Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева) - Крапивин Владислав Петрович
А когда она скрылась, перед Кириллом оказалась заплаканная Женька.
Женька торопливо сказала:
— Кирилл, ты думай, что хочешь. Ну, презирай меня, ругай, пожалуйста. Но только дай мне сказать, ладно? Только послушай.
— Ну, говори, — усмехнулся Кирилл. — Да не суетись…
Ему было даже любопытно: как все-таки Женька выдала Чирка?
У Женьки опять по-младенчески задрожала нижняя губа.
— Ты же не представляешь, что было… Я прихожу, а они сидят, меня ждут. С мамой. Они уже созвонились… И началось! Думаешь, я сразу сказала? А они то кричат, то уговаривают: «Ты знаешь, ты обязана, ты не имеешь права молчать!» Я говорю, что слово дала, а они опять в крик: «Ты думаешь, мы глупее тебя? Ты думаешь, мы хотим ему зла?!» Кирилл, разве в самом деле они хотят зла?
— Нет, что ты, — сказал Кирилл.
— Я сама не помню, как было… Миллион слов, целая лавина… И еще обещали все время: «Ни один человек не узнает. Мы должны ему помочь, а ты не даешь…» Потом пришел папа, и все опять… Мама за сердце взялась: «Если я умру, то из-за тебя!..» Кирилл, я испугалась. Кирилл, я бы молчала, если бы перед врагами… но разве они враги?
— Нет, что ты… — опять сказал Кирилл,
глядя мимо Женьки. И подумал: «А в самом деле… Разве это легко вынести?»
Женька не отводила от него мокрых виноватых глаз.
— Кирилл, прости, а? — тихонько попросила она. Так, по-детски. Он даже поежился от неожиданной жалости. Но что он мог сказать?
— Кирилл, ты же сам говорил, что можно простить, если человек не выдержал один раз… Ты же простил Чирка…
«А в самом деле…» — снова подумал Кирилл. Эта мысль принесла ему капельку облегчения.
Он не чувствовал сейчас к Женьке ничего, кроме жалости. Только жалость. Но разве этого так уж мало?
— Ладно, Женька, — сказал он, глядя на ее сандалетки из тонких лаковых ремешков.
— Нет, правда… — прошептала она.
Что с ней было делать? Кирилл положил себе на ладонь ее маленькую, почему-то мокрую руку, накрыл другой ладонью.
— Ладно, Женька. Я понимаю… Ну, только не вздумай снова реветь.
Глава четырнадцатая
На перемене Климов, Кубышкин и еще несколько мальчишек обступили Кирилла. Подошли и девчонки, но Климов сообщил им, что разговор не для дамских ушей. Девчонки сказали, что Климов нахал и грубиян. Однако ушли.
Кирилл торопливо рассказал про вчерашние дела, только не стал уточнять, кто и как уладил дело со студенткой. Олег Райский поддернул на носу очки, неинтеллигентно чертыхнулся и сказал, что положение скверное.
— Да ничего ему не будет, — возразил Кубышкин. — Студентка-то его простила.
— Не в этом дело. Насколько я помню, у него начинался туберкулезный процесс. Может случиться рецидив…
— Слова-то какие умные, — хмыкнул Ромка Водовозов.
— Для дураков любые слова умные, — отрезал Райский и ушел к своей парте.
Затарахтел звонок.
— Кир, — вдруг сказал длинный Климов. — А ты, правда, был не такой. Силу почуял?
«Давно почуял, — подумал Кирилл. — За мной «Капитан Грант». И тот штормовой день. И «Колыбельная». Это и есть сила».
— Угу, — ответил он.
— Тогда держись… — непонятно сказал Климов.
Собрание началось с напряженной тишины. Кроме нескольких человек, никто не знал толком, что случилось с Чирковым. Все ждали.
— Начнем, — решительно произнесла Ева Петровна. — На собрании один вопрос. Векшин бросил всем нам упрек, что, мы не хотим разбираться. Пусть он все расскажет, а отряд разберется.
— Какой отряд? — стросил Кирилл и вспомнил прозрачные капельки на лбу у Чирка.
— Что? Ты о чем? Да что с тобой, Векшин? Ты хочешь сказать, что здесь нет отряда?
— В отрядах не бывает собраний, — хмуро сказал Кирилл. — В отрядах бывают сборы.
— Ах, вот что! Прекрасно. Если это так важно, можете считать, что у нас сбор.
