Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗

ла понять, что он сделал (я и сейчас с трудом это осознаю, это не нашего

ума дело), но мне один товарищ, тоже ученый и тоже из академии, сказал:

«Я тебе объясню, чтоб ты поняла. Вот «звездные войны» – слышала ког-

да-нибудь об этой идее? Так вот Геннадий Андреевич сделал идею звезд-

ных войн бессмысленной.

Ю. К.:  (Смеется.)

М. Н.: Это все для того, чтобы понять масштаб его открытия. Това-

рищи, я честно пробовала даже читать, но это не для меня. А Дима-то,

представляете, в какой атмосфере он жил: в атмосфере высокого научного

напряжения, где люди все были жутко увлечены этим делом. И поэтому

он, конечно, попал в сложную ситуацию… Но выхода у него абсолютно

не было. Он пишет очень хорошо. Мало того, что он писал классно сти-

хи… Мне не нравились только те его стихи, которые он написал в Амери-

ке, где пошел вот этот длинный Бродский…

Ю. К.: Ну понятно, он попал под обаяние…

М. Н.: Нет, у меня уже было такое ощущение, может, действитель-

но, стоит уехать отсюда туда, остаться без общения на родном языке, во-

обще без этой кормящей почвы, чтобы понять… А какие он песни пишет!

150

Классные песни, совершенно такие русские, душевные, трам-тара-рам.

И  прозу  хорошую  пишет,  вот  этот  последний  его  роман  очень  хорошо

написан. Слава тебе, Господи, у него сейчас трое детей, это прекрасно,

я очень рада, что у Геннадия Андреевича есть трое внуков…

Так что вот Дима появился уже в конце этого периода. Понимаете, на

самом деле человек писал туристские песни, и там ребята же пели их, они

им нравились… Я когда эти песни прочитала, я подумала: «Так, может,

те наши товарищи, которые писали все те наши бардовские песни, может,

они  тоже?..»  Тогда  так  было  востребовано  это,  что  они  и  не  подумали

делать что-то другое.

Ю. К.: То есть погибли?..

М. Н.: Да кто его знает. Такая мысль у меня была, да. Так вот Дима

на моих глазах писал совершенно классно, совершенно своеобразно, со-

вершенно ни на кого не похоже. Поскольку он не имел специальной та-

кой поэтической начитанности, которую имеют люди, которые готовят-

ся к тому, чтобы писать стихи, он совершенно не знал, как можно, как

нельзя, как правильно, как неправильно, как хорошо, как плохо. Поэтому,

с Божьей помощью, он говорил так, как слышал, и вот получалось заме-

чательно. С тем он отсюда и уехал… Я и сейчас его очень люблю, очень

ценю то, что он делает… Но одно для меня осталось совершенно непо-

нятным: как человек, обладающий абсолютной свободой (а у него все,

что он захотел, немедленно было бы исполнено), захотел уехать в Амери-

ку?.. Я никак не могу понять. Вот почему, товарищи, не в Тибет, ни в Ги-

малаи, почему не на дно океана – не могу понять. Мне бы даже в голову

это не пришло, имея такие возможности, поехать в Америку. Я бы даже

не то чтобы не подумала поехать туда, я бы даже не рассматривала это

как  вариант…  Вот  что  удивительно!..  Это  для  меня  осталось  непонят-

ным. Ну не знаю, почему. Не объясню. Но этому я удивляюсь до сих пор.

Он мне, правда, из Америки часто звонил и всегда говорил: «Не любите

вы Америку!» Как же я могу ее любить? Естественно, я ее не люблю, я и

Германию не люблю, Англию… Но не в этом дело… Во-первых, ну как

я могу любить то, что никогда не видела и не слышала? А во-вторых, то,

что я люблю, это место уже занято, а то, что на это незанятое место он

выбрал Америку, меня совершенно поражает.

