Трон Знания. Книга 5 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир" (версия книг txt) 📗
Я согласился. Написали, что он родился на год раньше. Спросили фамилию Лая. Какая фамилия? У ориентов нет фамилий. Но Лай не ориент, он клим, должна быть фамилия. И я сказал: «Мун. Лай Мун».
Школа маленькая, два учителя. Лаю двенадцать с половиной, а сел за парту с семилеткой. А через четыре года получил свидетельство вместе с одногодками. Он был очень способным.
После школы мне бы увести его из леса. Но у нас тихо было, а люди слухи приносили, что везде на ведьм охотятся. Лайдару лихорадит. Народ на народ идёт. Мы опять решили переждать.
Лай огороды копал, плотником работал, потом стражем. И тут ему предлагают работать помощником лесника. Он согласился. Собрал котомку, сложил старенькие книжки. Он любил читать, особенно стихи…
Я отправил его в дом лесничего, сам остался. Я бы ушёл с Лаем, но меня не позвали. Мне больше некуда было идти. Я бросил свой народ. Предал, получается. А Лай рядом. Дом лесника в нескольких часах ходьбы.
Сначала Лай приходил ко мне через день. Переночует, порадует мою душеньку и на рассвете уходит. Потом стал приходить всё реже и реже. А однажды пришёл и позвал с собой, чтобы я посмотрел, как он живёт.
Два двора. В одном доме жил лесник с семьёй. В другом доме жила семья сына лесника. Лай ютился в летней кухне. В посёлке, где я жил, обиталище лесника называли «Кочка на топях». Так оно и было. С одной стороны обычные болота, с другой стороны торфяные болота. Место жуткое, а Лаю нравилось.
Лесник и его большое семейство были ветонами. Удивительный народ. Поклоняются горам и благословляют всё, что к горам примыкает. За лесом ухаживают не хуже, чем климы за полями.
Когда семейство лесника собралось за одним столом, я понял, почему Лай стал редко меня навещать. У лесника были ещё две дочки. Младшенькая, Кера, стала первой и единственной любовью Лая.
Я думал, ветоны будут противиться. Лай всё-таки клим. Ан нет. Говорят, новая кровь — это хорошо. Мы с лесничим проговорили всю ночь, посидели, покумекали и решили, что Лай сначала должен дом построить.
Мы построили дом. Чуток подальше от домов лесника и его сына. Лай так захотел. Сколотили стол, стулья, лежанки. Устроили маленькую свадьбу. Лай надел Кере на пальчик колечко. То самое, которое у него на шнурке висело. Я хотел уйти восвояси. Они предложили пожить с ними. Я остался. А через год мы уже ребёночка ждали.
И тут ночью собака залаяла. Потом взвыла, и тишина. А потом со стороны дома лесника рёв коровы, крики, мужицкий хохот. Лай топорик из-под лавки достал. Пойду, посмотрю, говорит. Кера в слёзы. Я ей, цыть! — говорю. Сам трясусь весь. Девка на сносях, а тут такая оказия.
И минуты не прошло… Окошко распахнулось. Лай в окошко кричит: «Уводи её, Мун! Уводи!» Ничего не понятно. Понятно только, что беда пришла.
Я схватил Керу, тащу к двери. А она упирается. Без мужа, говорит, не пойду. А там уже и жена лесника заголосила. Кера и вовсе на коленки упала. «Дура! — кричу. — Мальца хочешь потерять? Лай тебе никогда не простит!»
Бежим мы по лесу. Темно, ни зги не видно. Крики далеко слышно, корова ревёт. Кера только и стонет: «Мамочка, Лай, папочка…» Дыхание переведёт и по-новой: «Мамочка, Лай…» А потом: «Мун! У меня ноги мокрые». Я по подолу лап-лап… Ё-маё, воды отошли. Не добежит девонька до посёлка. И где посёлок? Ни луны, ни звёзд на небе. И одну боязно бросить, чтобы за помощью сбегать.
Я её в кусты. А она: «Мун! Я рожаю». Какое рожаю? Я ведь думал, у нас время есть. Наши девки с первыми родами долго мучаются. Думал, сейчас с бандитами разделаются… Ветоны сильные, деревья руками валят. Думал, Лай им подсобит и сразу к нам.
Смотрю по сторонам, слушаю. Вроде бы тихо. А Кера: «Дай чем-то рот заткнуть. Рожаю!» А под руками ничего нет. И ветку не сломаешь. А вдруг бандиты где-то рядом, вдруг треск услышат.
Кера закусила запястье. Я скинул рубаху. В рубаху принял дитя. Кера лежит, ребёночка к себе прижимает. Я сижу, не знаю, что делать. А у самого сердце рвётся. Здесь жёнушка его, сыночек. А он где? Вылез из кустов. Туда, сюда. Тихо. Думаю, если бы всё хорошо было, Лай бы нас уже позвал.
