Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗

ет, там идет просто чушь собачья, а рядом хорошие стихи. У него же есть

хорошие стихи, что говорить.

М. Н.: Ну да, может, 1/10 из всего, что у него есть, – хорошие стихи,

а остальное… В светлые часы он прекрасно понимает, чего он стоит.

Ю. К.: А ты же с ним встречалась?

М. Н.: Я с ним встречалась, да.

Ю. К.: Давайте вернемся к паркам…

М. Н.: В  Екатеринбурге  всегда  были  люди,  которыми  город  имел

право гордиться, которых в городе ценили. Но в Свердловске-Екатерин-

бурге добиться того, чтоб тебя город принял, очень трудно. С одной сто-

роны,  Екатеринбург  –  абсолютно  старообрядческий  город,  с  кондовой

моралью, но, с другой стороны, это город передовой, всегда принимав-

ший новое, потому что металлургическая промышленность очень науко-

емка и очень зависит от новаций. И это уживалось. Вот один очень инте-

ресный пример. Приезжает сюда Мамин-Сибиряк с Марьей Якимовной

Алексеевой, чужой женой. Марья Якимовна была дочерью старообрядца.

Отец ее – управляющий заводом, а потом – заместитель управляющего по

технике тагильских заводов. Это чудовищно высокая должность. Из при-

писных  крестьян.  На  Урале  все  было  совсем  не  так:  среди  приписных

крестьян были очень богатые люди.

Ю. К.: Это казенные крестьяне?

М. Н.: Да, они были приписаны к заводам указом 1821 года. Но они

не  были  крепостными.  Отработав  сколько  положено,  крестьянин  мог

уйти. Ю. К.: А в чем разница между крепостными и казенными?

М. Н.: Казенные – то есть государственные.

Ю. К.: То есть они жили не на территории завода, но были припи-

саны к заводу?

185

М. Н.: Всех приписали к заводам, чтоб обеспечить безостановочный

технологический  процесс.  Сами  понимаете,  строится  Екатеринбург…

Открывается 6 школ, чтобы сразу учить людей и ставить людей в цеха.

Программа гимназии в XIX веке – это что-то невероятное: латынь, грече-

ский, старославянский, французский, рисование, черчение. Немыслимой

сложности  программа.  Жесточайшая  дисциплина:  не  курить,  не  сквер-

нословить, не перечить учителю. Если ты без разрешения гимназии по-

шел на частный вечер или в театр, тебя могли исключить. К обучению

здесь относились очень серьезно.

Так вот тот пример, который я хочу показать: приезжает Мамин-Си-

биряк с чужой женой, они покупают дом на Толмачева (она покупает этот

дом на свои деньги, у него не было ни копейки). Ее семья категорически

против этой связи. Его семья категорически против, его родная мать, хотя

жила рядом, ни разу не зашла в дом, где он жил, потому что была не со-

гласна с тем образом жизни, который он выбрал. А дальше было так: они

прожили 13 лет, и это был первый в городе литературный дом – там про-

ходили музыкальные вечера, были обсуждения литературных произведе-

ний. И город Екатеринбург со староверческой моралью эту пару принял.

