Темные времена (СИ) - Виноградова Мария Владимировна "Laurewen" (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Грохот и оглушающий свист плетей, хохот обезумевших духов и леденящие душу песни Неблагих, возглавляющих Большой Выезд – столь же жуткие, сколь и прекрасные в своей смертоносной красоте.
И пронзает воздух, подобно сверкнувшему клинку, низкий, громовой голос охотничьего рога, призывающего всех волшебных созданий принять участие в ежегодной забаве – Дикой Охоте.
Загнать жертву, настичь и унести вслед за собой в мир духов.
Любой, кто по глупости своей встретится с Большим Выездом, больше не вернется в мир живых – он обречен пополнить ряды мстительных духов, вечно бродящих по земле и потерявших себя в безграничной злобе, либо исчезнуть навсегда, пожранный бездонными глотками призрачных псов.
Только тогда он позволял натуре Темного фейри взять над собой верх – выпускал старательно сдерживаемого зверя и исступленно предавался охватывающему чувству полной свободы – свободы ото всех правил и ограничений, отпускал свое безумие.
Не все возвращались с Дикой Охоты – именно тогда и выяснялись любые споры и ссоры, гремели бои между сильнейшими; проигравший оставался поверженным и брошенным в пыли за Большим Выездом, а победитель и восторженные зрители мчались дальше.
В этот раз все было иначе. Он едва не пропустил тот миг, когда они зашли слишком далеко – на пути у безумного воинства оказалась: перевернутая телега с мертвыми лошадьми, в мгновение ока разорванными призрачной сворой Кон Аннон; старик‑возница, чьи распахнутые в смертном ужасе глаза помутнели сразу же, как сила его отошедшей души оказалась впитана довольным Князем; и двое детей – веснушчатый мальчишка и робкая девочка, спрятавшаяся за храбро взглянувшего в оскаленную пасть смерти брата.
И что‑то дрогнуло в нем. Рванулось, выжигая остатки разума, бешеным пламенем, льдистым клинком сверкнуло, останавливая брошенное Князем копье.
Он видел в людях то, что было недоступно таким, как он – свет, иногда приглушенный, а иногда – ослепительно яркий, называемый душой. Душой, недоступной и непонятной для фейри. Люди проживали отпущенный им короткий срок с такой жаждой, которой нельзя было встретить среди волшебного народа. Их мотивы поступков оставались для Вечерней Звезды загадкой, но он хотел их понять, приблизиться к тайне, окутывающей их души. И просто не мог уничтожить двух беззащитных существ, чьи сердца светились в окутавшей землю тьме, как две теплых звезды, доверчивым котенком свернувшихся в груди.
– Хеспер! – Правитель был поражен поступком своего преемника не меньше его самого.
Фейри лишь отчаянно качнул головой и скользнул вперед, заслоняя смертных собой.
Один.
Против Дикой Охоты и сотен и сотен безумных существ, жаждущих крови.
Тогда впервые Неблагой Двор увидел истинную силу Вечерней Звезды. Клинки пели в изящных руках, пронзали плоть, кромсали призрачные души, изгоняя, уничтожая без права вернуться. Выло и гудело пламя чар, дивное, необычное в новых оттенках смертных желаний и страстей – и Высшие пораженно отступали, не в силах справиться с безумцем, предавшим их ради жалких смертных.
Князь знал его слабые места, но и он искренне жаждал, чтобы Хеспер одумался, вспомнил, кто он, но терпение его лопнуло, когда небрежным движением Вечерняя Звезда поверг на землю Лионею Буревую, стремительную и прекрасную.
Правитель ударил, безжалостно, жестоко, вложив в произнесенную формулу изгнания весь свой гнев, взяв силы из оборванных жизней своих подданных.
Он так и не смог спасти тех детей.
Остался на земле, жалкий, умирающий, с горящей от проклятия душой, в смертном теле.
Но они не оставили его в покое – слишком сильно было их изумление. Год за годом преследовали его, выслеживали, словно бешеного зверя, не в силах простить собственного слепого обожания.
Его клинок умылся серебряной кровью, а сердце очерствело, когда его руки раз за разом обрывали жизни тех, кто был ему родней – не по крови, а по силе и душе.
