Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
дворянского рода – очевидна, ее поэтическая ДНК как память духа, души,
ума, разума и мудрости (а Майя с детства, с отрочества мудра: дитя войны
и поэзии) явлена во всем: в голосе, низком, сильном, грудном – оперная
певица позавидует; во взоре всепроникающем; в устремленности всего
тела ее вперед и вверх, в осанке и стати древнеегипетской-древнегре-
ческой богини и царицы (есть замечательный скульптурный портрет ее
головы – как есть Нефертити); в ее красивых, сильных руках, умеющих
делать все; в ее стройных стремительных ногах, в походке, ровной и бегу-
щей – не угнаться; в ее красивом лице, одновременно по-женски милом,
нежном и по-царски строгом и определенном.
Судьбу не пытаю. Любви не прошу.
Уже до всего допросилась.
Легко свое бедное тело ношу –
До чистой души обносилась.
До кухонной голой беды дожила.
Тугое поющее горло
Огнем опалила, тоской извела,
До чистого голоса стерла.
Если у судьбы есть голос, то это стихотворение произнесено судь-
бой. Стихи потрясающие, удивляющие прямоговорением и силой произ-
несения приговора себе, жизни, судьбе, смерти, любви, времени и душе.
И если А. Решетов в своих автометафорических стихах, или в автоиден-
тификациях, честный и покорный судьбе и жизни констататор, то Майя
Никулина – беспощадный к себе и року преодолеватель судьбы. Это
стихотворение – о поэте и о поэзии. Без условных красот, тонкостей и
ритуальных пафосных фигур. Здесь – портрет судьбы (поэта) и автопор-
369
трет (человека, женщины) соединяются в новую сущность – не-портрета,
не-изображения, – но в голую страшно натянутую и натяженную голо-
грамму правды. Правды жизненной, роковой, – страшной и светлой одно-
временно: здесь то самое острие света, расщепляемое острием боли и
силы поэта, прокаленного, расплавленного и вновь кристаллизованного
в космической стуже того, что мы привыкли называть подлинностью.
Здесь, в этом стихотворении, поэт есть царь, Майя Никулина – царица,
и это взгляд не раба и не героя, это взор победителя, властного над всем
(темным, трудным, смертельно опасным) и могущественного, могущего
все. Есть фотография: Майя Никулина сидит в помещении, одна, на фоне
светлого окна, рядом с батареей парового отопления, где-то в Нижнем
Тагиле, куда часто ездила (и ездит) по приглашению тех, кто живет по-
эзией. На фотоснимке она – одинока. Но это одиночество поэта и царицы,
припоминающей гекзаметры Гомера. Люблю этот снимок, и поэтому, ви-
димо, появились у меня такие стихи:
М. Никулиной
Мужских очей объятье
С тобой – в тоске квадрата:
Минутное распятье,
Прикус чужого взгляда.
Не проиграть в молчанку
Тебя с тобой в обнимку –
Внучатую гречанку –
Косому фотоснимку.
На фоне парового
В Тагиле отопленья,
Где только ты и слово
В порыве говоренья.
Где вечно полвторого –
Зима, разлука – время.
Когда целуют слово
И в родничок, и в темя, –
Озябшую царицу
На весь обратный путь
В рогожу роговицы
Пытаясь завернуть.
Майя Никулина – человек мудрый. Эпитет «умный» здесь явно сла-
боват, дрябловат и неточен. Майя Никулина, естественно, умна и образо-
370
ванна: во многих сферах и областях науки (геология, кристаллография,
философия, филология, история, культурология, креведение и т. д.) она
эрудит. Но в сфере поэзии и литературы Майя Петровна мудра. Поэтиче-
ская мысль – явление шарообразное, порождаемое музыкой и языком и
одновременно обтекаемое в них, бинтуемое ими. Это уже не мысль как
результат мышления, а само мышление в чистом виде – собственно про-
цесс поэтического, а значит душевного, духовного мышления.
Я так долго со смертью жила,
Что бояться ее перестала –
Собирала семью у стола,
Ей, проклятой, кусок подавала.