А потом появляется дама-разлучница, актерка, с которой у Мамина начи-

нается скоротечный роман. Марья Якимовна поставила ему руку, это она

сделала его писателем. Это ее заслуга всецело. Он это понимал и писал

матери, что больше, чем на половину, обязан за все Марье Якимовне. Она

была прекрасно образованная женщина. Она выправляла ему все тексты,

выполняла жесткую редакторскую функцию. И он признавал, что всем

ей обязан. Но такие вещи обычно не прощаются, и, надо думать, они рас-

стались бы все равно. Но тут появляется дама-разлучница… И этот роман

город не принимает. Тот приняли – с чужой женой, а этот нет. И получи-

лось так, что город не принимает, появляются неодобрительные рецен-

зии в газетах, а он один остается в качестве рыцаря, защищающего честь

дамы. Защитить честь дамы можно было единственным путем: посадить

в возок и увезти. Так они и сделали. Они уехали в Петербург. С Марьей

Якимовной  он  даже  не  простился.  Не  оставил  даже  записки.  Вот  это

очень интересно: эту пару город принял, а ту – нет. Мамин потом сказал,

что нигде его не читают так плохо, как в Екатеринбурге. Об этом пишут

мало, но это классический роман. Мамин – это человек-земля. Если он

объявил, что это его любимый город, то или молчи, или сиди здесь, как

Павел Петрович Бажов… А через год Мария Морицовна, его вторая жена,

умирает в родах, оставив ему больную девочку. Поначалу он пишет мате-

ри, что он умер для Екатеринбурга, но дальше вся его жизнь – сплошная

тоска по Уралу, он страшно пил, ни о чем другом писать не мог, ничего

186

другого не знал. Не знаю, как долго бы продлилась эта разлука, если б его

девочка, совершенно больная, перед смертью не приехала сюда и не при-

мирила его с городом. Этот дом, который он купил (сейчас музей Мами-

на-Сибиряка), он купил на гонорар за «Приваловские миллионы». И эта

девочка подарила дом городу.

И  если  посмотреть,  кого  в  городе  уважали…  Например,  вот  был

И. И. Симанов,  городской  голова…  Даже  когда  он  оказался  банкротом,

город  продолжал  его  уважать.  Что  касается  наших  времен,  я  никогда

не замечала, чтоб здесь каким-то особым уважением пользовались рас-

стрельщики. Поскольку на Урале существует правило: мастер не может

быть плохим человеком. А человек, который не при деле, он и есть пло-

хой. Если посмотреть, как меняли караул в последние расстрельные дни,

отмечалось,  что  людей  брали  случайных,  которые  не  были  мастерами.

А так дети с двухлетнего возраста знали имя директора завода.

Ю. К.: Да,  когда  я  работал  на  Уралмаш-заводе,  имя  директора  и

главного инженера знали все. Я до сих пор помню.

М. Н.: То, как человек проявляет себя в деле, то, какие взаимоотно-

шения у него с землей, – все это становилось основанием для уважения

к нему или неуважения. Вот я вам уже говорила про Павла Петровича

Бажова: здесь никого никогда публично не хоронили. Когда выставили

гроб, было жутко холодно, но люди шли сами и стояли. Потому что было

за что. Но напиши Павел Петрович «Шкатулку» и переберись в Москву,

этого бы не было.

Ю. К.: Как ты относишься к аллегории, которую придумал наш со-

временник Алексей Кузин: он взял троих – тебя, меня, Е. Изварину. И вы-

строил следующую иерархию: Майя Никулина – Хозяйка Медной Горы,

Евгения Изварина – Огневушка-Поскакушка. Это было обвинение в то-

талитарности нашей. И ты как Хозяйка Медной горы никого в поэзию не

пускаешь. Одного Казарина пустила туда – Данилу-Мастера.

М. Н.: Я  считаю,  что  это  не  сильно  умно.  Люди,  которые  хоть

в какой-то мере меня знают, они знают, что мне абсолютно ничего не надо

ни от кого и абсолютно все равно, кто и чем занимается.

Ю. К.: Это глупость, но в этой глупости есть что-то сакральное.

М. Н.: Я согласна вот с чем: если я считаю это место своим, я никог-

да его не оставлю.

Ю. К.: И я. Мне квартиру двухкомнатную давали в Москве, я не по-

ехал. М. Н.: …никогда и ни за что. Что касается кухни, то ведь она дей-

ствовала по принципу чужие здесь не ходят. Хотя заходили сюда многие

люди, никого здесь никогда не обижали.

187

Ю. К.: Меня же Комлев не признавал…

М. Н.: Ну, Комлев – это другое дело. У нас с ним особенные род-

ственные связи, которые обозначились, когда еще нас не было на свете.

Ю. К.: Да он просто влюблен был в тебя. И до сих пор… У него губы

дрожали, белые были, когда он мне о твоих стихах говорил.

М. Н.: Когда  мне  такие  вещи  говорят,  я  говорю:  «И  слава  Богу!»

Лучше кого-то любить, чем не любить. И еще одно. Кельт прекрасно по-