Дождались мы рассвета. Я к Кере, а под ней хвоя как трясина. Ржавая, липкая, промокла насквозь. Кера белая как снег. Не дышит, а свистит. Я упал перед ней на колени, за руку взял. Рука как ледышка. Говорю: «Родненькая моя, что же мне с тобою делать?» А она: «Пусть сыночек сосёт, пока не усну. Колечко сними. Сыночку на память».
Мун надолго умолк. Наконец вздохнул, посмотрел на трибуны: «Наш язык бедный. Нет ни одного слова, которым я мог бы сказать, что я чувствовал. Нет таких слов…
Не буду говорить, что с ними сделали. Я Лая поискал, не нашёл. Из марли сóсок накрутил, из погреба кувшин молока достал. Взял дитя и пошагал в посёлок. А там говорят: «Да, была тут дикая свора. Мы их прогнали».
Нас, видимо, бандиты по пути прихватили.
Мужики взяли вилы, топоры, пошли на «Кочку». Я не смог.
Кормящая мамка забрала у меня дитя. Я сел на крылечко, сижу. Как жить дальше, не знаю. Мамка вышла, рядом села. Говорит: «Оставь малютку. Зачем он тебе? Я выкормлю, выхожу. Где четверо, там пятый не помеха». Я посмотрел на неё и говорю: «Это сын мой, как же я кровиночку свою оставлю?» А она: «Не бреши. В нём от ориента ничего нету». Тут ещё одна баба подсела. Говорит: «Живи у нас. Мы подсобим». А я не могу. Я ненавижу лес. Ненавижу это лес! Я весь мир ненавижу!..
Мужики вернулись через два дня. Лая нашли на островке среди болот. Он туда бандитов заманил. Все потопли или выжил кто — не знаю. Мужики сказали, что батогами потыкали, тел много. Только через несколько дней я смог на могилки сходить. Стоят там ещё дома или сгнило всё?»
— Дома сгнили, — прозвучало с трибуны. — Камни могильные на месте.
— Девять могил, — сказал Мун.
— Девять, — подтвердил кто-то из зала.
— Первый камень к топям. Там покоится мой брат Лай, сын Зервана. Теперь будете знать. Зерван под «Короной мира», его сын Лай на «Кочке». — Мун вскинул голову. — А не хочу больше рассказывать. Не хочу! Вам это не надо.
Развернулся и пошагал через арену.
— Мун! — крикнул Адэр.
Старик обернулся:
— Ладно с Лаем такое случилось. Тут никто не виноват. Хотя… почему не виноват? Виноват! Ещё как виноват! Кто в страну искупленцев завёз? Кто по городам и селениям их пустил? А потом загнал это зверьё в ветонский лес. Кто это сделал?
Шагнул влево, шагнул вправо:
— Ладно, Лай на пути им встретился. А других… почему у меня других забрали?
— Расскажи, Мун, — попросил Адэр.
— Вы мне душу рвёте.
— Мун… пожалуйста.
Старик запустил пятерню в волосы, вернулся в центр сцены: «Я назвал сына Даром. Так и запишите: внука Зервана звали Дар Мун. Полуклим-полуветон. Мы жили с ним в Ларжетае, подальше от ветонских лесов. Мой брат Ахе тянул нас, как мог…
Зачем кому-то знать, как мы растили Дара? Где он учился, куда пошёл работать. Это никому не интересно. Вам интересно, кого он взял в жёны. Ориентку. Ахе часто навещали ориенты. Это меня они не признавали. А к Ахе приходили. Так Дар и познакомился с Ишмой. У нас она с отцом гостила, а потом сказала отцу: «Я остаюсь».
Ишма помогала Ахе камни обрабатывать. Пальчики тонкие, ловкие. Колечко Дара с пальчика слетало, и мы хранили его в шкатулке.
У них родился сын. Назвали Яром. Тут зима пришла. Яр был совсем крошкой, а молодым хочется погулять. Говорю: «Идите, погуляйте. С Яром дед посидит». То есть, я. Они собрались и пошли…
Трагедия на Тандре… Этот заголовок в газете до сих пор стоит у меня перед глазами».
Мун посмотрел по сторонам:
— Кто тут из Ларжетая?
— Мы. Я, — донеслось с трибун.
Мун устремил взгляд на Адэра: «Это случилось пятьдесят два года назад. Перед новым годом. С тех пор на реке Тандре не устраивают новогодние гуляния. Та зима, видимо, была слишком тёплой. Хотя мороз стоял, руки к железу примерзали. Или народу слишком много собралось. Лёд провалился. Под воду ушли двадцать два человека. Спаслись двадцать. Погибли двое. И знаете, кто эти двое? Ишма и Дар. Ориентка и полуветон!