Я таких смельчаков и юнцов
Уступила ей, суке постылой.
Наклонялась над ветхим лицом,
И она мне дышала в затылок.
Что ей мой запоздалый птенец,
Вдовья радость, цыганские перья?..
А она караулит за дверью…
– Уступи мне его наконец.
Ну сильна ты, да все не щедра,
Я добрее тебя и моложе…
И она мне сказала:
– Сестра,
Посмотри, как мы стали похожи…
Вот – процесс порождения поэтической мысли, когда повествова-
тельность исповеди, закручиваясь сначала в спираль, затем в пружину и,
наконец, затягиваясь в узел, – вдруг мгновенно взрывается – без раскрутки
в обратную сторону, без ослабления и распускания узла, и – без его разру-
бания (гордиев узел!), – вся энергия, стянутая в узел, взрывается – и осво-
бождает невероятной глубины и высоты апокалиптические и одновремен-
но катарсические смыслы, чреватые прозрением и всевиденьем: сестра
смерть и дочерь жизнь! И поэт – любовь. И все родные, и все непреодо-
лимо смертельные, и все неотвратимо бессмертны. И частное страдание –
божественно, всеобще и всеобъемлюще: оно уже обо всех и для всех; оно
и есть жизнь! И поэт добрее всего и моложе. Моложе мира. Поэт здесь –
весь из досотворения мира. Поэзия Майи Никулиной обладает уникаль-
ным качеством: если проза и поэзия Бунина исцеляет от недугов (в пря-
мом смысле и в прямой функции словесности), а поэзия Мандельштама
отвращает от смерти, то стихи Никулиной наполняют жизнью. Не новой,
371
не освещенной, не переосмысленной, а жизнью как таковой. Майя Нику-
лина как поэт – не небожитель. В ее стихах происходит чудо сращения,
синтеза (без какой-либо доли атомарности) человека и поэта. Никулина –
поэт с человеческим голосом. Не с голосом толпы (Маяковский, Евтушен-
ко), не с голосом современного человека (Бродский, Гандельсман и весь
постмодернизм), не с голосом раба и сервилиста (см. голос толпы) и не
с голосом, искаженным нарочно до фальцета или баса петушиного (см. то
же самое). Голос поэта Никулиной вообще человечен, это голос свой, пер-
воприродный, природный, как у Пушкина, Блока и Мандельштама. В нем
нет сарказма и горечи Г. Иванова, Ходасевича. В нем нет всеобщей, милой
для всех иронии (типичной для XXI века). Поэтический талант Майи Ни-
кулиной – это дар пушкинского рода и ряда: в силу подлинности поэтиче-
ского высказывания каждое ее стихотворение – это духовный поступок (не
языковой, как у авангардистов и эксперименталистов, не культурный, как
у эстетов – кстати, Майю Петровну в советские времена ругали эстетом и
сравнивали с Тарковским; думаю, уверен, знаю, что это абсолютно не так:
Майя Никулина, скорее, этик и «нравственник», а Тарковский – просто и
безусловно крупный поэт – не стилистический, как у постмодернистов).
Каждое стихотворение Майи Петровны (как и у Пушкина, Блока, Ман-
дельштама, Ахматовой и Заболоцкого) – это материальный и ментальный
знак духовного роста, когда ты видишь не перемены, произошедшие в ав-
торе текста, а – его полное перерождение и обновление (слово – гибель –
воскрешение – слово).
Зимний воздух. Йодистый, аптечный
Запах моря. Катерный маршрут.
На задах шашлычных-чебуречных
Злые чайки ящики клюют.
Это тоже юг. И, может статься,
Он еще вернее оттого,
Что глаза не в силах обольщаться
Праздничными светами его.
Только самым голым, самым белым,
Самым синим и еще синей
Страшно полыхает за пределом
Бедной географии твоей.
От пустой автобусной стоянки
До пустого неба и воды
Длятся невозможные изнанки
Сбывшейся несбыточной мечты.
372
И, вдыхая воздух отбеленный,
Попирая первобытный мел,
