к оракулу, примешь решение и известишь нас, пройдет немало дней. А беда могла грянуть каждый день. И потому Катрей сам отправился на священную гору и вопросил отца твоего: что бы значило это чудо? И вернулся с ответом.
— И? — спросил я.
— Те, кто служат Громовержцу, ответили, что Афина гневается на нас. Зевс посылает нам предупреждение, и если один из царевичей не поедет в город, где чтят Деву-Воительницу, и не примет участие в ее празднике, то ярость богини обрушится на остров. Андрогей, Девкалион и Катрей бросили жребий, и выпало Андрогею. Он собирается в дорогу.
— Андрогей едет в Афины?! — воскликнул я, вскакивая с кресла. Мне всегда говорили, что я чрезмерно пекусь об этом сыне, что он уже взрослый муж. Но каждый раз, когда я вынужден был отпускать его от себя, из дворца, печень моя жестоко обливалась черной желчью. Я прошелся несколько раз по комнате, словно дикий кот, брошенный в клетку. Ариадна следила за мной взором неподвижным, как у совы. Сейчас мне казалось, что сама Афина владеет ею и говорит ее устами.
— Я знала, что эта весть тебя огорчит.
— Огорчит?! — я продолжал мерить шагами покои. — Ты знаешь, сколь горячей любовью пользуется в Афинах любой критянин! Тем более — мой сын.
— Мне это ведомо, мой многомудрый отец! — так же тихо и ровно сказала Ариадна. — Но что ты предложишь сейчас? Отец твой, Зевс Эгиох, исполненный милости к сыну своему, предупредил нас о грядущей опасности. И научил, как ее избегнуть!
Разумеется, моя дочь была права.
— Ничего, — прошептал я, стискивая пальцы рук до хруста. — И я сам, и, надеюсь, мой сын, если он вырос достойным мужем и истинным сыном царя, выполнит любую волю богов, какой бы она не была, лишь бы отвратить беду от своего царства. Все так…
Я опустил голову. Потер враз заболевший висок костяшками пальцев.
— Увы, я не простой смертный, чтобы противиться отъезду сына. Ты это знаешь. Хотя я охотно заменил бы Андрогея.
Ариадна нахмурилась.
— Но боги не признают замен… Отец, ты пугаешь меня. Мне казалось, что ты уже давно привык к тяжести царского венца. Повелителю людей прилична твердость.
Я в ярости стиснул пальцы, они захрустели. "Прилична твердость!" Опять она права, но как жутко слышать это от молодой женщины. Она ведь не статуя, откованная Гефестом из твердой бронзы!
— Если когда-нибудь у тебя все же будут любимый муж и дети, — зло бросил я, — ты поймешь, что с радостью пошла бы на любые испытания, лишь бы избавить их от опасности.
Дочь сразу сдвинула тонкие брови, стиснула зубы, ожгла меня мрачным взглядом:
— Если я найду мужчину, который может сравниться с тобой, отец, он станет моим мужем, — произнесла она подчеркнуто покорно. — Но я буду презирать себя, если, спасая его или собственное дитя, поступлюсь благом царства!