Проклятие терзало плоть и дух, смертная оболочка лишала сил, а боль ввинчивалась в разум, заставляя его мутнеть, но он держался.
Сцепив зубы, сжав кулаки, продирался вперед, не желая сдаваться.
Костер испуганно затих, несмело пригнувшись к земле и переползая с полена на тонкие веточки.
Исэйас молча смотрел на пламя, жмущееся понизу, словно побитый пес, и ощущал, как леденеют руки.
Ролло скосился на Хеса, сгорбившегося, замерзшего, с остановившимся взглядом, и пальцы сами собой сжались в кулаки.
Смерть за жизнь, боль за попытку спасти – этот мир прогнил, и заслуживает ли он того, что сейчас делает для него этот фейри?
Глава VIII
Смерть – это лишь начало.
Так сказала фейри, бросая горсть семян на окоченевшие трупы людей: застывших, изломанных, брошенных там, где застало их последнее дыхание, безжалостно вырванное из груди.
Неро все еще не мог поверить, что его связки больше нет. Не мог осознать, что все, что ему остается – это память о товарищах, ставших ближе родных братьев, ставших его кровью и плотью. Он долго не мог заставить себя подойти и снять с холодных пальцев тусклые перстни, столь же мертвые, как и их хозяева. Ему казалось, что это станет той чертой, линией, из‑за которой больше не будет возврата – они исчезнут, как пыль, невесомым прахом рвануться ввысь, развеются по ветру, и он останется один.
С безжизненными камнями золотые ободки каплями ртути покоились на разжатой ладони, и он не мог оторвать от них взгляда – в душе было пусто и гулко, словно в одно мгновение он потерял все: тепло, радость, дыхание… жизнь.
Тихий перезвон серебряных колокольчиков затронул все, что было глубоко скрыто, коснулся напряженных, оголенных нервов и плеснул тоской и болью. Неро вскинул голову, не в силах вынести эту муку, и наткнулся на взгляд темных, без блеска, глаз.
Фейри пела.
Казалось, сама природа склонилась перед льющейся из уст Благой мелодией. Она звучала весенним ветром, полным жизни, плакала осенним дождем, рыдающим над ушедшими, звенела тонким ледком, застывшем на холодных губах, шелестела палой листвой, плащом укрывающим замерзшую землю, опадала вниз узорными снежинками слов на древнем, как сам этот Мир, языке.
Снег расступился, растаял под действием дивных чар, тепло легким облачком поднялось от прогретой земли, и тонкие, словно нити, изумрудные побеги робко проклюнулись, настойчиво и цепко оплетая лежащие на земле тела. Зазмеились, ласково обхватили натруженные плечи, бессильно раскинутые руки, закрыли навеки слепые глаза, плотным ковром расстелились – и зацвели. Ярко, мазками краски вспыхнули на зеленом поле чудные облачные колокольчики – белые, невесомые; склонились траурные сапфировые горецветы, уронили хрустальные капельки росы, словно слезы, скатившиеся по блестящим лепесткам; жизнеутверждающе подняли головки ярко‑алые, точно пролитая кровь, огнянки…
И все вспыхнуло, перелилось радугой, взорвалось легкими золотыми огоньками, и снопы искр со звоном порвавшихся цепей рванулись вверх.
Он не сразу понял, что музыка затихла – она все еще билась под самым сердцем, глубоко в груди, и он почуял, что теперь она всегда будет там – будет стучать ровно, сильно, давать силы в минуты отчаяния и боли, выводить из темноты, станет той путеводной звездой, которую он уже отчаялся найти.
Неро сжал кулак, услышал, как робко стукнулись друг о друга холодные ободки колец, и, вскинув глаза к небу, беззвучно поклялся, что более никто не повторит такой участи.
– Несколько опрометчиво, – насмешливо заметил фейри, неодобрительно глядя на свою спутницу, которая стояла, полуприкрыв глаза. – Ваши Боги давно отвернулись от вас. Впрочем, их никогда и не существовало.
Девушка качнула головой и обвела взглядом чистую поляну – ни следа былой схватки, ни единой капли крови не осталось на теплой земле, на которую опускался быстро тающий снежок.