Ю. К.: Ты пошла в «Науку Урала»…

М. Н.: Да, и пошла в «Науку Урала» я вот почему. Тогда же в мире

начали происходить всякие разные изменения, и тогда Геннадий Андрее-

вич Месяц, очень хороший человек, широкомыслящий, без всякого такого

чванства своим тотальным положением… Он очень крупномасштабный,

очень хороший человек. А он был человек умный, он полагал (и совер-

151

шенно справедливо), что классность научного подразделения определя-

ется  классностью  гуманитарных  институтов,  и  вообще  гуманитарных,

так сказать, проявлений. Это совершенно правильно, потому что это за-

метно, понятно, это может быть прочитано и усвоено многими, в отличие

от, например, физики металлов; физика и химия понятны только каким-то

специалистам, а вот работа институтов истории, языка и т. д. становится

внятной, ясной сразу. И у него была такая идея: сделать лабораторию ли-

тературы, газету, что я вот, мол, вам отдаю ее, и вы можете с ней делать

все, что угодно. И у него была газета хорошая.

Ю. К.: Да, я помню.

М. Н.: Газета, пока мы там с Аркашей работали, была очень хоро-

шая. Очень хорошая, да! Она у нас вся расходилась, вот просто очень хо-

рошая! Была прекрасная литературная страница, мы там печатали и Ме-

режковского о Лермонтове! И вообще, у нас была действительно очень

хорошая газета, а как раз вот случился Аркаим, и получилось так, что

она стала штабом по защите Аркаима. А поскольку Геннадий Андреевич

действительно сделал очень многое, правда… То, что я сейчас вам скажу,

товарищи, это правда – ведь к нам действительно приходили потрясаю-

щие письма  – что Уральское отделение должно выйти  в знак протеста

из  Академии  наук,  что  «если  чиновникам  не  нужен  Аркаим,  то  он  ну-

жен нам!» Это же правда! Делалось что-то невероятное! И тогда как раз

нашли останки царские, газета этим очень занималась, многие докумен-

ты первые опубликовали, и Аркаим. И тут произошло невероятное дело.

Мы сделали письмо от художественной интеллигенции Урала и послали

его, в том числе в президиум академии. Так вот это письмо за три дня (по

телефону) подписали абсолютно все. Вот вы знаете, ну, Бог помогал! Вот

я только снимаю трубку, мне говорят: «Да!» – и подписывают подтверж-

дение. За три дня мы собрали все. И послали в этот президиум, а в пре-

зидиуме у нас такой закон, что на письма такого рода должны отвечать, и

Геннадий Андреевич нашел выход. Ну, он умный человек, не мелочный!

Да, дело в том, что Аркаим был уже обречен, плотина была уже постро-

ена, и это единственный случай за всю историю СССР, когда вытащили

объект тогда, когда было закрыто финансирование. И тогда нашли такой

выход: мы его выкупим, заплатим все деньги, которые потрачены на соз-

дание плотины. Он того стоит, это действительно памятник уникальный.

Вот я и говорю, что была свидетелем того, что в науке, оказывается, на-

пряжения ничуть не меньше, чем где-нибудь в театре или в кино…

Ю. К.:  (Смеется.)

вечер Седьмой

Ю. К.: Итак, газета «Наука Урала» и Аркаим.

М. Н.: В  «Науке  Урала»  мы  работали  хорошо,  поскольку  там  был

Геннадий Андреевич Месяц, который нам полностью руки развязал, ска-

зал, что мы можем делать, что хотим. Во-первых, тут были всякие разные

идеологические и политические перемены, но я этим никогда не зани-

малась, этим занимались другие. У меня была гуманитарная сфера, гу-

манитарная наука. Аркаим стоит сейчас самого дорогого и пристально-

го внимания, но поначалу, когда все это начиналось и открывалось, там

была сплошная любовь, братания, все ночи не спали, только ходили, об-

нимались и радовались. Это можно понять. Они очень долго этого ждали,

они прямо так вот на ощупь, так сказать, к этому шли. За всю советскую

историю это был первый случай, когда памятник вытащили уже из-под

готовой плиты.

Самое поразительное насчет инициативы… Интерес, народное вол-

нение были таковы: нам шли письма такого содержания, что, если б я не

держала их в руках, я б просто не поверила, я б решила, что это жур-