— Спасибо, — тихо сказал сзади Климов.
— А на сборах командуют ребята, — негромко, но упрямо продолжал Кирилл.
— Великолепно! Пусть Черепанова командует. Она, кажется, еще председатель совета отряда. Ну, что же ты, Черепанова?
Женька нерешительно взглянула на Кирилла и попросила:
— Кирилл, расскажи…
— Расскажу, — отозвался Кирилл. Подумал и вышел к доске. — Расскажу. Теперь все равно… В общем, есть такой Дыба. Амбал лет шестнадцати. У него компания. Жулье всякое и щпана. Те, кто с ним знаком, сами знают… — Кирилл посмотрел на Димку Сушко.
— А чё ты на меня-то? — спросил Димка.
— Издевались они над Чирком, — объяснил Кирилл и ощутил подозрительное щекотание в горле. Этого еще не хватало! Сейчас-то с чего?
Он переглотнул и стал смотреть в окно. Повторил — Издевались. Деньги выколачивали. Ему надо было Дыбе рубль отдать, а у него не было. А его бы избили. Ну и полез в карман. Хотел рубль выудить, а кошелек положить на место не успел. Потом с перепугу в речку его выкинул, даже не посмотрел, сколько в нем денег. Только рубль взял металлический… Вот и вся история.
Довольно долго было тихо, потом Кубышкин опросил:
— А откуда ты узнал?
— Дыба хвастал рублем. Я догадался. Да Чирок и не отпирался…
— Он сознался, а ты решил скрыть от нас его вину, — подвела итог Ева Петровна. — Интересно, почему? Разве товарищи не имеют права все это знать?
— Да не было у него товарищей, — без упрека, а просто устало сказал Кирилл. — Никто же не заступился за него перед Дыбой. А как обсуждать — сразу товарищи… Вот и сейчас! Никто даже не спросил, сильно ли он заболел.
— Та-ак, — с ноткой удивления произнесла Ева Петровна. — Оставим пока Чиркова. Меня интересует позиция Векшина. Векшин, кажется, хочет сказать, что в отряде нет дружбы, нет коллектива. Так я поняла?
Кирилл кивнул.
— Так. Но я не про это…
— Нет, подожди. Давай разберемся, какое ты имеешь право делать такие заявления. Какое ты имеешь право чернить отряд, который должен тебе скоро давать рекомендацию в комсомол…
— Раньше характеристикой пугали, теперь — что в комсомол не примут, — отозвался Кирилл, — Да мне еще рано в комсомол, я маленький. Мне только-только тринадцать недавно исполнилось.
— Однако ведешь ты себя самоуверенней многих взрослых!
По интонациям Евы Петровны класс безошибочно угадал, что предстоит долгая речь и конца собрания лучше не ждать. Завозились, поудобнее устраиваясь за столами.
Ромка Водовозов уныло сказал:
— Ну вот. Хуже, чем на продленке…
Ева Петровна сложила на груди руки и оглядела класс.
— Мне начинает казаться, что Векшин был прав: действительно, всем все равно. Райский потихоньку играет в шахматы, председатель совета отряда безмолвствует…
— Потому что Векшин все сказал! — неожиданно выпалила Женька и покраснела.
— И тебе нечего ему возразить? — сухо поинтересовалась Ева Петровна.
— Нечего, — негромко, но храбро сказала Женька.
Кирилл посмотрел на нее и тихонько улыбнулся.
Ева Петровна раздраженно зашагала в проходе между столами.
— Можно, конечно, дружить с человеком… с любым. Но зачем при этом плясать под его дудку?
— Я не пляшу. Просто я с ним согласна.
Ева Петровна повернулась к Женьке спиной.
— Может быть, и остальные согласны с Векшиным?.. Райский, убери шахматы! Ты с Векшиным согласен?
Олег встал и поправил очки.
— Векшин, по-моему, не сказал ничего нового. Но в принципе он в чем-то прав…
— В чем именно?
— В том, что наше объединение носит формальный характер…
Раздался смех.
— Не смешно! — вдруг резко сказал Райский. — Могу проще. Пока на нас орут, мы делаем, что велят. А без няньки и кнута ни на что не способны.
— Спасибо, Олег, — скорбно произнесла Ева Петровна. — Вот так и открывается сущность человека.
Райский сел и уткнулся в портативные шахматы, похожие на открытый портсигар.
